- Возьми и меня. Побежим вместе...
И побежали они под парусом. Ушаков имел пакет от Сенявина к Долгору-
кому, а Прошка дел никаких не имел и потому решил прогуляться по городу.
Вышел за форштадт - длинная дорога тянулась к северу (даже страшно поду-
мать, как далеко отсель до родимой Соломбалы), недалече дымил костерок.
Возле него расположился маркитант. С ним две турчанки. Босые, но с брас-
летами на ногах, а ногти на пальцах рук и ног покрыты вишневым лаком.
Только сейчас Прошка заметил, что юная пленница, совсем еще девочка, ед-
ва сидит на земле, клонясь, как надломленный стебель. Наконец она ничком
сунулась в траву, а мужик накинул на нес суровую тряпицу. Накинул так,
будто хоронить собрался.
- Где ты их достал? - спросил Прошка.
- Туточки... женки янычарские. Брошены.
- А куда их тащишь, брошенных?
- До Белова, что под Тулою, сам-то я из тех краев буду.
- А на что они тебе?
- Барин велел. Жена, вишь ты, рано состарилась, ажно зубы все выпали.
Так он меня послал. Хочу, говорит, турчаночку молоденьку... Одна-то ни-
чего, доберется, тока плачет. А эта хворенька! Ежели пожелаешь ее, так
за пять рублев уступлю... бери!
- Как зовут се? - полюбопытствовал Прошка.
- Бормотала она... Камсртаб, вроде. Шут ее знает!
Парень испытал страшную жалость к этой девчонке.
- Помрет в дороге... Пять рублев, говоришь?
- Ага. Мне без прибыли домой как же явиться?
Прошка попросил маркитанта отойти для расчета в сторонку. И там, по-
дальше от костерка, быстро набил мужику морду, так что и встать тот не
мог. Потом подхватил больную турчаночку на руки и, удивившись легкости
ее тела, понес обратно - к пристани...
- Федя, - позвал он с палубы, над люком стоя.
- А! - отозвалось из корабельных низов.
- Ступай на дек. Глянь, что я достал.
- Арбузов, што ль?
- Поднимись. Сам увидишь.
Ушаков глянул на провисшую меж рук добычу.
- Сдурел ты, братец! На что тебе?
- Хворая. Жалко.
- Возись с ней... Эдакого добра тут хватает.
- Коли выхожу, так и оженюсь на ней.
- Веры-то она бусурманской.
- Вера, как и деньги, Федя, дело наживное.
- Ты прав. Но куда с ней теперь денешься?
- С собой возьму - в Азов.
- В казарму-то? А кто мне позволит янычарских баб из моря в море под
русским флагом перетаскивать?
- Да ты, Федя, посмотри, какая она красивая...
Он откинул кисейный яхмак с лица, и Ушаков увидел чистый лоб, укра-
шенный подвесками с жемчужинами, и черные глаза, Ц обведенные гримом, -
они глянули на него с испугом, а яркие губы силились улыбнуться. Ушаков
спросил, как ее звать.
- Вроде бы Камертаб.
- Камертаб... Камертаб, - прошептала турчанка.
- Вишь? И голосок у нее приятный, певучий...
Ушаков сказал, что для него служба на флоте дороже всякого бабья, а
Кинсберген не простит ему нарушения традиций флота.
- А кто этот Кинсберген? - спросил его Прошка.
- Голландец. Недавно на русский флот принят...
Прошка навестил корабль, на котором держал флаг капитан третьего ран-
га Ян Генрих Кинсберген. Этому хорошему человеку никак не давался русс-
кий язык, и Прошка заговорил с ним поголландски.
- Мальчик! - обрадовался капитан, кидаясь ему в объятия. - Откуда ты
знаешь язык моей чудесной родины?..
Кинсберген не стал возражать, чтобы пакетбот "Курьер" забрал турчанку
из Кафы. Прошка сам выкопал на окраине Азова землянку, сложил печурку,
вмазал в нее котел, натаскал воды, устроил девке баню. Но Камертаб таяла
на глазах.
- Не знаю, чем и помочь тебе, - переживал Прошка. - Если б ты хоть
по-нашему понимала... Ладно, лежи. Может, и воспрянешь...
Из гарнизона позвал он лекаря-немца, наградил его щедро, просил выле-
чить, и тот старался. А на верфи сторожем был турок Махмуд, взятый в
плен еще при Минихс, он приехал в Азов из Пензы; Прошка спросил его, что
значит по-турецки "Камертаб".
- Лунное сияние, - пояснил Махмуд.
