Выходя из ее кабинета, канцлер торжественно заверил придворных, что
Австрия останется верная своей миролюбивой политике:
- Мы заставим Россию убраться на те рубежи, с которых она начала эту
войну. Мы накажем и поляков за их строптивый характер. Кроме того, Вена
рано осушила слезы: мы еще не смирились с потерей нашей Силезии... -
Сейчас он шантажировал и Россию и Пруссию!
- Немецкая река Дунай, - плотоядно бормотал Кауниц, - издревле течет
в русле германской истории... нам нужна еще Висла! Австрия по горло сыта
этой славянщиной... Довольно уступок! Мы никогда не откажемся от своих
заветов...
Каждый день отныне доставлял ему радость.
- Ваше величество, - обрадовал канцлер императрицу, - Бог снова заод-
но с нами. Имею очень приятное сообщение: Россия вымирает от чумы, а
Яицкое войско охвачено восстанием.
Мария-Терезия, хлопнув в ладоши, ответила:
- Si Deus nobiscum, quis contra nos? [23] Пусть эти русские, заражен-
ные схизмой, перемрут все до единого...
Английский посол в Стамбуле, отличный шпион, навестил драгомана Мав-
ромихали и сказал, что ему известно о тайном сговоре султана с венским
двором. При этом он выложил кисет с деньгами.
- Здесь сто пиастров. Я жду от вас копии трактата.
- Мне отрубят голову, - сказал Мавромихали.
- Но сто пиастров вы уже взяли...
С копии трактата он снял еще две копии и переслал одну Фридриху II, а
другую в Петербург. Открылась неприглядная картина свирепой жадности Ма-
рии-Терезии: она хотела обладания Польшей - до самых стен Варшавы, цеп-
лялась за Галицию с Буковиной, жаждала виноградной Молдавии и мясной Ва-
лахии... Никита Иванович Панин даже не удивился:
- Странно, что наша "маменька" не захотела Киева!
А король Фридрих переслал Кауницу письмо, в котором выделил фразу:
"Осмелюсь заметить, у вашей Вены отличный аппетит..."
Потемкин снова обрел аппетит и поглощал сырые бураки, заедая их неж-
ными вафлями. Ему повезло - лекарь Гензель ошибся. Но в Москве врачи то-
же ошиблись, и судьба города была решена. Дворянство выехало в деревни,
войска спешно вывели в летние лагеря, народ же остался чуме на съедение.
Фельдмаршал Петр Семенович Салтыков жаловался генерал-поручику Еропкину:
- Вот хвороба какая! Нс знаешь, когда и кого ухватит. Того и гляди,
что зайдешь ты, Петр Митрич, завтрсва ко мне на кулебяку, а тебе скажут,
что я... Вернее, братец, случится так: зайду я к тебе завтрева на куле-
бяку, а мне доложат, что ты уже... ау!
- И такое возможно, - не перечил ему Еропкин...
Московский архиепископ Амвросий Зсртис-Камснский настаивал на закры-
тии общественных бань и базаров, которые считал рассадниками заразы.
- Что ты, что ты, - всполошился "фельдмаршал...
Он был против карантинов, сообщая правительству: "Почти весь город
питается привозным хлебом; ежели привозу не будет, то голод будет, рабо-
ты станут, за семь верст никто не пойдет покупать, а будет грабить, и
без того воровства довольно". Салтыков писал, что свои ворота запер, в
канцелярии уже болеют, а в доме Еропкина лакеи вымерли. На базарах же
между покупателем и торговцем горел костер, подле стоял чан с уксусом. О
цене сговаривались под надзором полиции. Затем покупатель кидал монеты в
уксус, а торговец протягивал хлеб или мясо через пламень костра, после
чего выгребал деньги из чана...
Амвросий, покидая Салтыкова, сказал ему веще:
- Эвон, у Варварских ворот иконка Богоматери древняя. О ней и забы-
ли-то, а ныне лесенку приставили и знай себе ползают по лесенке да чмо-
кают. Будь моя воля, я бы из пушки - трах!
Первым забил тревогу доктор Шафонский: на трупах солдат Военного гос-
питаля он доказывал коллегам, что люди умирают от чумы. Но медицинская
комиссия высмеяла его: признать наличие чумы в Москве - значит испортить
себе карьеру. Вот имена этих дипломированных остолопов: Эрасмус, Скиди-
ан, Кульман, Мертенс, фон Аш, а главный над ними - штатс-физик Риндер,
заявивший, что чумы нет:
- Народ о том знает. Одни мрут от "перевалки", иные от моровой язвы,
а пятна на трупах - не доказательство!
