явшего за стойкой.
- Тебе как обычно? - спросил он.
Я кивнул. Он принес мне бокал портвейна пополам с ромом. Я сел за
столик и бездумно уставился в стенку. Сквозь запыленное оконное стекло
косо падал серый луч солнца. Он путался среди бутылок с пшеничной вод-
кой, расставленных на многоярусном полукруглом стеллаже. Словно рубин,
рдел шерри-бренди.
Алоис ополаскивал рюмки и бокалы. Хозяйская кошка примостилась на пи-
анино и мурлыкала. Я не спеша покуривал сигарету. От теплого и неподвиж-
ного воздуха я стал клевать носом. Странный все-таки голос был у этой
вчерашней девушки. Низкий, чуть грубоватый, почти хриплый и все-таки
мягкий.
- Дай-ка мне, Алоис, какие-нибудь иллюстрированные журналы.
Тут скрипнула дверь, и вошла Роза, кладбищенская проститутка по проз-
вищу Железная кобыла. Ее назвали так за редкостную неутомимость в рабо-
те. Роза заказала себе чашку шоколада - роскошь, которую она позволяла
себе во всякое воскресное утро. Выпив шоколад, она отправлялась в Бург-
дорф навестить своего ребенка.
- Привет, Роберт!
- Привет, Роза! Как твоя малышка?
- Вот собралась к ней. Глянь, что я ей везу.
Она достала из пакета румяную куклу и нажала на ее живот.
"Ма-ма", - проверещала кукла. Роза сияла.
- Замечательно! - сказал я.
- Нет, ты только посмотри. - Она опрокинула куклу назад. С легким
щелчком кукольные глазки сомкнулись.
- Это что-то небывалое. Роза!
Довольная моим одобрением, она снова вложила игрушку в пакет.
- Ты разбираешься в этих делах, Роберт! Когданибудь из тебя получится
отличный муж.
- Ну уж прямо! - усомнился я.
Роза обожала своего ребенка. Всего только три месяца назад, когда де-
вочка еще не умела ходить, она держала ее у себя в комнате. Несмотря на
ремесло матери, это было вполне возможно - к комнате примыкал небольшой
чулан. Если вечером Роза приводила домой кавалера, то, попросив его под
каким-нибудь предлогом подождать на лестнице, она торопливо входила в
комнату, вталкивала коляску с ребенком в чулан, запирала дверку и лишь
затем впускала к себе гостя. Но в декабре малышке слишком уж часто при-
ходилось перекочевывать из теплой комнаты в нетопленый чулан. Вот она и
простудилась и нередко, покуда мама принимала клиента, заливалась пла-
чем. И как это ни было тяжело для Розы, а все-таки пришлось ей расс-
таться с дочуркой. Она отдала ее в дорогой приют. Там Розу считали доб-
ропорядочной вдовой. Иначе ребенка не взяли бы.
Роза поднялась.
- Так, значит, в пятницу ты придешь? Я кивнул.
- Тебе ведь известно, в чем дело, да?
- Конечно, известно.
Я не имел ни малейшего представления о том, что будет в пятницу. Но
расспрашивать не хотелось. К этому я приучил себя еще в тот самый год,
когда работал здесь пианистом. Во всяком случае, так все было проще. Так
же, как обращение на "ты" ко всем здешним девицам. Иначе было нельзя.
- Прощай, Роберт.
- Прощай, Роза.
Я еще немного посидел за столиком. Но сегодня меня почему-то не раз-
морило, не получилось этакого сонливого покоя. Ведь "Интернациональ"
постепенно превратился для меня в некое тихое воскресное пристанище. Я
выпил еще одну рюмку рома, погладил кошку и вышел из кафе.
Весь день я где-то околачивался, не знал толком, чем бы заняться,
отовсюду старался поскорее убраться. Вечером пошел в мастерскую и застал
там Кестера, хлопотавшего вокруг "кадиллака". Незадолго до того мы за
бесценок купили эту уже видавшую виды машину, сделали ей капитальный ре-
монт, и теперь Кестер занимался ее доводкой до товарного вида. Мы наме-
ревались загнать "кадиллак" подороже и рассчитывали неплохо заработать.
Впрочем, я сомневался в возможности такой спекуляции. В эти трудные вре-
мена покупатели стремились приобретать только маленькие автомобили, но
никак не такие полуавтобусы.
- Нам его не сбагрить, Отто, - сказал я.
Но Отто был полон оптимизма.
