дование великодушно пропустило их через линию фронта. Каплан-Гирей был
уже в пути к Бахчисараю, когда ему повстречались еще две орды - Джамбу-
лакская и Едичкульская.
- Куда вы спешите, люди? - окликнул их хан.
Ему отвечали: сейчас важнее сохранить то, что осталось, нежели терять
головы ради того, что желает получить султан Мустафа. Каплан-Гирей нико-
го из них не удерживал... Наконец он добрался до Бахчисарая, в дворцовом
саду его встретил Селим-Гирей и резким жестом набросил на плечо брата
черную косынку.
- Это тебе от султана! - Косынка означала отречение от престола. -
Милостию его в Крыму новый хан - я!
Каплан-Гирей указательным пальцем смахнул с боков лошади пенистый пот
и этим потом увлажнил струп заживающего на голове шрама. Он напомнил
брату тот самый случай, когда голый цыган плясал на морозе от холода, а
жена дала ему веревку со словами: "Опояшися как следует, и тебе сразу
станет теплее".
- Не так ли и ты, Селим, вроде этой веревки, которой султан опоясал
чресла свои, но теплее ему разве станет?
Сбежались улемы, муфтии, мурзы и кадии. На земле валялось длинное,
тяжеленное бревно. Сверженный хан силился поднять его. Возьмет за один
конец - бросит, за другой конец - тоже бросит. Каплан-Гирей ухватился за
середину бревна - не поднять.
- Вы поняли меня, о мудрейшие? - спросил он.
- Прости, не поняли, - отвечали знатные татары.
- Один конец столба - наше прошлое, другой - наше будущее. Середина
же - настоящее. Взялся я за прошлое Крыма - будущее не поднимается.
Взялся за будущее - прошлое на земле осталось. Схватился за день настоя-
щий - сил не хватает. А вы думайте...
Его поняли с большим беспокойством.
Громадное бревно лежало возле их ног как зловещий символ безвыходнос-
ти судеб Крымского ханства. Селим-Гирей, почуяв недоброе в этой притче
своего брата, окликнул ясыря Федора, дюжего русского раба, служившего
водоливом в розовых садах.
- Возьми это бревно и унеси, - велел он ему.
Ясырь, наклонясь сразу взялся за его середину.
- Эх, бездельники... - выругался мужик, и неподъемное бревно вдруг
взлетело на его широкое плечо. - Куда нести? - спросил Федор по-татарс-
ки.
- Прочь отсюда... как можно дальше.
Стражники растворили перед ясырем дворцовые ворота. Знатные мурзы ви-
дели, как русский раб вышел на улицу и направился куда-то твердой, нето-
ропливой поступью... Больше в Бахчисарае не видели ни этого бревна, ни
самого ясыря. Одному Аллаху известно, как далеко ушагал Федор и где он
сбросил это бревно.
Петр Иванович Панин, обложив Бендеры, все время пугал Бендерского па-
шу Абдулл-Джалиль-заде, пересылая ему рапорты о победах Румянцева. Паша
никак не реагировал. Но известие о Кагуле встрепенуло его; он сделал
дерзкую вылазку - перебил в траншеях много народу, поголовно вырезал це-
лые роты, причем среди офицеров погиб и генерал-инженер Лебедь. После
чего паша в халате и при тюрбане выбрался на фас крепости, громким кри-
ком прося позвать Панина... Петр Иванович предстал - в серебристом шлаф-
роке, в ночном французском колпаке, украшенном ленточками и бантиками, -
барин! С высоты неприступной крепости АбдуллДжалиль-заде крикнул ему
вниз по-немецки:
- Не досаждай мне реляциями о чужих победах. Лучше осмелься сам взять
меня - тогда и хвастай. Но помни, что Аллах всемогущ: от Бендер ни одно-
го гвоздя, ни одной доски не получишь!
Зловонно разбухая, под стенами Бендер долго разлагались трупы. Нако-
нец турки средь бела дня вышли из цитадели, русские выбрались из тран-
шей, сообща стали хоронить убитых, миролюбиво переругиваясь и даже помо-
гая друг другу. Один из бендерских мортусов сдался в плен. Панин допро-
сил перебежчика, и тот сказал, что вчера зарезали помощника паши со всей
его канцелярией за то, что он хотел сдать русским Бендеры.
- Плохо у вас? - обрадовался граф Панин.
- Но у вас тоже плохо, - здраво отвечал турок...
