отряд шагал по косе к фортам Арабата, чтобы взять Керчь и Ени-Кале, ка-
валерия умчалась на захват Козлова [20], а сам Долгорукий направил стар-
ческие стопы в главное разбойничье гнездо - на Кафу!
Кафа звалась Малым Каиром, этот город обороняли сами турки; там была
отличная гавань, центральный рынок работорговли. На подступах к Кафе
русских встретили огнем. Шагин-Гирей с ногаями подскакал к окопам.
- Ради чего воюете? - вопросил он османов. - Если ради Крыма, то он
не ваш! Нам, татарам и ногаям, нужны наши владения, а от вас что пользы?
Вы бы лучше убирались домой. Если же решитесь на битву, то московы могут
спать спокойно. Я сам и мои ногаи разнесем саблями ваши глупые головы...
На рейде Кафы корабли позванивали цепями, берег освещали костры, в
горах бродили ненасытные в грабежах египетские мамелюки. Было тревож-
но... Гасан-паша возлежал на подушках в обширном салоне флагмана. В со-
седней каюте разместился Абахезпаша, губернатор Кафы, и поздним вечером,
сняв с ноги шлепанец, Гасан стучал в переборку.
- Высокочтимый! Ты пойдешь воевать с гяурами?
Губернатор Кафы бренчал за переборкой кувшинами.
- Пойду, если мне дадут лошадей, палатки, подводы, сухари и... сто
кисетов акчэ. А ты, высокостепенный?
- Я подожду, что скажет Ибрагим...
Утром от Ибрагима они узнали, что русские взяли Арабат, Долгорук-паша
послал два своих байрака - один на Керчь, другой прямо в Бахчисарай, а
войско хана Селим-Гирея разбито полностью. Стали искать хана и нашли его
в трюмах флагманского корабля, откуда он вылезать отказался, погруженный
в молитвенное созерцание. Кафа обезлюдела. Гасан приказал всех здоровых
пассажиров покидать в море: пусть плывут обратно - для борьбы с гяурами.
В городе оставались христиане, семейства армян и греков, вчерашние не-
вольники - русские, украинцы, поляки, они гуляли по улицам, обогащая се-
бя за былые страдания одеждой, мясом, рыбой, вином
- Так где же они? - вопили в ответ янычары...
Гасан-паша увел корабли в море. Русское ядро угодило в арсенал, при
взрыве пороха сгорели артиллеристы, в городе началась паника. Напрасно
Ибрагим загонял турок в траншеи плетьми и дубинами. Духовенство с трудом
остановило бегущих раскрытыми коранами. Муллы и муфтии взяли с воинов
клятву - сейчас же вернуться и отобрать Арабат у русских. Турецкий лето-
писец пишет: "Пехотные и конные сипаги, начальники янычар-байраков, офи-
церы египетских войск, сам конвой паши и все сорвиголовы отправились в
путь". Но вспышка религиозного фанатизма оказалась краткой: завидев
русских, янычары перестреляли своих офицеров и разбежались. Ибрагим-паша
заперся в башне. Из пистолета он убил русского парламентера в красном
артиллерийском мундире. Но башня загорелась-сераскир, не стерпев ожогов,
выскочил наружу... Рядом с собою увидел он русских солдат, стоявших с
ружьями, а Долгорук-паша и его драгоман были верхом на лошадях.
- Зачем воевать за место, для турок уже пустое? - крикнул Долгорукий.
- Мы не с вами имеем дело, а с хозяевами этой страны. Вон стоит табор
Сагиб-Гирея, вон табор его брата Шагина, и с ними, а не с вами мы будем
решать судьбы ханства...
Драгоман спросил: кто здесь Ибрагим-паша?
- Это я, - шагнул вперед сераскир.
- Позвольте вашу саблю, - велел драгоман.
Долгорукий вынул клинок из ножен, глазом знатока осмотрел его, снова
вложил в ножны и вернул оружие противнику:
- Извещен, что вы сражались со мною честнее других, и было бы небла-
городно с моей стороны лишать вас чести... Не огорчайтесь! В Петербурге
вы будете нашим почетным гостем.
Ибрагим-паша видел, как уплывают вдаль корабли.
- Что предопределено свыше, то и будет... Кысмет!
Кысмет - это рок, а правоверный судьбе покорен.
Долгорукий въехал в улицы города, его встречала толпа. Люди, опустив-
шись на колени, поднесли ему хлеб с солью.
- Благодарю! А городишко-то у вас хороший...