- Сбагрить трудно машину среднего класса, - заявил он. - Спросом
пользуются самые дешевые и самые дорогие автомобили. Еще не перевелись
люди с деньгами. А у иного хоть и нет денег, а ему, видите ли, страсть
как хочется сойти за богатого.
- Где Готтфрид? - спросил я.
- Отправился на какое-то политическое собрание...
- Рехнулся он, что ли? Что ему там нужно? Кестер улыбнулся.
- Этого он и сам не знает. Видимо, из-за весны кровь заиграла - все
время хочется чего-то новенького.
- Может, ты и прав, - сказал я. - Давай подсоблю тебе немного.
Не особенно утруждая себя, мы все-таки провозились до сумерек.
- Ну хватит, шабаш! - сказал Кестер.
Мы умылись. Затем, хлопнув по бумажнику, Отто спросил:
- Угадай, что у меня здесь?
- Ну?
- Билеты на сегодняшний матч по боксу. Точнее, два билета. Пойдем
вместе?
Я заколебался. Отто с удивлением взглянул на меня.
- Штиллинг против Уокера, - сказал он. - Будет интереснейший бой.
- Возьми с собой Готтфрида, - предложил я, чувствуя, что отказываться
просто смешно. Но идти мне определенно не хотелось, хоть я и сам не по-
нимал почему.
- У тебя какие-нибудь планы? - спросил он.
- Нет.
Он посмотрел на меня.
- Пойду-ка я домой, - сказал я. - Надо написать письма и все такое
прочее. Ведь хоть когда-нибудь нужно и для этого находить время.
- Уж не заболел ли ты? - озабоченно спросил он.
- Нет, нисколько. Но, может, и во мне кровь заиграла - ведь на дворе
весна.
- Ладно, как хочешь.
Я поплелся домой. Но, очутившись в своей комнате, как и прежде, не
знал куда себя девать. Нерешительно я расхаживал вперед и назад. Теперь
я уже совсем не понимал, чего это меня, собственно, потянуло сюда. Нако-
нец решил снова навестить Джорджи и вышел в коридор, где сразу же натк-
нулся на фрау Залевски.
- Вот так раз! - изумилась она. - Вы дома? В такой вечер?
- Мне трудно отрицать это, - ответил я не без раздражения.
Она покачала головой в седых завитушках.
- Как же это вы сейчас не гуляете! Чудеса да и только!
У Джорджи я пробыл недолго. Через четверть часа вернулся к себе. По-
думал, не выпить ли чего. Но нет - не хотелось. Я подсел к окну и при-
нялся глядеть на улицу. Над кладбищем, словно крылья огромной летучей
мыши, распластались сумерки. Небо за домом профсоюзов было зеленым, как
недозревшее яблоко. Уже зажглись фонари, но окончательно еще не стемне-
ло, и казалось, фонарям зябко. Я порылся среди книг и нашел бумажку с
номером телефона. В конце концов - почему бы не позвонить? Ведь сам же
наполовину обещал сделать это. Хотя, конечно, скорее всего девушки нет
дома.
Я вышел в переднюю к аппарату, снял трубку и назвал номер. В ожидании
ответа я почувствовал, как из черной раковинки заструилось что-то мяг-
кое, теплое, и меня охватило какое-то смутное предощущение неведомо че-
го. Девушка оказалась дома. И когда в передней фрау Залевски, где со
стен на меня глядели кабаньи головы, где пахло жиром, а из кухни доноси-
лось звяканье посуды, будто из потустороннего мира послышался ее низкий,
тихий, чуть замедленный, грудной и хрипловатый голос, когда мне почуди-
лось, что она обдумывает и взвешивает каждое слово, мое раздражение и
недовольство как рукой сняло.
Я не ограничился расспросами о том, как она вчера доехала, но и дого-
ворился о встрече послезавтра. Только после этого я повесил трубку, и
внезапно меня осенило: не так уж все глупо и бездарно. "С ума сойти!" -
подумал я и покачал головой. Потом снова снял трубку и позвонил Кестеру.
- Билеты еще у тебя, Отто?
- Да.
- Ну и прекрасно! Пойдем смотреть бокс.
После матча мы еще побродили по ночному городу. Освещенные улицы были
пустынны. Вспыхивали и гасли световые рекламы. В витринах бессмысленно
горел свет. В одной из них красовались голые восковые куклы с пестро
разрисованными лицами. Выглядели они как-то призрачно и развратно. В
другой поблескивали ювелирные изделия. Потом мы прошли мимо универ-
сального магазина, озаренного белыми лучами прожекторов и похожего на
собор. За зеркальными стеклами пенились лоснящиеся шелка всех оттенков.
