Ремарк Эрих Мария
Три товарища
Изд. Правда, 1985
OCR Палек, 1998 г.
Перевод с немецкого И. Шрайбера
ВО ИМЯ МИРА
В ноябре 1928 года тираж одной из старейших берлинских газет, "Фосси-
ше цайтунг", из-за резко возросшего спроса был увеличен на несколько ты-
сяч экземпляров. Внезапный рост популярности этой газеты объяснялся тем,
что с 10 ноября по 9 декабря на ее страницах публиковалось произведение,
сразу же приковавшее к себе внимание читателей. Это был роман Эриха Ма-
рии Ремарка "На Западном фронте без перемен". Если формулировка, упот-
реблявшаяся в сводках верховного командования в периоды затишья и теперь
превращенная автором в заглавие романа, за десять лет, прошедших после
окончания войны, еще не выветрилась из памяти немцев, то редкая, к тому
же написанная на французский лад, фамилия писателя могла вызвать ка-
кие-то ассоциации лишь у немногочисленных читателей его первых двух книг
"Мансарда грез" (так озаглавлен единственный русский перевод романа "Die
Traumbude") и "Станция на горизонте". Но даже у них вряд ли могло поя-
виться желание приняться за чтение нового произведения этого автора,
ведь первые два романа Ремарка были просто-напросто неудачны. К чести
писателя следует сказать, что он сам подверг их уничтожающей критике.
Говоря, например, о "Мансарде грез", он вспоминал, что через два года
после выхода "этой кошмарной книги" в свет был готов скупить и уничто-
жить все имевшиеся в продаже экземпляры, да только у него не хватило на
это денег. Отрекшись со всей решительностью от обеих книг, вычеркнув их
из своей творческой биографии, он во всех интервью упорно называл своим
первым романом "На Западном фронте без перемен".
До того, как редакция газеты "Фоссише цайтунг" решилась напечатать
новое произведение автора, которому не принесли известность ни два рома-
на, ни несколько стихотворений и очерков.
Предки Ремарка были выходцами из Франции, и еще прадед его Иоганн
Адам носил французскую фамилию Remarque, но впоследствии в роду возникла
упрощенная, онемеченная транскрипция Remark. Однако молодой писатель,
восстановив исконное написание своей фамилии, стал пользоваться им при
публикации своих произведений.
Он безуспешно стучался в двери крупнейших издательств и десятка ре-
дакций газет и журналов. Но теперь, с каждым номером газеты, в которой
роман "На Западном фронте без перемен" печатался ровно месяц, его имя
становилось все популярнее, и едва издательство "Пропилеенферлаг" успело
опубликовать сообщение о предстоящем выходе в свет книжного издания ро-
мана, как читающая Германия откликнулась на него тысячами заявок.
31 января 1929 года роман вышел отдельным изданием и имел необычайный
успех. Ежедневно раскупалось до 20 тысяч экземпляров. А к концу года ко-
личество распроданных экземпляров почти достигло полутора миллионов. Но
значение выхода книги в свет не замыкалось рамками германского книжного
рынка: роман был уже в том же 1929 году переведен на двенадцать, а в
дальнейшем еще на три десятка языков.
Что же обеспечило роману "На Западном фронте без перемен" столь живой
отклик у его первых читателей?
Десятилетие, отделявшее появление романа от первой мировой войны,
создавшей его сюжетно-тематическую основу, не заглушило воспоминаний об
этих катастрофических событиях и не успело залечить всех нанесенных вой-
ною ран - материальных, экономических, психологических и моральных. Но
как ни горьки были эти воспоминания, современники Ремарка, из которых
большинство пережили войну на фронтах или в тылу, не бежали от них, а,
наоборот (так уж устроено человеческое сознание!), жадно тянулись к кни-
гам о недавней трагедии. А таких книг в Германии, как и в других странах
Европы, в 1920-е годы выходило немало. Их них, пожалуй, кроме романа Ре-
марка, наиболее заметный след в истории немецкой литературы оставили
"Девятое ноября" Бернгарда Келлермана (1920), "Спор об унтере Грише" Ар-
нольда Цвейга (1927) и дилогия "Война. После войны" Людвига Ренна (1928
- 1930).