Это верно: армия Панина каждодневно теряла в перестрелках 40-50 чело-
век, она просто таяла. В окопах грязи было до колена, раненые, упав,
захлебывались в слякоти. Были роты, в которых осталось лишь 19 рядовых и
ни одного офицера. Пора сказать правду: Румянцева солдаты боялись, но
любили, Панина они боялись и не любили, - солдат всегда чует, кто бере-
жет его кровушку, а кто льет понапрасну. Петр Иванович рядовых вроде и
не замечал - редко слово им буркнет; с аккуратностью, перенятой от прус-
саков, Панин награждал солдат после схваток каждого по 25 копеечек,
только обижая людей.
- Будто милостыньку подал... надо же, а?
Бендеры не сдавались! Вокруг крепости шла подземная война: русские и
турки, как кроты, неустанно копали глубокие галереи, в ответ на мину
подводили контрмину (в результате днями и ночами гремели взрывы, погре-
бая в туннелях саперов и инженеров). Русские мужики-землекопы, нанятые в
Калуге и Рязани, погибали заодно с солдатами в могилах, которые сами же
для себя и отрыли.
Наконец граф Панин снова появился в траншеях.
- Эй, правоверные! - крикнул он. - Передайте своему паше, что князь
Прозоровский разбил под Очаковом все ваше войско, которое вы ждете себе
в подкрепление... Сдавайтесь!
Рядом с ним рухнул барон Корф, которому турецкая пуля прошила наск-
возь обе щеки, разорвав во рту язык и выбив зубы. Панин шагнул в гале-
рею, где саперы уже сложили 400 пудов пороха - для взрыва "Globe de
compression", чтобы обрушить крепостную стену. Полковник Протасов через
трубку слушал землю.
- Пока тихо. Вроде турки и не ведут под нас сапу...
Только осенью Панин решился. Гренадеры подтащили штурмовые лестницы,
залегли. Полтысячи крестьян с лопатами не покидали их - помощники! Ближе
к ночи "сотргеххюп" был взорван, но ворота Бендер лишь дрогнули на могу-
чих петлях. Общий поток людей ринулся в ров, люди букашками ползли по
стенам, падавшие с лестниц увлекали за собой живых, которые калечились.
Перемахнув через стены, русские приняли бой в самой кромешной обстановке
- в незнакомых улицах незнакомого города! Бендеры охватило пожарами. В
подвалах кричали заживо сгоревшие люди, но янычарский ага лишь под утро
поднял над гласисом белое знамя, после чего турки стали кидать через
стену свое оружие, признав поражение. Но при это кричали:
- Выпускайте нас за Дунай - домой!
- Какой там Дунай? Всех вас ведено в Киев везти...
Турки потеряли в этом пекле около 4000 человек, а русская армия - бо-
лее 4000. Правда, пленных взяли, вместе с детьми и женщинами ужасающее
количество-длиннющим обозом все они потянулись на новое, киевское жи-
тельство. Потом армия отошла на зимние квартиры, а граф Панин подал в
отставку. Его самолюбие страдало: Румянцев стал генерал-фельдмаршалом,
его подвиги восхищали мир, а взятие Бендер никто не праздновал. Скрывая
уязвление гордыни, Петр Иванович объяснял душевную досаду невниманием к
своей многострадальной армии:
- Я представил к производству в кавалеры сто господ офицеров, а
Кригс-коллегия утвердила лишь тридцать пять. Уверен, что такой неспра-
ведливости в армии Фридриха Великого не допустили бы...
Перед отъездом из армии обходя лагерь, он задержался возле костра, на
котором варилась каша; вокруг покатывались от хохота донские казаки. Па-
нин спросил, с чего они так веселятся.
- Да эвон, Емелька-то саблю у сераскира отнял богатую, а теперь бре-
шет, собака, будто сам государь Петр Первый ему крестным отцом доводится
- от него, мол, и сабля наследная.
- А ну, дай нагайку! - сказал Панин; что есть сил отлупцевал "крест-
ника" вдоль спины и спросил потом: - Какой станицы?
- Зимовейской.
- Зовут-то как?
- Емелькой Пугачевым.
- Ступай... тебя каша заждалась.