Кафа (будущая Феодосия) была освобождена - султан потерял лучшую га-
вань в Крыму. Корабли Гасана сунулись в бухту Балаклавы - но там уже бы-
ли русские; приплыли в Ахтиар (которому суждено стать Севастополем) - а
там русские пушки; тогда "крокодил" велел поднять все паруса и повернуть
к Варне...
Кафа была переполнена добром и хламом, бурным весельем и трагическими
бедами. Здесь русские солдаты повстречали немало земляков и сородичей.
Долгорукий видел, как, рыдая до икоты, бился головою об стену сакли ста-
рый харьковский пикинср.
- Уймись, братец! С чего эдак страдаешь?
- Жинку сыскал, - отвечал пикинер. - Ее и детишек в прошлом-то годе
татары увели с хутора. И вот встретил жинку, гляжу, а вона-то... О, Гос-
поди! уже с дитем бусурманским. Что же мне теперь? Или давить его, нех-
ристя?
- Давить не надо, родименький. Перемогись.
- Оно, может, и так, ваше сиятельство. Я ее, стерву, поучу маленько и
с дитем новым на хутор отправлю. Свои-то пропали в рабстве, так хоть чу-
жого щенка вскормлю...
Этому пикинеру еще повезло! А другие навеки потеряли своих жен, детей
и невест, уже распроданных на базарах Кафы в Турцию, Алжир, Тунис и Ма-
рокко. Прощайте, люди, Россия больше-никогда вас не увидит!
Операция крымская имела успех блистательный! Малая армия с ничтожными
потерями взяла верх над большой армией, имевшей флот и отличные базы в
тылу. Из деревень далекой Рязанщины, где горланят по утрам петухи и бро-
дят в ночном стреноженные кони, из этих песенных рос, из голубых туманов
России пришли в ногайские степи сразу 5000 мужиков в лаптях. "Трава-то!
Трава какая!.." Взмахнули они гибкими косами - и пошла косить матьРос-
сия, только - вжик да вжик, и ложилась трава на траву рядами, вырастали
стога ароматного сладчайшего сена - на прокорм славной российской кава-
лерии!
Князь Долгорукий снова разбранил адъютантов:
- Надо эштафет осударыне слать, а перышки опять худо очинены. Коли не
умеете перьев чинить, так пишите за меня сами...
По скошенной стерне поскакали неутомимые курьеры.
17 июля 1771 года прибыли в Петербург один за другим сразу три
курьера. На рассвете явился из Крыма первый, князь Одоевский, - взяли
Кафу, в полдень приехал подпоручик Щербинин - взяли Керчь, а вечером
примчался поручик артиллерии Семенов - привез ключи от крепостей крымс-
ких. Екатерина первого произвела в полковники, второго - в гвардии пору-
чики, третьего - в капитаны: "Молодцы, ребята! Вы из Крыма татарского
мне Тавриду легендарную возвращаете, где и быть мне новою Ифигснией..."
Но как отличить князя Долгорукого? Пусть же в истории государства навеки
останется он с небывалым титулом - Крымский! Екатерина дала ему орден
Георгия первой степени, расплатилась за долги князя, одарила его таба-
керкой... Старик был доволен:
- Наградили так, что и не мечтал. А мне больше и не надобно ничего.
Пришел в Крым солдатом - и уйду солдатом.
Значение крымских Гиреев в мусульманском мире было велико: прямые по-
томки Чингисхана, они являлись главными претендентами на престол Блиста-
тельной Порты, если бы род Османов пресекся в турецкой истории... Все
это учитывали в Петербурге! Но не могли учесть резвой самостоятельности
князя Долгорукого-Крымского, который самовольно посадил Сагиб-Гирся на
престол в Бахчисарае, а Шагин-Гирея сделал калгой и сказал ему:
- Тебя, калга, императрица наша давно возлюбила... Будь готов в Пе-
тербург ехать! Высоко, сокол, летаешь, где сядешь?
2. СПЕКУЛЯЦИЯ И НАСИЛИЕ
Многое не ладилось, а вода и огонь собирали жертвы...
Большое собрание голландских картин, закупленное для Эрмитажа, цели-
ком погибло на корабле, который жестоко разбило на рифах. А в конце мая
грандиозный пожар объял Васильевский остров столицы - кварталы выгорали
так быстро, будто сам дьявол посыпал их порохом, сильнейший ветер разду-
вал пламя, над Невою несло горящие головни, падавшие на крышу Зимнего
дворца... Екатерина, глядя на пожар из окон, вспомнила:
- Боже, а ведь Леонардо Эйлер этого и боялся!
