вородку. Я подцепил второго мишку.
- Ведь вот как везет! - сказал владелец павильона, передавая нам ве-
щи.
Бедняга не знал, что его ждет. Ленц был первым в роте по метанию руч-
ной гранаты, а зимой, когда дел было немного, мы месяцами напролет тре-
нировались в набрасывании шляп на всевозможные крюки. В сравнении с этим
гуттаперчевые кольца казались нам детской забавой. Без труда Готтфрид
завладел следующим предметом - хрустальной вазой для цветов. Я - полудю-
жиной патефонных пластинок. Владелец павильона молча подал нам добычу и
проверил свои крючки. Ленц прицелился, метнул кольцо и получил кофейный
сервиз, второй по стоимости выигрыш. Вокруг нас столпилась куча зрите-
лей. Я поспешно набросил еще три кольца на один крючок. Результат: каю-
щаяся святая Магдалина в золоченой раме.
Лицо владельца павильона вытянулось, словно он был на приеме у зубно-
го врача. Он отказался выдать нам новые кольца. Мы уже решили было прек-
ратить игру, но зрители подняли шум, требуя от хозяина, чтобы он не ме-
шал нам развлекаться. Они хотели быть свидетелями его разорения. Больше
всех шумела Лина, внезапно появившаяся со своим кузнецом.
- Бросать мимо разрешается, не правда ли? - закаркала она. - А попа-
дать разве запрещено?
Кузнец одобрительно загудел.
- Ладно, - сказал Ленц, - каждый еще по разу.
Я бросил первым. Умывальный таз с кувшином и мыльницей. Затем изгото-
вился Ленц. Он взял пять колец. Четыре он накинул с необычайной быстро-
той на один и тот же крюк. Прежде чем бросить пятое, он сделал нарочитую
паузу и достал сигарету. Трое мужчин услужливо поднесли ему зажженные
спички. Кузнец хлопнул его по плечу. Лина, охваченная крайним волнением,
жевала свой носовой платок. Готтфрид прицелился и легким броском накинул
последнее кольцо на четыре остальных. Раздался оглушительный рев. Ленцу
достался главный выигрыш - детская коляска с розовым одеялом и кружевной
накидкой.
Осыпая нас проклятьями, хозяин выкатил коляску. Мы погрузили в нее
все свои трофей и двинулись к следующему павильону. Коляску толкала Ли-
на. Кузнец отпускал по этому поводу такие остроты, что мне с Патрицией
пришлось немного отстать. В следующем павильоне набрасывали кольца на
бутылки с вином. Если кольцо садилось на горлышко, бутылка была выигра-
на. Мы взяли шесть бутылок. Ленц посмотрел на этикетки и подарил бутылки
кузнецу.
Был еще один павильон такого рода. Но хозяин уже почуял недоброе и,
когда мы подошли, объявил нам, что павильон закрыт. Кузнец, заметив бу-
тылки с пивом, начал было скандалить, но мы отказались от своих намере-
ний: у хозяина павильона была только одна рука.
Сопровождаемые целой свитой, мы подошли к "кадиллаку".
- Что же придумать? - спросил Ленц, почесывая голову. - Самое лучшее
- привязать коляску сзади и взять ее на буксир.
- Конечно, - сказал я. - Только тебе придется сесть в нее и править,
а то еще опрокинется.
Патриция Хольман запротестовала. Она испугалась, подумав, что Ленц
действительно сядет в коляску.
- Хорошо, - заявил Ленц, - тогда давайте рассортируем вещи. Обоих ми-
шек вы должны обязательно взять себе. Патефонные пластинки тоже. Как
насчет сковородки?
Девушка покачала головой.
- Тогда она переходит во владение мастерской, - сказал Готтфрид. -
Возьми ее, Робби, ты ведь старый специалист по глазуньям. А кофейный
сервиз?
Девушка кивнула в сторону Лины. Кухарка покраснела. Готтфрид передал
ей сервиз по частям, словно награждая ее призом. Потом он вынул из ко-
ляски таз для умывания:
- Керамический! Подарим его господину кузнецу, не правда ли? Он ему
пригодится. А заодно и будильник. У кузнецов тяжелый сон.
Я передал Готтфриду цветочную вазу. Он вручил ее Лине. Заикаясь от
волнения, она пыталась отказаться. Ее глаза не отрывались от кающейся
Магдалины. Она боялась, что если ей отдадут вазу, то картину получит
кузнец.
- Очень уж я обожаю искусство, - пролепетала она. Трогательная в сво-
ей жадности, она стояла перед нами и покусывала красные пальцы.
