лись шеи задавленных гусей.
Это ехал Радзивилл с остатками своего регимента.
- Была страшная сеча под Слонимом, - сообщил он хану. - Польша кончи-
лась... Браницкий где? А черт его знает. Его разбили тоже, и, говорят,
он бежал в Ципское графство - под юбку МарииТерезии. А я буду просить
политического убежища у тебя, великий и грозный Гирей.
Литовский деспот покорно склонил могучую выю пред потомком Чингисха-
на, знойное солнце Молдавии било прямо в его толстый, как бревно, багро-
вый от полнокровия затылок.
- Я уже не воевода литовский, - сказал он.
- А я перестал быть ханом крымским.
Радзивилл быстро выпрямился в седле от поклона:
- Га! Это ли не повод для того, чтобы напиться?
Обоюдное несчастие повело по кругу их чаши.
10. ПУСТЬ ВСЕ ТЕРПЯТ
После того как не пустили его в Зимний дворец, чтобы танцевать, как
другие танцуют, ушел несчастный Мирович, возымев намерение на бога поло-
житься. Даже перед иконой поклялся:
- Боженька милостивый, слышь ли меня? Вот те крест святой, в возраст
тридцатилетний придя, от горилки совсем отвращусь. А ныне пить водку
стану умеренно, чтобы с ног не падать...
Мировичу было 22 года. Заступая в караул, он озирался, страшненько!
Внутри крепости - форт особый, и туда никого не пускают. Стал он выведы-
вать - кто там затаился? А никто не знал. Говорили, мается безымянный
узник. На кухне кордегардии встретил Мирович барабанщика, который, у
печки сидя, сырую кожу барабана просушивал, чтобы звучала звонче. Миро-
вич об узнике спросил.
- Иванушка там, - отвечал солдат шепотом.
- Какой Иванушка-то?
- Тот, что в царях был, да не уберегли его.
- Здоров ли он? - спросил Мирович.
- Чего ж не здороветь? Нам бы так: в обед и ужин, сказывали, по пять
тарелок жрет. В день ему бутылка вина да пива шесть бутылок. А бочка с
квасом у кровати стоит-хоть ноги полоскай!
- А ты Иванушку видывал ли?
- Упаси бог видеть - разорвут клещами...
С этой минуты жизнь озарилась приятным ласкающим светом. Гетман-то
Разумовский недаром внушал: хватай фортуну за чупрыну и тащи ее, чтобы
другие завидовали. Мирович лежал на лавке в кордегардии, грелся под ху-
денькой пелеринкой, думал. Будущее нечаянно воплотилось в том узнике,
что упрятан за каменной кладкой секретного форта. Если удалось Орловым,
почему не удастся ему, Мировичу?.. Вот когда табаку накурится, водки
напьется, в карты наиграется. Сладкой судорогой корчился на голых досках
подпоручик инфантерии. "А трубку-то! - размышлял дерзостно. - Трубку за-
имею такую же, какую у гетмана видел. Кафтан справлю, табакерку заведу,
сестрицам на Москве пряничков куплю..." С такими мыслями Мирович в пер-
вые дни мая приплыл Невою в Петербург, нашел в Великолукском полку прия-
теля своего - Аполлона Ушакова.
- Маемся мы с тобой, - сказал он ему, - а куртизаны-то гляди как отп-
лясывают. Нам тоже можно наверх вскарабкаться...
Один удар, один риск, один страх - и фортуна твоя! Договорились клят-
венно, пошли в храм Казанский и на последние грошики заказали по себе
акафист и панихиду - уже как по умершим.
- А кто умер-то у вас? - спросил дьякон.
- Рабы Божий - Василий с Аполлоном...
Послушали они, как их отпевают, и уговор скрепили:
- Вдвоем все сделаем, чтобы измены не было, нам-то на двоих от Ива-
нушки самые большие куски достанутся. Вот только подождать надобно, ког-
да царица в Курляндию отъедет...
Но в конце мая Аполлона Ушакова отправили фурьером в Смоленск по де-
лам казенным; на переправе через Шалонь кони вынесли на берег пустую ки-
битку, обитую рогожей, а самого Ушакова не стало - пропал (утонул?). Ми-
рович захотел новых пособников себе приискать. И начал зубы заговаривать
служителям придворным. Один камер-лакей сам на опасную беседу навязался.
- Ты в Шлюсселе караулы-то держишь? - любопытствовал. - А вот скажи -
Иванушка там ли мается иль давно его порешили?