Шафонский, человек честный, перевернул труп:
- Господин Риндер, пощупайте у него железы за ушами.
- Не стану я щупать каждого пропойцу...
Салтыкову, очень далекому от науки, Риндер внушил, что московский
климат развитию чумы не способствует. Но вскоре умерли пленные турки,
умер и офицер, прибывший из Бендер, а прозектор Евсеев, вскрывавший его,
быстро последовал за офицером. Москва шушукалась: мертвых погребали те-
перь по ночам, тайно от полиции. Салтыков послал Риндера на Суконную
фабрику:
- Там семья сторожа вымерла, рабочие имеют пятна на теле нехорошие, и
за ушами у них вспухло... Езжай-ка!
На фабрике обнаружили восемь трупов. Салтыков, кипя негодованием пра-
ведным, снова созвал комиссию олухов Царя небесного:
- Если не от чумы, так от чего же Москва мрет?
Но упрямые немцы не желали порочить свои служебные формуляры и потому
горой стояли за свой первый диагноз. Салтыков велел удалить из столицы
рабочих Суконного двора и запереть наглухо в стенах монастыря Николы на
Угрсше. Но когда стали фабрику оцеплять, рабочие разбежались по городу
быстрее зайцев... Генерал Еропкин пощупал у себя за ушами:
- Здоров! Теперь в лесах Муромских разбойника Кудеяра пымать легше,
нежели в трущобах московских чумных выявить...
Дальше - больше. Салтыков внове потребовал от врачей "назвать точным
именем оказавшуюся на Суконном дворе болезнь". Но врачи уперлись как ба-
раны, и ни один не произнес этого слова - чума! Истину же упрятали за
"перевалку" и за некую "язву". Один лишь Шафонский говорил прямо:
- Чума! Самая обычная. Такая же и на войне...
Но мнение авторитетных невежд уже опрокинулось в народные толпы, вы-
зывая в москвичах возмущение строгостями и карантинами. Ведь если чумы
нет, так зачем же нас хватают и по больницам растаскивают? Варварские
ворота, над которыми висел образ Богоматери, стали трибуной для попов,
не в меру ретивых:
- Нам виденьицс уже было! Христос хотел за грехи наши дождь каменный
на Москву наслать, но Богородица явилась вчерась и заменила дождь из бу-
лыжников язвою... Не жалей денег, народ! Вон кубышка отверста: кидай
все, что имеешь, так Богу угодно...
Шестеркою лошадей к воротам подъехал Амвросий.
- Не верьте козлам вонючим! - возопил он. - Я священник выше рангом и
ближе к Богу. Однако до седых волос дожил, а видения не посещали меня.
Галлюцинации только одних придурков да пьяниц навещают - и вы таковы же
есть, шарлатаны брюхатыс!
- Не русский он! - раздались тут крики. - Гляди, рожа-то какая масля-
ная, а глазами зыркае, ажио страшно...
- Чего там? Бей колдуна! - И полетели камни.
Амвросий спасся в доме генерал-губернатора Москвы.
- На все воля Господня, - сказал он Салтыкову. - Но икону с Варварс-
ких ворот я ночью стащу и кубышку поповскую разломаю.
Еропкин жаловался, что Москва имеет всего две пушки:
- Ежели на меня полезут толпою, как мне отстреляться?
- Смотря чем заряжать пушки, - отвечал Салтыков. - Ежели ядрами, так
башки две с плеч снимешь, а картечью всех повалишь...
Салтыкову принесли пакет из Петербурга; секретарь надел вощеные пер-
чатки, ножницами разрезал пакет и швырнул его в печку, а письмо окурил
можжевеловым дымом. Екатерина писала: никого в городе больше не хоро-
нить, всех покойников погребать в оградах загородных церквей. Но испол-
нить указ стало теперь нсвозможно: жители скрывали заболевших от врачей,
боясь отправки в больницы, прятали от полиции и мертвых. Хоронили их са-
ми - где придется, лишь бы никто не видел. Москва ежедневно лишалась де-
вятисот жителей, а народ был так запуган, что за два месяца полиция по-
лучила официальную справку лишь о двух умерших. Жизнь и смерть ушли в
подполье, но чума доставала люден и в укрытиях, покрывала гнилыми бубо-
нами, заставляла истекать зловонною слизью, а потом покидала труп, пере-
кидываясь на здоровое тело...