Ей доложили, что дом Эйлера сгорел дотла. Ученого вытащил из пламени
прохожий булочник, а бумаги, столь ценные для науки и мореплавания, вы-
нес из огня сам президент Академии - граф Владимир Орлов. Пожар длился
два дня, черное пожарище обезобразило столицу, на берегу Невы долго еще
догорал Морской корпус, бывший дворец графа Миниха, бездомные гардемари-
ны маялись без крыши над головой, сидючи на стопках учебников...
- Ну что ж! Начнем отстраиваться заново - в камне.
Екатерина не скрыла от Вольтера этого бедствия, заверяя его: "Ни в
одном Европейском Государстве не могут с такой поспешностью производить
строения, как у нас!" Панин в эти дни призывал ее к бдительности на се-
вере. Густав III возмечтал об отторжении Норвегии от Дании (молодой ко-
роль начинал именно там, где закончил Карл XII). В стране, в которой ца-
рило повальное пьянство, он завел "коронную" монополию, а доходы от ви-
нокурения обращал на усиленное развитие армии и флота... Да, многое не
ладилось!
...Екатерина толкнула двери спальни и застала Григория Орлова с Прас-
ковьей Брюс. Она быстро закрыла лицо руками.
- Свиньи! - произнесла с яростью. - Вон!
Подруга горячо оправдывалась.
- Като, Като! - кричала она. - Невинна я... злодей увлек во грех ме-
ня... Като, я женщина слабая... это он... все он!
Екатерина с размаху отпустила ей "леща", и Парашка, пискнув, улизну-
ла. Орлов с наглой улыбочкой сидел на постели.
- И ты ей поверила? - спросил он. - Да она сама липла. Сучка не захо-
чет, так кобель не вскочит!
- Помолчи хоть сейчас, будь любезен.
- А ты не ершись, - стал угрожать Орлов. - Своими же колючками и уко-
лешься. Этого-то добра и на твою долю останется.
- Моя доля здесь самая ничтожная.
- Ладно, ладно, - ответил фаворит. - Все-таки хоть изредка вспоминай,
кто тебе престол российский раздобыл.
- За это я с вами уже сполна рассчиталась.
- Э, нет! У нас с тобой счет особый...
Екатерина отошла к окну. Царское Село было прекрасно. По зеркальной
глади уплывали в садок безмятежные лебеди. В глубине озера строилась
ростральная колонна с носами кораблей - в память о Чесме, из зелени са-
дов виднелся торжественный обелиск - в знак вечной памяти о Кагуле, в
глубине парка громоздилась БашняРуина, на которой высечено: "На память
войны, объявленной турками России, сей камень поставлен"... Оскорблен-
ная, она плакала:
- Боже, сколько ж можно еще страдать мне?
...Потемкин получил от нее письмо. Императрица нашла самые простые,
сердечные слова. Очень нежно просила его поберечь себя и признавалась,
что все эти годы о нем не забывала; он ей нужен!
"А сама же изгнала. Как понимать тебя, Като?"
Но даже издалека он ощутил ее женскую тоску...
Никто из них (ни сама Екатерина, ни тем более Орлов) не задумывался:
отчего они оба несчастны? Между тем их разделяла незримая социальная пе-
регородка, и Орлов, при всей его бесшабашной храбрости, мог разбить ку-
лаками крепостные ворота, но становился труслив перед преградой, которая
его, мужчину, и ее, женщину, разделяла на императрицу и верноподданного.
Понять это - значит понять и все остальное, что их угнетало... Фаворит
хотел бы видеть в Екатерине творение своих рук, потому и приходил в
ярость при мысли, что, наоборот, все в мире считают его самого творением
императрицы. Гришка не был податлив: зависимости от женщины, пусть даже
такой, как Екатерина, не выносил! Обладая ею, Орлов не обманывался: пе-
ред ним - императрица, стоящая намного выше его, а потому он, как мужчи-
на, искал минутного забвения среди тех доступных женщин, которые ниже
его... Отсюда - фрейлины и прачки, отсюда и Парашка Брюс! Екатерина про-
щала, прощала, прощала...
Редкая женщина способна столько прощать.
- У меня нет времени даже для страданий, - говорила она Орлову (и бы-
ла права). - У меня нет времени для всего, что принадлежит женщинам. Ес-