Мирович сказал-да, там, и окна у него краской забрызганы, чтобы никто
не подглядывал его. Стал он нарочно жалеть лакея:
- Кафтанишко - ай-ай! - плох у тебя. Эх, не так при Елизавете вашего
брата одевали, раньше-то и жизнь была веселее.
Камер-лакей охотнейше соглашался:
- Осударыня новая лакеям чинов не дает. Ранее мы при царях послужим -
и в офицеры, бац! Мои приятели уже давно воеводами в провинциях служат,
почтмейстерами в губерниях. А теперь всем нам, лакеям, подыхать в ранге
лакейском...
Мирович сказал, что беду можно поправить, если царицу на царя переме-
нить. А лакей ответил:
- От добра худа не ищут! При Катерине зато воровать можно, сколь же-
лательно. Посуди сам: дня не было, чтобы я из дворца с пустыми руками
ушел. Уж что-нибудь (тарелку или конфет), а детишкам в радость, жене в
забаву домой притащу... Ну-ка, придет Иван грозный! Он за такие дела все
руки нам повыдергивает.
Слабы надежды найти героев среди лакеев... Возвратясь в Шлиссельбург,
решил Мирович уповать едино на полковых пьяниц: "Во хмелю-то люди сго-
ворчивей". Приметив капитана Василия Бахтина, начал он худое на императ-
рицу наговаривать. И хотя Василий Бахтин не раз с лавки падал, но лыко
вязая исправно:
- Это ты прав! Худо нам. Опять же ране жалованья совсем не давали. А
сейчас дают. Но при Елизавете - серебром. А стерва ангальтска - медяка-
ми... Получил я тут. Полмешка сразу. Не поднять. Нанял телегу. Везу. А
сам думаю: ах, за што страданья таки? И говорю кучеру: заворачивай, мол.
Он и завернул. Прямо в трактир! Купил я вина. На цел месяц. И вишь, гу-
ляю.
А утром, когда его, трезвого, хотел Мирович далее в свои замыслы вов-
лекать, капитан Бахтин сразу за шпагу схватился.
- Пшел вон! Чего разбрехался тут? Да я бога кажиный день молю за ма-
тушку нашу, государыньку нашу пресветленькую...
Значит, надо действовать в одиночку. Средь ночи Мирович проснулся в
поту. Перед иконами дал Всевышнему новый обет: "Дьявольских танцев не
творить!" Не плясать до тех пор, пока Иванушку царем не сделает. Зато уж
потом... И виделась ему картина чарующая: во дворце Зимнем он фрейлину
Скоропадскую увлекает в гопак, при этом лакей на блюде подносит ему шмат
сала с чаркой шампанского, а все иноземные послы ахают в восхищении,
когда Мирович закурит трубку, какой нет даже у гетмана...
Отныне Мирович во всем видел только указующий перст Божий: сам Все-
вышний привел его в караул Шлиссельбурга, Бог заставил барабанщика про-
болтаться об Иоанне, специально свел его с Ушаковым, даже слова гетмана
о фортуне - все это признаки благословения свыше. Но при этом Мирович
продолжал слать челобитные в Сенат и лично Екатерине, взыскуя офици-
альной милости.
На пороге предстал генерал-прокурор империи.
- Матушка, - доложил князь Вяземский, сияя как именинник, - ревизию
строгую учинил я, и вот тебе новая калькуляция: годовой доход России не
шестнадцать миллионов, как издавна считали, а целых ДВАДЦАТЬ ВОСЕМЬ МИЛ-
ЛИОНОВ... копеечка в копеечку!
Екатерина не сразу освоилась с новым бюджетом:
- Благодарю. А теперь мне бы знать хотелось, в какой карман все эти
годы влетали недосчитанные двенадцать миллионов?
- Если старое ворошить, лес голов рубить надобно...
Екатерина вызвала кондитера Робека, велела запасаться сахарной пуд-
рой, ванилью, эссенциями и шоколадом:
- По приезде в Ревель сразу начинайте кремы взбивать. Я рыцарство та-
мошнее столом изобильным "трактовать" стану...
Орлов сказал, чтобы не забывала о Ломоносове:
- Болеет он. А врагов много. И грызут его...
Разбирая бумаги сенатские, Екатерина засмеялась:
- Смотри! Опять Мирович тужится, что нужда одолела. Не дать ли ему
сто рублей "кабинетных", дабы не докучал мне более?
- На всех попрошаек не напасешься, матушка.
- И то правда, друг любезный...