- Выпить водки при лунном сиянии хочешь?
- А кто из пензяков откажется?
- Тащи огурцов. Пойдем...
Привел турка в землянку, просил его поговорить с Камертаб, и та расс-
казала, что ее янычар на корабле уплыл в Варну, а жен своих заставил яд
принять, чтобы гяурам такая красота не досталась.
- Чего же не умерла? - удивился Прошка.
- Такой судьба... кысиет! - смеялся Махмуд.
Добрый язык оказался у Махмуда - Камертаб выжила. Прошка все эти дни
старался на верфи, уставал шибко, но в середине дня успевал заглянуть в
землянку, ублажал свою "янычарку" то рыбкой, то куском пирога, то кистью
винограда. С радостью наблюдал Прошка, как оживает молодая душа, как
хлопочет по дому Камертаб и что-то напевает по-своему. Но однажды пришел
Прошка с верфи злее черта после работы и вдруг видит: сидит его Камер-
таб, глаза у нее блестят, губы обведены ярким кармином, а она ногти се-
бе, по гаремной моде, намалевывает. Пришлось вмешаться.
- Я тебе не янычар какой-нибудь, - пригрозил Прошка, - я тебе шкипер
второго ранга флота Российского, а ты что, стерва, вытворяешь? А ну!
Обскоблись скорее, не то я тебя вздую...
Камертаб поняла его угрозы на свой женский лад: когда Прошка улегся в
постель, она гибкой змейкой пронырнула к нему под одеяло. Утром парень
сыскал в торговых рядах Аксинью, драчливую маркитантку, но добрую, пока
трезвая. Упросил быть крестной матерью. А скоро пакетбот "Курьер" подва-
лил с Ушаковым - Федя охотно стал крестным отцом. В гарнизонной церкви
состоялись крестины, и "Лунное сияние" превратилось в Аксинью Федоровну.
Потом бесфамильная стала госпожою Курносовой!
Ох, и веселая же свадьба была в Азове - между верфью корабельной и
погостом кладбищенским. Прошка денег не жалел. Гулять так гулять. Ведь
свадьбы не каждый день бывают.
Даже несчастного Мамаева к себе залучил:
- Иди и ты, Данила Петрович, отдохни от каторги...
Хорошо начиналась семейная жизнь шкипера Курносова.
Первый фрегат "Первый" сошел со стапелей на воду.
4. SI DEUS NOBISCUM...
Потемкин, расставшись с Прошкой, завернул в иную сторону - в Сечь За-
порожскую, в курень Кущевский. Въехав на двор коша, он дважды произнес,
словно понукая лошадь:
- Пугу-пугу, пугу-пугу. - Это служило паролем.
- Пугу-пугу? - окликнули его, но уже вопросительно.
На что Потемкин отвечал по всем правилам Сечи:
- Пугу - казак с Лугу, а зовусь - Грицко Нечсса.
- Заводи коня в клуню, будь товарищем нашим...
Неясно, что делал Потемкин в Запорожской Сечи; может быть, ничего не
делал, признавая и такой род занятий. А чуть повеяло весной, он счел от-
пуск законченным и отъехал к армии. Его удивило множество кордонов и ка-
рантинов, - Смоленск и Москва отгородились от чумы шлагбаумами и костра-
ми, бочками с дегтем и уксусом. На постоялых дворах люди говорили полу-
шепотом, будто в присутствии покойника. Смерть гуляла рядом, но Потем-
кин, верный языческому фатализму, манкировал правилами - ел, что хотел,
пил, где придется...
Румянцев был в Яссах; Дунайская армия держала фронт самый решающий,
от усилий которого зависела судьба мира. Фельдмаршал спросил, что в Се-
чи. Потемкин отвечал в том духе, что в Сечи нет связей семейных, нет об-
щественных, оттого не может быть прочных связей не только с Россией, но
даже с Украиной...
В сенях штаба он обратил внимание на офицеров, сидевших на полу, за-
кованных в цепи, и спросил Румянцева, кто такие.
- Журжу сдали... завтра их расстреляем!
Даже из краткой беседы с фельдмаршалом Григорий Александрович понял:
кампания не ладится. Пожалуй, она великой не станет, ибо Румянцев имел
нервную оглядку на свои тылы, ощущая угрозу сзади - со стороны Австрии,
которая выстраивала на рубежах военные поселения. Фельдмаршал признался
честно:
- Пока у нас нет флотилии на Дунае, нам и думать нечего, чтобы эту
прорву форсировать всею армией. Без кораблей тошно!..