- Уважаемая фройляйн, что вы скажете по этому поводу? - спросил Ленц,
величественно оборачиваясь к Патриции Хольман.
Патриция взяла картину и отдала ее Лине.
- Это очень красивая картина, - сказала она.
- Повесь над кроватью и вдохновляйся, - добавил Ленц.
Кухарка схватила картину. Глаза ее увлажнились. От благодарности у
нее началась сильная икота.
- А теперь твоя очередь, - задумчиво произнес Ленц, обращаясь к детс-
кой коляске.
Глаза Лины снова загорелись жадностью.
Кузнец заметил, что никогда, мол, нельзя знать, какая вещь может по-
надобиться человеку. При этом он так расхохотался, что уронил бутылку с
вином. Но Ленц решил, что с них хватит.
- Погодите-ка, я тут кое-что заметил, - сказал он и исчез. Через нес-
колько минут он пришел за коляской и укатил ее. - Все в порядке, - ска-
зал он, вернувшись без коляски.
Мы сели в "кадиллак".
- Задарили, прямо как на рождество! - сказала Лина, протягивая нам на
прощанье красную лапу. Она стояла среди своего имущества и сияла от
счастья.
Кузнец отозвал нас в сторону.
- Послушайте! - сказал он. - Если вам понадобится кого-нибудь вздуть,
- мой адрес: Лейбницштрассе, шестнадцать, задний двор, второй этаж, ле-
вая дверь. Ежели против вас будет несколько человек, я прихвачу с собой
своих ребят.
- Договорились! - ответили мы и поехали.
Миновав луна-парк и свернув за угол, мы увидели нашу коляску и в ней
настоящего младенца. Рядом стояла бледная, еще не оправившаяся от смуще-
ния женщина.
- Здорово, а? - сказал Готтфрид.
- Отнесите ей и медвежат! - воскликнула Патриция. - Они там будут
кстати!
- Разве что одного, - сказал Ленц. - Другой должен остаться у вас.
- Нет, отнесите обоих.
- Хорошо. - Ленц выскочил из машины, сунул женщине плюшевых зверят в
руки и, не дав ей опомниться, помчался обратно, словно его преследовали.
- Вот, - сказал он, переводя дух, - а теперь мне стало дурно от
собственного благородства. Высадите меня у "Интернационаля". Я обяза-
тельно должен выпить коньяку.
Я высадил Ленца и отвез Патрицию домой. Все было иначе, чем в прошлый
раз. Она стояла в дверях, и по ее лицу то и дело пробегал колеблющийся
свет фонаря. Она была великолепна. Мне очень хотелось остаться с ней.
- Спокойной ночи, - сказал я, - спите хорошо.
- Спокойной ночи.
Я глядел ей вслед, пока не погас свет на лестнице.
Потом сел в "кадиллак" и поехал. Странное чувство овладело мной. Все
было так не похоже на другие вечера, когда вдруг начинаешь сходить с ума
по какойнибудь девушке. Было гораздо больше нежности, хотелось хоть раз
почувствовать себя совсем свободным. Унестись... Все равно куда...
Я поехал к Ленцу в "Интернациональ". Там было почти пусто. В одном
углу сидела Фрицци со своим другом кельнером Алоисом. Они о чем-то спо-
рили. Готтфрид сидел с Мими и Валли на диванчике около стойки. Он вел
себя весьма галантно с ними, даже с бедной старенькой Мими.
Вскоре девицы ушли. Им надо было работать - подоспело самое время.
Мими кряхтела и вздыхала, жалуясь на склероз. Я подсел к Готтфриду.
- Говори сразу все, - сказал я.
- Зачем, детка? Ты делаешь все совершенно правильно, - ответил он, к
моему изумлению.
Мне стало легче оттого, что он так просто отнесся ко всему.
- Мог бы раньше слово вымолвить, - сказал я.
Он махнул рукой:
- Ерунда! Я заказал рому. Потом я сказал ему:
- Знаешь, я ведь понятия не имею, кто она, и все такое. Не знаю, что
у нее с Биндингом. Кстати, тогда он сказал тебе что-нибудь?
Он посмотрел на меня:
- Разве это беспокоит тебя?
- Нет.
- Так я и думал. Между прочим, пальто тебе идет.
Я покраснел.
- Нечего краснеть. Ты абсолютно прав. Хотелось бы и мне уметь так...
Я помолчал немного.
- Готтфрйд, но почему же? - спросил я наконец.