Чтобы не тратить время на писание резолюции, Екатерина надорвала угол
прошения Мировича (сие действие означало: "Возвращено с наддранием").
Явился Панин; императрица по-хозяйски окунулась в глубины его политичес-
кого портфеля, извлекая бумаги.
- Что кипит больше всего? - спросила.
- Обратите высочайшее внимание на депеши Обрескова. Воля ваша, но
Алексея Михайловича я бы сменил. Люди не железные и где сил для борьбы
взять? Служба дипломата на Востоке особая, послы Венеции, пребывая у По-
рога Счастья, тройное жалованье имеют, а день службы им в формулярах за
три дня почитают.
- Пусть терпит, - отвечала Екатерина, пробегая глазами депеши Обрес-
кова.
- Его последний раз Мустафе представляли, так два янычара руки скру-
тили, вот так и беседовал.
- Пусть терпит, - жестко повторила Екатерина...
Перед отъездом сама императрица и члены ее кабинета были забросаны
подметными письмами: анонимные авторы предрекали скорую катастрофу, ги-
бель и хаос. Екатерина перевезла Павла в Царское Село, изолировав его от
столицы. В эти дни императрица резко сократила расходы на содержание Ио-
анна.
- Хватит обжираться! Если мастеровые в Питере на пятачок живы, так
ему полтинника на день станется...
В этих словах слышалось уже явное озлобление. Между тем Гришенька Ор-
лов снова напомнил ей, что не мешало бы повидаться с Ломоносовым.
А он устал. Только что ушли от него молодые штурманы флота, пришлось
много говорить, немало высчитывать... Замышлялось нечто великое! Под ви-
дом китобойной флотилии скоро уйдут к Шпицбергену корабли - отыскивать
пути во льдах, чтобы из Архангельска в Камчатку проникнуть. Задуманное
береглось в глубочайшей тайне даже от сенаторов. Ломоносов был автором
этой экспедиции!
Сидя в креслах, он ловил ртом легкие сквозняки и думал, что не дожи-
вет до того часа, когда корабли вернутся. В памяти еще не угасли отблес-
ки небесных пожаров, полыхавших над ним, отроком, тогда - в ледяных
просторах и дышалось не так, легче.
"Смерть противна и гадостна", - думал он брезгливо.
За спиною скрипнула дверь, но Ломоносов не обернулся, решив, что его
пришла проведать жена. Незнакомый голос:
- Не ждали гостей, Михаила Васильич?
Екатерина была в ладном платье нежно-голубого бархата, ее шею обвива-
ла тонкая нитка жемчуга, а голову покрывал короткий (почти мужской) па-
рик из седых волос. Ломоносов хотел подняться, но жестом руки она велела
ему сидеть:
- Я не охотница до чванных церемоний. Уж кому бы стоять сейчас, так
это мне... Григорий Григорьич сказывал, что вам нездоровится, и прошу
оттого не беспокоиться моим визитом напрасно.
Ломоносов никак не ожидал ее появления у себя. Екатерина долгим взо-
ром обвела обстановку комнат:
- В детстве я была озорным ребенком, и мне всегда влетало за излишнее
любопытство. Позвольте сначала осмотреться...
Она умела быть простой, любила обвораживать и всегда ловко этим
пользовалась. Ломоносов широким жестом выбросил руку:
- Гостей жалую. Здесь все открыто...
Императрица тронула чашечку пробирных весов, осторожно, морща носик,
понюхала, чем пахнет из остывшего тигелька. Низко наклонись, долго вгля-
дывалась в гравюрные доски, прислоненные к стенам. Не поняв их смысла,
она спросила - что это?
- Изображения сияний полярных, кои мне наблюдать доводилось. Скоро
оттиски сделают. Буду счастлив поднести.
На подоконнике стояла банка с муравьиными яйцами.
- А это вам для чего?
- Птичек кормить, - ответил ей Ломоносов.
Екатерина села напротив ученого. Выставилась туфля, мелькнула крепкая
лодыжка в белом нитяном чулке с прошивкою.
- А я ведь, извините, не одна приехала...
С улицы нагрянула свита. Завязался шумный разговор. Статсдамы интере-
совались, можно ли увеличивать алмазы, а мужчин волновал вопрос об опас-
ности шпанских кантарид для здоровья.
- Щи будут? - тишком спросил Орлов.
- Будут, - кивнул Ломоносов.
- А какие?
- Горячие...
За столом он оживился. Его не смущало присутствие императрицы, и уче-