Это была их первая встреча. Петр Иванович удалился в подмосковную
усадьбу Михалкове, где стал возводить... Бендеры! Да, да. Копию турецкой
крепости, под стенами которой царица его обидела. Пребывая в унизи-
тельной отставке, граф Панин продолжал злословить по адресу Петербурга,
подтверждая славу "персонального оскорбителя" императрицы. Зато безмерно
нахваливал Фридриха II.
- Нам бы такого государя, так, глядишь, народец-то наш не избаловал-
ся. У короля смиренно живут. А у нас бунты да пожары.
Однажды фельдмаршал Салтыков круто осадил его:
- Петр Иваныч, да ведь если б в Германии так хорошо жилось, как ты
всюду сказываешь, не бежали б немцы толпами в Россию! А что-то не слы-
хать, чтобы наши мужики в Пруссию бегали. Умный ты барин, а слушать тебя
иной раз невмоготу. Уж ты прости...
Румянцев в это время расположил армию на Дунае; отсюда он ругался с
Военной коллегией, не понимавшей его, злился на Екатерину, толкавшую ар-
мию за Дунай. Однажды за ужином фельдмаршал разрезал огурец пополам, од-
ну половину рассек на две доли. Потом всю мякоть из огурца ножиком выс-
коблил.
- Вот! - сказал Румянцев штабу. - Единственный способ нам Дунай фор-
сировать. В одну половинку солдат сядет, а двумя дольками огурца, яко
веслами, грести учнет... У турок-то на Дунае целая флотилия, а у нас да-
же паромов не завели!
Никогда еще не был так горд сын поморский Прошка Курносов, как при
закладе его первого корабля - его первейшей любви! В киле стамескою вы-
долбили щель, в нее опустили серебряную пластинку, на которой граверно
начертано: "Заложен в С.-Пбг. Адмиралтействе подмастерьем Пр. Курносо-
вым"... Плотницкий топор, доставшийся в наследство от прадедов-кора-
бельщиков, выводил Прошку на стезю высочайшего назначения - госу-
дарственного!
На стапелях закладывались сразу два корабля, совершенно однотипные
("систер-шипы", как говорят англичане). Один корабль строил мастер, дру-
гой - подмастерье. При этом ученик не имел права ни в чем отступать от
навыков мастера, не дерзал опережать его в работе. Подмастерье не созда-
вал, а лишь копировал корабль, создаваемый мастером. Положил он
киль-клади и ты. Врезал в киль шпангоуты - врезай тоже. Запил мастер -
похмеляйся с ним за компанию. Прошка по горячности неустанно желал опе-
редить Катасонова, ему казалось, что майор долго возится с набором кор-
пуса, но терпел из принципа: яйца курицу не учат!
Наконец два корабля, внешне абсолютно одинаковые, выросли на стапе-
лях, и Катасонов за свой головой ручался, а Прошка еще терзался: все ли
верно им сделано? Явилась комиссия от Адмиралтейства: снаружи не приде-
решься, даже посмеивались:
- Два близнеца от единой матушки...
Полезли в низы. Там, в низах, начальство забеспокоилось, что иначе
бимсы креплены к настилу палубному.
- Почему неверно крепил? - спросили Прошку.
- Так прочнее, - отвечал он.
- А где ты видел такой нахлест обшивки?
- У испанцев... Чем плохо?
Комиссия узрела и крепление стрингеров совершенно инакое, нежели на
корабле мастера Катасонова. Прошку уже шпыняли:
- Ты что, парень, за нос тут всех водишь?
- Никого за нос я не вожу, а когда бывал на верфях англицких, там ус-
мотрел, как англичане тако и крепят стрингеры.
Голенищев-Кутузов-средний вступился за парня.
- Да цыть! - сказал. - Он же не в игрушки играет...
На спуске кораблей присутствовал и двор с императрицей. Прошка впер-
вые видел Екатерину столь близко; при соблюдении величавости она была
чересчур подвижна и свободна в жестах. Когда корабли сошли на воду, чуть
покачиваясь, Голенищев-Кутузов сказал Прошке что будет ему чин шхипера
второго ранга - со шпагой!
- Теперь иди. Государыня видеть тебя желает.
Память у Екатерины была превосходная:
- Не тот ли господин Курносов, что непорочный лес из Казани вывез, а
ему за это сто рублей дадено с публикацией?
- Тот самый, матушка, - живо подоспел Голенищев-Кутузов. - Человек
старательный, земляк ломоносовский - из поморов он.
Екатерина сказала, что, согласно заветам Петра I, за построение ко-