Как ни различны были эти произведения по содержанию и по форме,
объединяло их решительное и безоговорочное осуждение духа милитаризма,
царившего в кайзеровской Германии и способствовавшего развязыванию войны
в 1914 году. Внешне эти книги выглядели как исторические (если под исто-
рией понимать в данном случае недавнее прошлое), но на поверку оказыва-
лось, что они были больше, обращены в будущее: сама жизнь превратила их
в предостережение, ибо революция 1918 года, свергнувшая кайзеровский ре-
жим, дух милитаризма не искоренила. Более того, национальные диетические
и прочие реакционные силы использовали поражение Германии в первой миро-
вой войне для пропаганды реваншизма.
Автор, пишущий о войне, не может, вероятно, сохранять нейтралитет,
такова, можно сказать, специфика жанра. И "На Западном фронте без пере-
мен" не представляет в этом отношении исключения. В эпиграфе к книге го-
ворится, правда, что она "не является ни обвинением, ни исповедью, но
это, по-видимому, не что иное, как литературный прием, ибо как раз испо-
ведальный тон романа Ремарка - доминирующая особенность его стиля, воз-
действующая на читателя с первых же строк и играющая решающую роль в ус-
тановлении контакта между ним и повествователем. Что же касается обвине-
ния, от которого также якобы отрекается в эпиграфе автор, то много ли
можно назвать произведений не только немецкой, но и всей мировой литера-
туры первой половины XX века, которые выступали бы с такой же страстной
обвинительной речью перед судом истории, как именно этот роман? Только
все дело в том, что открытую форму эта речь приобретает лишь в нес-
кольких небольших публицистических отступлениях, где устами своего героя
автор осуждает войну, а в основном она содержится в подтексте всех эпи-
зодов романа, описанных с мнимой беспристрастностью человека, который
как бы ведет дневник, не рассчитывая на то, что его записи попадутся ко-
му-нибудь на глаза.
Да, именно всех эпизодов, а не только тех, где в кровавой обнаженнос-
ти изображены военные действия: и сцен в лазаретах, порою еще более
страшных, чем фронтовые, и унылых картин из жизни в тылу, увиденных гла-
зами отпускника, и темпераментного, сдобренного юмором (в этой книге,
несмотря на ее горечь, вообще много юмористического, - ведь в ней по-
вествуется о людях молодых, а молодые смеются чаще и заразительнее, чем
старые) рассказа о солдатских буднях во втором эшелоне во время коротких
передышек, и удушливых воспоминаний о казарменной муштре перед отправкой
в часть, муштре, по существу, начавшейся еще в стенах школы.
С антивоенным духом романа "На Западном фронте без перемен" тесно
связан его интернационализм. Все чаще задумываются солдаты, герои рома-
на, над тем, что (или кто) заставляет их убивать людей другой нацио-
нальности. Их рассуждения на эту тему во время спора, воспроизводимого
Ремарком в девятой главе, наивны, но и они могут помочь добраться до ис-
тины. "Дискуссия" эта оказывается подготовленной эпизодом из предшеству-
ющей главы, местом действия которого является лагерь военнопленных.
Но подлинной кульминации интернационалистская линия в романе достига-
ет в одной из самых запоминающихся картин книги: оказавшись на ничейной
земле в одной воронке от снаряда наедине с французским солдатом, герой
убивает его, и словно в наказание за это оказывается вынужденным пережи-
вать вместе с ним его последние часы, ибо страх перед собственной
смертью не позволяет ему покинуть до времени воронку. На какое-то время
он перестает чувствовать себя солдатом, казнится, пытается чем-то помочь
своей жертве и, слушая предсмертные хрипы Дюваля (так звали француза),
судорожно старается распутать все тот же клубок - понять, почему народы
должны истреблять друг друга. Он даже дает обет бороться против войны,
если останется жив. Правда, на следующий день, встретившись вновь со
своими однополчанами, он "отрезвляется", и все-таки пережитое потрясение
бесследно не проходит.
