в Вене слушать других, а больше привык слушать самого себя. Для начала
он проделал глубокий исторический экскурс в прошлое Европы, при этом
Фридрих, отличный знаток истории, вежливо позевал. Затем Кауниц обрушил-
ся на Европу, как на лютого врага своего, и в высокопарных выражениях
сложил дивную фантазию на тему о политическом совершенстве "Священной
Римской империи", которую он имеет честь представлять, и, наконец, заму-
чив всех словоизвержениями, признался в главном:
- Мы собрались здесь, чтобы противостоять честолюбивым замыслам вар-
варской России; один шаг Румянцева за Дунай будет означать для всех нас
совместную войну против России... Пора выстроить плотину, дабы удержать
выступающий из берегов могучий русский поток, угрожающий потопом народам
всего мира! Я согласен: пусть будет война! Россию мы победим...
На листе бумаги король нарисовал бегущую лошадку, косо глянул на
сжавшегося Иосифа, задержал взгляд на Каунице.
- Вы никогда не победите Россию, - заметил он спокойно.
- Почему? - возмутился император.
- По той простой причине, что я... честный человек.
На спину лошадки он пририсовал фигурку гусара.
- Я жду объяснений, - потребовал Кауниц.
- Объясняю: верный союзу с Россией, я, король Пруссии, в случае воз-
никновения войны между Австрией и Россией, вынужден выступить против ва-
шей идеальной империи. Согласитесь: если Пруссия, маленькая и бедная,
успешно отбивалась от коалиции Франции, России и Австрии, то, объединясь
с армией Румянцева, она через неделю промарширует по улицам вашей столи-
цы...
Он бил, он издевался, он уничтожал, он выигрывал.
Тихим голосом король скромнейше добавил:
- Мой союз с Россией и есть препятствие, мешающее нам приступить к
тем мерам, о которых четыре часа подряд с завидным красноречием рассуж-
дал наш высокочтимый коллега Кауниц.
- Я не понимаю, зачем мы тогда здесь собрались? - вопросил Иосиф, мо-
лодой и еще торопливый.
- Ваше императорское величество сейчас это поймет...
Вошел курьер от графа Цегелина, взломал печати на дипломатической
сумке. В ней было обращение султана Мустафы III ко дворам Потсдама и Ве-
ны взять на себя посредничество в устранении несчастной для него войны с
Россией.
- Кто все это сделал? - вскочил Иосиф.
Фридрих извлек из кармана дешевенькую табакерку, которую он называл
"ящиком Пандоры", и постучал по ней пальцем:
- Не я же! Это сделал Кагул, так решила Чесма...
Далее, деловито и кратко, без лишних эмоций, король сказал, что его
брат, принц Генрих, возможно, в личном общении с Екатериной договорится
с нею о посредничестве к миру и будет настаивать перед Россией о необхо-
димости раздела польских земель:
- Свои военные потери Россия пусть компенсирует не на Дунае и Кавка-
зе, именно Польша станет козлом отпущения за все наши грехи. А вы,
князь, - обратился он к Кауницу, - покопайтесь в венских архивах. Вряд
ли там не сыщется поводов для захвата чеголибо чужого...
- Россия против раздела Польши, - заметил Иосиф.
- В том-то состоит наша трудность, чтобы заставить Россию выкупаться
с нами заодно в одной мутной луже. Кто из вас знает, каково первое усло-
вие Петербурга для мира с Турцией?
- Освобождение Обрескова и его свиты.
- С этого нам и следует начинать...
Цегелин (посол Берлина) и Тугут (посол Вены) начали внушать великому
визирю, что русский посол уже достаточно наказан:
- Теперь он стал умнее, и можно его отпустить...
В обратной дороге Финкенштейн спросил короля: как случилось, что Мус-
тафа III воззвал к посредничеству, очень точно угадав время конференции
в Нсйштадте? Король сознался:
- Это я посоветовал ему...
Пруссия начинала новую для нее политику - восточную.
- А каково ваше впечатление от Кауница?
- Много знающий балбес, который не говорит, а вещает, будто в церкви.
Он спесив, как пошлый педант, и нагл, как всякий венский придворный.
- А что вы скажете о молодом императоре?
- Второй шаг он делает раньше первого, отчего, я полагаю, и будет всю
свою жизнь ходить с заплетающимися ногами...