А ведь истину вещал Шафонский - и за то ему честь и слава!
5. ТРИУМФАЛЬНАЯ АРКА
Чуя свою вину, фаворит заискивающе поглядывал на Екатерину, но глаза
его каждый раз встречали строгий взор охладевшей к нему женщины. Она ду-
мала: "Негодяй! Изнасиловал свою же сестру, еще девочку, и надеется, что
все кончится шуточками... нет уж, миленький!" А тут еще слухи из Москвы
ужасали...
Фельдмаршал Петр Семенович Салтыков не перемог страха перед чумой -
покинул свой пост, спасаясь в подмосковном Марфине. Уважая большие зас-
луги старика перед родиной, ему этот грех наверняка бы простили, если бы
на второй день после его бегства Москву не охватил бунт...
Гигантские амбары Симонова монастыря уже трещали, заваленные имущест-
вом "выморочных" семей. Неопознанные мертвецы валялись посреди улиц.
Мортусы-добровольцы, в вощеных плащах, в черных масках на лицах (сущие
дьяволы!), таскали крючьями из домов трупы, валили их на телеги, как
дрова, и везли за город - в ямы! Многие жители тайно покидали Москву,
разнося заразу далее, и умирали в лесах, как дикие звери. Всюду полыхали
костры - сжигали вещи покойников, а бедные люди рыдали (ибо, как писал
очевидец, глиняный горшок для бедняка дороже, чем для графа Шереметева
чайный сервиз из порцелена мейсенского). Народ запивал горе лютое в ка-
баках, которые не догадались прикрыть, как и церкви. Чума буйствовала,
заражая вокруг Москвы губернии Смоленскую, Нижегородскую, Казанскую, Во-
ронежскую... Круглосуточно, без единой передышки, стонали над ЗДосквою
церковные колокола, рыдали люди над мертвыми, кричали и плакали сироты.
Ад!
Шафонский приехал в Чудов монастырь - к владыке:
- Властей нет - все разбежались. Врачи - немцы, им никто не верит.
Меня сейчас в Лефортове чуть не убили. Народ потерял терпение. Вся на-
дежда на вас, первосвященный...
Амвросий распорядился перед клиром епархии:
- Умерших класть в гробы, не обмывая покойников и не давая им послед-
него мирского целования. Священникам же творить исповедь умирающих стоя
на улице, в дома не входя, - через окна! При крещении новорожденных быть
особливо осторожну...
По улицам бродили пьяные попы, взывая к народу:
- Чего слушать табашника? Он же трубки курит и в еретические стекла
вшей разглядывает. У него книги колдовские имеются...
Амвросия ненавидели "дикие" священники, своих приходов не имевшие.
Такие кормились, сбираясь на Лобной площади, где их и нанимали к отпева-
нию усопших, а мзду они тут же пропивали в трактирах, в которых и отсы-
пались под лавками. Ненависть их была зверино страшна, потому что Амвро-
сий халтурщиков прсследовал, облавы жестокие учиняя, бороды рвал, а мно-
годетных в железах голодом и дымом морил подолгу, от жен отлучая. К этим
"диким" попам вскоре примкнули раскольники, которых заботила лишь одна
цель - в общем шуме ограбить Московский Кремль с его бесценными сокрови-
щами... Раскольники больше всех и орали:
- Долой карантины немецкие! Бей их... круши, народ православный! Ле-
карей топить надо: они ляписом нарочно пятнают нас, оттого и пятна гни-
лые, вот и мрем безвинно от злодеев ученых...
Икона Богородицы у Варварских ворот висела высоко, к ней ползали по
лестнице. Амвросий хотя и верный страж церкви, но все-таки понимал, что
зацелованная икона - главный источник заразы московской: больной следы
на ней оставляет, а другой богомол следы с иконы слизывает. Архиепископ
снова подъехал к воротам, завел диспут с попами, которые кричали ему,
что он "еретик и безбожник".
- Я не против Бога - я против суеверий ваших! - огрызался Амвросий. -
Жаль, что вы без ума родились, а то бы я показал вам через стеклышки, из
какой мерзости весь мир состоит... Исцеления под иконой ищущие, вы под
этой иконой и подыхаете!
Он хотел снять икону - не дали. Сунулся к церковной кубышке - его