Потемкин получил от него корволант (летучий корпус), с которым отпра-
вился в Крайовский банат, на границу с Венгрией, готовый отбить любое
нападение австрийцев. Вскоре князь Репнин привел свои дивизии в Турну,
подчинив себе корволант Потемкина. Николай Васильевич сообщил, что турки
освобождают Обрсскова - это хороший признак. Но, осмотрев Турну, князь
нашел крепость прочной и отступил, приказав ретироваться и Потемкину. Но
время ретирады тот проспал, а когда проснулся, турки сделали нападение.
С пятью тысячами сабель корволант выдержал натиск двадцати тысяч - три
дня подряд бились насмерть, резались саблями, и Потемкин вышел победите-
лем. Отходя, он спалил дотла несколько магазинов и потопил вражеские ко-
рабли, завершив партизанский рейд у стен Силистрии.
- Кажется, я начинаю понимать войну, - подумал он.
Но едва добрался до Ясс - свалился замертво; лекарь Гензель поставил
диагноз: чума... Потемкин услуги врачей отверг, доверясь ординарцам сво-
им - запорожцам Пискуну и Самодрыгс:
- Лечите, братцы, как в кошах лечат...
Была уже промозглая осень. Запорожцы раздели Грицко Нечесу, вывели на
двор и стали окатывать из ведер ледяною водой. Утром давали чарку водки
с порохом и золою, вечером поили водкой с лошадиной мочой, и "чумы" не
стало. Тут Потемкин возликовал:
- Тех бы лекарей перевешать всех, яко псов!
За годы войны сложилось главное качество Потемкина: надменный в обще-
нии с высшими, он был душевно добр и неизменно покладист с людьми, стоя-
щими ниже его.
Таким он и останется навсегда - до самой смерти!
Румянцев испытывал тревогу не напрасно... Когда граф ОрловЧесменский
проезжал через Вену, он исполнил личное поручение Панина, ознакомив двор
Габсбургов с русским проектом мирного договора. Получив такой документ в
руки, Мария-Терезия сразу собрала войска в Трансильвании, чтобы - сов-
местно с турками! - выступить против России. Императрица сказала сыну
Иосифу II, что русский проект будущего мира с Турцией она швырнет в Се-
раль, как бомбу.
Ее посол Тугут вручил проект султану турецкому.
- Русская кралица сошла с ума! - разбушевался Мустафа III. - Разве
Черное море не взбурлит кипятком, появись там корабли гяуров? С чего
московы взяли, будто мы уйдем из Крыма, как шумные гости с веселого пи-
ра? Мы еще вернемся в Кафу... Моя власть всюду там, где высятся минареты
наших мечетей!
Графиня Дюбарри прогнала Шуазеля некстати, и Кауниц тосковал, ибо
герцог Эгильон более полугода не отвечал на его письма. Проанализировав
обстановку, Кауниц осмелел:
- Я не нашел в короле Пруссии ничего дурного, но и не обнаружил ниче-
го хорошего. А мы, кажется, пошли на поводу этого старого интригана, -
доложил он Марии-Терезии. - Еще не поздно сделать шаг назад, обратясь от
Фридриха к Мустафс Третьему... Восток реален: русские в Крыму и на Ду-
нае, это приводит меня в яростное содрогание!
- Меня тоже, - прослезилась "маменька". - Не пришло ли уже время на-
бить наши сундуки пополнее?..
Тугут получил новые инструкции: Австрия поможет Турции одолеть Рос-
сию, султан вернет себе Крым; в залог этой неугасимой дружбы Мустафа III
должен уплатить Марии-Терезии 12 миллионов флоринов... Турки клюнули на
эту приманку и торопливо привезли в Землин первые три миллиона - зада-
ток! При этом они нижайше просили австрийцев как можно скорее ратифици-
ровать договор.
Кауниц снова навестил императрицу.
- Если деньги попали в наши сундуки, - рассудила Мария-Терезия, - так
зачем спешить с ратификацией? Договор наш абсолютно тайный, а значит,
Мустафа не станет трезвонить по Европе, что мы его обокрали. Не таковы
сейчас дела Сераля, чтобы он полез в драку с нами из-за каких-то трех
миллионов.
Кауниц заметил, что Мустафа, собирая для них флорины, пустил в переп-
лавку золотую посуду и заставил своих жен отдать все свои кольца, агра-
фы, браслеты и серьги.
- У него голова болит о своих женах, а мне всегда надо помнить о сво-
их детях, - отвечала Мария-Терезия...