Он посмотрел на меня:
- Потому, что все остальное дерьмо, Робби. Потому, что в наше время
нет ничего стоящего. Вспомни, что тебе говорил вчера Фердинанд. Не так
уж он не прав, этот старый толстяк, малюющий покойников. Вот, а теперь
садись за пианино и сыграй несколько старых солдатских песен.
Я сыграл "Три лилии" и "Аргоннский лес". Я вспоминал, где мы распева-
ли эти песни, и мне казалось, что здесь, в этом пустом кафе, они звучат
как-то призрачно...
VII
Два дня спустя Кестер, запыхавшись, выскочил из мастерской:
- Робби, звонил твой Блюменталь. В одиннадцать ты должен подъехать к
нему на "кадиллаке". Он хочет совершить пробную поездку. Если бы только
это дело выгорело!
- А что я вам говорил? - раздался голос Ленца из смотровой ямы, над
которой стоял "форд". - Я сказал, что он появится снова. Всегда слушайте
Готтфрида!
- Да заткнись ты, ведь ситуация серьезная! - крикнул я ему. - Отто,
сколько я могу ему уступить?
- Крайняя уступка - две тысячи. Самая крайняя - две тысячи двести.
Если нельзя будет никак иначе - две тысячи пятьсот. Если ты увидишь, что
перед тобой сумасшедший, - две шестьсот. Но тогда скажи, что мы будем
проклинать его веки вечные.
- Ладно.
Мы надраили машину до немыслимого блеска. Я сел за руль. Кестер поло-
жил мне руку на плечо:
- Робби, помни: ты был солдатом и не раз попадал в переделки. Защищай
честь нашей мастерской до последней капли крови. Умри, но не снимай руки
с бумажника Блюменталя.
- Будет сделано, - улыбнулся я.
Ленц вытащил какую-то медаль из кармана:
- Потрогай мой амулет, Робби!
- Пожалуйста.
Я потрогал медаль.
Готтфрйд произнес заклинание:
- Абракадабра, великий Шива, благослови этого трусишку, надели его
силой и отвагой!.. Или лучше вот что - возьми-ка амулет с собой! А те-
перь сплюнь три раза.
- Все в порядке, - сказал я, плюнул ему под ноги и поехал. Юпп воз-
бужденно отсалютовал мне бензиновым шлангом.
По дороге я купил несколько пучков гвоздик и искусно, как мне показа-
лось, вставил их в хрустальные вазочки, укрепленные в машине. Это было
рассчитано на фрау Блюменталь.
К сожалению, Блюменталь принял меня в конторе, а не на квартире. Мне
пришлось подождать четверть часа. "Знаю я эти штучки, дорогой мой, - по-
думал я. - Этим ты меня не смягчишь". В приемной я разговорился с хоро-
шенькой стенографисткой и, подкупив ее гвоздикой из своей петлицы, стал
выведывать подробности о фирме ее патрона. Трикотажное производство, хо-
роший сбыт, в конторе девять человек, сильнейшая конкуренция со стороны
фирмы "Майер и сын", сын Майера разъезжает в двухместном красном "эссек-
се", - вот что успел я узнать, пока Блюменталь не распорядился позвать
меня.
Он сразу же попробовал взять меня на пушку.
- Молодой человек, - сказал он. - У меня мало времени. Цена, которую
вы мне недавно назвали, - ваша несбыточная мечта. Итак, положа руку на
сердце, сколько стоит машина?
- Семь тысяч, - ответил я.
Он резко отвернулся:
- Тогда ничего не выйдет.
- Господин Блюменталь, - сказал я, - взгляните на машину еще раз.
- Незачем, - прервал он меня. - Ведь недавно я ее подробно осмот-
рел...
- Можно видеть и видеть, - заметил я. - Вам надо посмотреть детали.
Первоклассная лакировка, выполнена фирмой "Фоль и Рурбек", себестоимость
двести пятьдесят марок. Новый комплект резины, цена по каталогу шестьсот
марок. Вот вам уже восемьсот пятьдесят. Обивка сидений, тончайший
корд...
Он сделал отрицательный жест. Я начал сызнова. Я предложил ему осмот-
реть роскошный набор инструментов, великолепный кожаный верх, хромиро-
ванный радиатор, ультрасовременные бамперы - шестьдесят марок пара; как
ребенка к матери, меня тянуло назад к "кадиллаку", и я пытался уговорить
Блюменталя выйти со мной к машине. Я знал, что, стоя на земле, я, подоб-
но Антею, почувствую прилив новых сил. Когда показываешь товар лицом,