У входа в кино на тротуаре примостилось несколько бледных, явно изголо-
давшихся горожан. И тут же рядом, за стеклом, пышно раскинулась пестрая
выкладка продовольственного магазина. Громоздились башни консервных ба-
нок, на толстом слое ваты лежали сочные яблоки "кальвиль", на натянутой
веревке, словно белье, повисли развешанные в ряд жирные гуси, твердые
копченые колбасы перемежались круглыми поджаристыми караваями хлеба, ро-
зовато мерцали срезы окороков, окруженных деликатесными печеночными паш-
тетами.
Мы присели на скамью около сквера. Дул свежий ветерок. Над домами ду-
говой лампой висела луна. Было уже далеко за полночь. Метрах в двадцати
от нас рабочие поставили на мостовой палатку. Они ремонтировали трамвай-
ные пути. Шипели сварочные горелки. Снопы искр пролетали над согнувшими-
ся темными фигурами. Сварщики занимались серьезным делом. Рядом с ними
дымились котлы с асфальтом, похожие на полевые кухни.
И Отто и я думали каждый о своем.
- А знаешь, Отто, как-то странно, когда вдруг воскресенье, верно? -
сказал я.
Кестер кивнул.
- И даже вроде бы приятно, когда оно остается позади, - задумчиво
проговорил я.
Кестер пожал плечами.
- Может быть, мы так привыкли без конца вкалывать, что даже от ка-
кой-то капельки свободы нам и то становится не по себе.
Я поднял воротник.
- А разве в нашей нынешней жизни что-нибудь не так? Скажи, Отто.
Он поглядел на меня и усмехнулся.
- Раньше многое у нас было не так, Робби.
- Это правда, - согласился я. - И все-таки...
Слепящий зеленоватый свет автогена метнулся по асфальту.
Освещенная изнутри палатка рабочих казалась каким-то теплым, уютным
гнездышком.
- Как, по-твоему, ко вторнику "кадиллак" будет готов? - спросил я.
- Возможно, что и будет, - ответил Кестер. - А почему ты спрашиваешь?
- Просто так...
Мы встали и пошли домой.
- Что-то сегодня я сам не свой, Отто, - сказал я.
- Не беда, с каждым бывает, - ответил Кестер. - Приятных тебе снови-
дений, Робби.
- И тебе, Отто.
Придя домой, я не сразу лег в постель. Моя берлога вдруг окончательно
разонравилась мне. Уродливая люстра, чересчур яркий свет, потертая обив-
ка кресел, невыразимо унылый линолеум, кровать с висящей над ней карти-
ной "Битва под Ватерлоо"... Разве сюда можно привести приличного челове-
ка? Нет, конечно! А уж женщину тем более. Разве что проститутку из "Ин-
тернационаля".
III
Во вторник утром мы сидели во дворе нашей мастерской и завтракали.
"Кадиллак" был готов. Ленц держал в руке лист бумаги и, торжествуя, гля-
дел на нас. Он был у нас главным по рекламе и только что зачитал Кестеру
и мне текст сочиненного им объявления насчет продажи этой машины. Оно
начиналось словами: "Отпуск на южном побережье в роскошном авто" - и бы-
ло чем-то средним между интимно-лирическим стихотворением и патетическим
гимном.
Выслушав Ленца, мы с Кестером на какое-то время онемели, не в силах
прийти в себя от такого безудержного шквала буйной и витиеватой фанта-
зии. Ленц считал, что ошеломил нас.
- Тут вам и поэзия, и размах, и шик! Скажете нет? - гордо произнес
Ленц. - Именно в век деловитости надо быть романтиком, вот в чем фокус.
Противоположности взаимно притягиваются.
- Но не тогда, когда речь идет о деньгах, - возразил я.
- Покупка автомобилей - это тебе не способ капиталовложения, мой
мальчик, - отмел мое возражение Готтфрид. - Их покупают, чтобы истратить
деньги. И вот тут-то как раз и начинается романтика, по крайней мере для
делового человека. А для большинства людей она на этом, пожалуй, и кон-
чается. Как ты считаешь, Отто?
- Видишь ли... - осторожно начал Кестер.
- Да не нужно лишних слов! - прервал я его. - Это объявление для ка-