...Каменщики навезли на Лягушачье болото кирпичей, извести, стали
возводить фундамент дворца. Между собой говорили:
- Кекерекексинен - язык сломать можно!
8. НА БЕРЕГАХ РУБИКОНА
Неприкаянный Вася Рубан блуждал среди публики...
Вот и осень, дождливая осень 1770 года, дышится хорошо!
В самом конце сентября из Малой Невки в Большую Неву вплыла странная
флотилия: два парусных фрегата вели меж своих бортов чудовищный плашко-
ут, поверх которого лежала гигантская глыбища Гром-камня. Медленно обог-
нув крепость, флотилия проплыла мимо Зимнего дворца и Адмиралтейства,
тихо причалив к берегу возле Сената... Было столь непомерно скопление
горожан на набережной, что многие боялись, как бы не случилось смер-
тельной давки, какая произошла при обручении французского дофина.
Гром-камень с плашкоута съехал на берег. Офицеры и матросы, штурмана и
такелажники, водолазы и бурлаки - этот народ умел работать! Петербуржцы
в их честь кричали: "Ура!", а Вася Рубан, принаряженный ради такого дня,
раздавал в толпе листки со своими стихами:
Нерукотворная здесь Росская гора,
Вняв гласу божию из уст Екатерины,
Прешла во град Петров чрез невские пучины
И пала под стопы Великого Петра...
Среди гуляющих встретился ему и Василий Петров.
- Чего тут стараешься? - спросил тот, важничая.
- Российской публике услужаю.
- Нашел кому услужать! Лучше бы милостивца себе выбрал, да и кормился
бы возле благ его. Эдак, тезка, тебе кареты не завести... Бросай листки
свои, поедем в гости ко мне. Эвон, моя карета стоит. Я тебе покажу, как
жить надо. У меня уже два лакея, брат. Что ни скажу-мигом... А чего в
долг не просишь?
В дороге Рубан пожалел, что нету с ними Потемкина.
- На Гришку не уповай, - рассудил Петров. - Я-то близ высоких персон
толкусь, так все знаю: это ломоть от двора отрезанный. Его здесь никто
не ждет. Сейчас при дворе иных ожидают: графа Алексея Орлова да еще
принца прусского Генриха.
Рубан спросил: чего Пруссии-то от нас надобно?
- В политике всегда так: двое до потери сознания дерутся, а третий
наблюдает. Под конец драки он больше всех о мире кричит и тем выгоду об-
ретает, а те, что дрались, при синяках да шишках остаются... Почему ка-
рету мою не похвалишь?
- Хорошая. Дай мне три рубля, Васенька, а?
- Вот видишь, - уколол его Петров, - публика-то ничего тебе не дала.
Ведь не я к тебе, а ты ко мне в гости едешь...
Принц Генрих гостил у своей сестры, шведской королевы ЛовизыУльрики,
когда Фридрих велел ему отправиться в Петербург: "Сделай все, чтобы мы
не остались в дураках! Я не Вольтер, и эта бабенка не отделается от меня
остроумным комплиментом с придачею шубы на соболях..." Король отправил в
дар Екатерине напольные часы работы Карла Бауэра, а Екатерина приготови-
ла ковры Шпалерной мануфактуры и обивку для гарнитура в Сан-Суси. Уже
сама скудость монарших презентов показывала, что отношения между дворами
Петербурга и Потсдама довольно-таки натянуты...
Безобразный длинноносый карлик с прической, собранной на затылке в
громадный "кошелек", принц Генрих явился хорошей поживой для питерских
зубоскалов. За годы общения с русскими Екатерина привыкла много шутить,
перемежая дела смехом и забавами. Пикировки с послами научили ее вести
беседы на острейших поворотах, а принц рассказывал о приготовлении кофе
из овса с пережженным ячменем. Императрица призналась фавориту:
- Принц легок мыслью, как свинцовая бомба.
- Чего этот тугодум желает от нас?
- Немцы хотят из Польши жирный бульон сварить, уже и гостей назвали:
Иосифа с его маменькой...
Екатерина написала Панину, что ей предложено посредничество к миру,
но гостя никак не расшевелить: "Уж я вожу его, вожу, а из принца не пол-
зет, не лезет, не выжимается". Опережая события, Панин распорядился,
чтобы Румянцев немедля вступил в личные переговоры с великим визирем.