"На Западном фронте без перемен" зиждется на прочной автобиографичес-
кой основе. Эта книга Ремарка в отличие от двух первых соткана из лично-
го жизненного опыта писателя. Даже имя и фамилия последнего - Пауль Бой-
мер - намекают на их родство. Пауль - это одно из двух имен, которые бы-
ли даны самому Ремарку при крещении. Начав свою литературную дея-
тельность, Эрих Пауль назвал себя Эрихом Марией (в Германии, как и во
многих европейских странах, это женское имя из евангельской легенды час-
то давалось и мальчикам, но только в качестве второго имени). А Боймер -
девичья фамилия его бабушки по отцовской линии.
Пауль Боймер - ровесник своего создателя, родившегося в Оснабрюке 22
июня 1898 года. Страницы, посвященные первому отпуску Пауля, его пребы-
ванию в родном доме, обнаруживают много других совпадений в жизненном
пути обоих. Небогатая трудовая семья Боймеров напоминает семью Ремарка.
Услышав от отца, что он возьмет сверхурочную работу, Пауль говорит себе:
"Я знаю, он будет резать, фальцевать и клеить, стоя за своим столом до
двенадцати часов ночи", - и здесь нельзя не вспомнить, что отец самого
писателя был переплетчиком.
Ремарк "поделился" с Боймером и рядом особенностей своей натуры, сво-
его психического склада, наделил его глубокомыслием и склонностью к са-
моанализу. С юных лет литературная одаренность Ремарка соперничала у не-
го с талантом художника, и особенно музыканта (он пел в школьном хоре,
хорошо играл на фортепиано и органе, пытался писать произведения для
обоих инструментов, давал уроки музыки, пробовал свои силы в музыкальной
критике), и этим же трем искусствам привержен его молодой герой: дома у
Пауля на нижней полке сложены рисунки и литературные опыты, а попав пос-
ле отпуска в лагерь, он, как только появляется такая возможность, по ве-
черам с удовольствием играет на фортепиано в солдатском клубе.
Но прежде всего автобиографичность образа Пауля Боймера сказывается в
его военной "карьере". Вместе с другими юношами 1898 года рождения Ре-
марк был призван в армию в конце 1916 года со школьной скамьи (он учился
в то время в католической учительской семинарии). В том же самом году
надевает солдатскую шинель и недоучившийся гимназист Пауль Боймер.
Но здесь есть одно существенное различие: Боймер был в числе группы
одноклассников, ушедших на фронт добровольно, тогда как Ремарка мобили-
зовали. Различие это появилось не случайно. Мотив добровольчества пона-
добился писателю для разоблачения милитаристского духа, царившего в шко-
лах кайзеровской Германии. Классный наставник Канторек (эта фамилия
должна быть по праву включена в галерею образов тупых и бездушных
школьных учителей, талантливо выписанных Генрихом Манном, Томасом Ман-
ном, Якобом Вассерманом, Германом Гессе и другими немецкими критическими
реалистами XX века) в бесконечных речах подвергал своих питомцев такой
систематической "обработке", что в конце концов класс не выдержал и
"строем, под его командой, отправился в окружное военное управление" за-
писываться добровольцами. Но если даже допустить, что не только пропа-
ганда повинна в этом шаге одноклассников, а был здесь и какой-то элемент
самообмана и самовнушения, то к тому моменту, когда мы знакомимся с Пау-
лем и его фронтовыми товарищами, от добровольчества не остается и следа.
Все они уже давно превратились в пушечное мясо.
На пути от школы к окопам стоит казарма, где муштруют новобранцев, и
ее Ремарк тоже изобразил на основе своих собственных воспоминаний. И ун-
тер-офицера, трагикомически олицетворяющего эту муштру, он не выдумал, а
списал с того тупоумного садиста, который некогда терзал в казарме его
самого. Он только слегка изменил его фамилию, превратив Химмельрайха в
Химмельштоса.