При этом Никита Иванович заявил Генриху, что Россия имеет самые умерен-
ные претензии к Турции: присоединение Кабарды и Азовской области, сво-
бодное мореплавание в Черном море, независимость Крымского ханства, про-
текторат России над Валахией и Молдавией, всеобщая амнистия греческим
патриотам. Услышав это, посланец Фридриха сразу же затряс "кошельком" на
затылке:
- Столь непомерные требования способны изменить всю карту мира... Ве-
на никогда не согласится!
- Отчего же? - хмыкнул Панин.
- Австрия имеет свои интересы, а султан не позволит татарам стать на-
родом самостоятельным...
Генрих депешировал королю, что все его убеждения Екатерина почему-то
встречала смехом (из чего можно заключить, что результаты свиданий в
Нейссе и Нейштадте перестали быть тайной для русского Кабинета). Наконец
он проговорился о главном:
- Поляки больше всех переколотили горшков - будет справедливо, если
они и расплатятся за все черепки...
Екатерина еще при вступлении на престол публично заявила, что Россия
"ни за чьим хвостом не потащится", а теперь король Пруссии протягивал ей
свой хвост, и ей было противно за него цепляться. Екатерина ушла от от-
вета, заговорив о картинах своего Эрмитажа, а Генрих выразил удивление
перед ее фатальной расточительностью.
- Моя расточительность, - отвечала она, - лишь кажущаяся. Германия
отпустила меня полураздетой бесприданницей, с одним медным кувшином в
руках. Эрмитажа мне в гроб не забрать, все останется России, приютившей
и возвеличившей меня, а потомки, даст бог, еще и похвалят... именно за
бережливость. Государство, не имеющее картинной галереи, это не госу-
дарство, а жалкая деревушка!
Утром ее ждало донесение с Яика: казаки-старообрядцы отказывались ид-
ти на войну - мы, мол, не донские дураки, чтобы нам бороды обскоблили. А
принц Генрих припугнул Екатерину: отказываясь от посредничества к миру
через услуги Берлина и Вены, Петербург может попасть в железные клещи -
султан обратится за посредничеством к Версалю! Екатерина, великая актри-
са, хохотала до boyaux fel'es (до надорванных кишок, по ее словам).
- Я уже говорила и повторяю сейчас: Версаль может делать лишь то, что
может, а я стану делать, что хочу... Не смешите меня, принц! Ха-ха-ха...
К чему все это? Фельдмаршал Румянцев уже ведет переговоры о мире с вели-
ким визирем, а графиня Дюбарри не потерпит герцога Шуазеля, который
вскарабкался к власти, как по лесенке, по худосочным ребрам маркизы Пом-
падур!
Помпадур к тому времени уже покоилась в гробу.
"Высокий гость" мизерного роста был ошеломлен русским транжирством.
Поезд императрицы, выехав из Петербурга, растянулся на 14 верст, дорога
до Царского Села была обставлена красочными транспарантами, дачи богат-
сев-всльмож соперничали меж собою в искусстве иллюминации, горящие пира-
миды освещали путь. Неожиданно впереди поезда раздался ужасающий грохот,
из вечерней тьмы возник конус гигантской горы, кратер которой с гулом
выплескивал бурную лаву. Екатерина любезно объяснила Генриху:
- Я давно хотела посмотреть на извержение Везувия...
Это "заговорила" Пулковская гора, которую русские пиротехники за одну
ночь превратили в итальянский вулкан, выбрасывающий к небу потоки сума-
тошного огня. Было уже совсем темно, когда двор прибыл в Царское Село,
где сразу же начался маскарад. Екатерина явилась в костюме голландской
кофейницы, с маскою на лице. В толпе ей встретился милый приятель, граф
Александр Строганов, она вытянула его в круг менуэта, танцуя, сказала,
что Иосиф в мадьярском Прешове пьянствовал с конфедератами, суля им под-
держку Австрии:
- А теперь послал в Польшу два корпуса...
- Не верь газетам, Като, - отозвался Строганов.
- Если б газеты... А то ведь извещена точно. Но самое удивительное,
что даже "Ирод" растерян. Король никак не ожидал такой безумной прыти от
