- Отпустите его, - указала женщина на Яминского, потом стала хлестать
фаворита по щекам. - Говорила же я тебе, что нельзя о браке нам помыш-
лять. Я на престоле сижу, будто на сковородке горячей, а ты меня, дурак,
еще под венец тащишь.
- Всем кляпы поставим, - мрачно изрек Алехан, и громадный шрам на его
щеке ожил, двигаясь, отливая багрово...
Расскандалили! Утром фаворит пришел мириться.
- Стоит ли слушать брехню гвардейскую, - убеждал Орлов. - Сам офицер,
так ведаю, каким побытом слухи рождаются. Бывало, по две недели пьешь
ведрами без пропусков, так чего спьяна не намолотишь... Оставь ты их! Не
печалуйся. Обойдется.
- А чего кричат? Или я не расплатилась с ними деньгами, чинами, дере-
веньками с мужиками? Узнайте, - наказала Екатерина, - замешана ли в блу-
дословии и княгиня Екатерина Дашкова?..
"Орловщина" всем глаза намозолила, и в эти дни старший, Иван Орлов,
собрал братьев, заявив им вполне резонно:
- Ну, ребятушки, потешились, попили винца сладенького, поели вкус-
ненького, даже графами стали. Покуда до драки дело не дошло, давайте по
домам разбежимся и на крючок закроемся. Сейчас треплют языками нас, но
станут трепать и кольями.
Впервые Орловы проявили непослушание старшему брату. Ванюшка хотел
уже было начать исправное "рукоделие" по зубам и загривам, но кулак раз-
жал и вздохнул удрученно.
- Несбыточное дело затеваете вы! - сказал он.
Гришка Орлов намекнул Ивану - граф графу:
- Вот императором стану, тогда поговорим.
- Да ведь придавят тебя, - отвечал Иван (умница!)...
Отбыл он в тихую деревенскую благодать, подальше от двора, поближе к
сметанам и ягодам. А из Москвы всех недовольных "орловщиной" распихали
по задворкам: кого на Камчатку, кого в гарнизоны дальние, кого в провин-
ции сослали. Вскоре возникли слухи, будто Петр III жив, а вместо него
похоронили восковую куклу, в церквах священники кое-где поминали царя
как живого, и слышался на базарах говор общенародный: Петр III еще явит-
ся, дабы покарать жену-изменщицу...
Эти известия были крайне неприятны для Екатерины - как объятия мерт-
веца! В беседе с Никитой Паниным она сказала:
- Если бы самозванцы хоть раз увидели муженька моего в пьяном положе-
нии, они бы сыскали иной образец для подражания. Мужа не воскресить, но
копии с него явятся еще не раз...
ДВЕСТИ ТЫСЯЧ крепостных и работных людей продолжали сотрясать империю
бунтами на окраинах. Екатерина вызвала князя Вяземского и генерала Петра
Панина (брата Никиты Ивановича).
Велела им - усмирить. Они спросили - как?
- Ведом один способ - пушечный...
3. МАНИФЕСТ О МОЛЧАНИИ
Был день пригожий на Москве, денек майский...
Отставной пушкарь флота Российского Никита Беспалов изволил торговать
табаком с лотка на улице. Из соседней бани колобком выкатилась нищенка
Устинья Голубкина, чисто вымытая, и купила для сожителя своего табачку
на копейку, а пушкарь ей сказал:
- Вот живешь ты, Устинья, и ничего путного не знаешь.
- Чего ж это я прошлепала? - спросила нищая.
- Хотится государыне нашей за полюбовника выйти.
- Эва! Так кто же ей помешать может?
- А господам не хотится, чтобы она... трам-тарарам! Вот и сбираются
артельно женихов ейных изничтожать.
По дороге к сожителю зашла Устинья Голубкина навестить вдовую купчиху
Исчадьеву, а у той - гости: придворный истопник Лобанов и музыкант Из-
майловского полка Коровин, игравший на своем гобое нечто развлека-
тельное. Голубкина как можно ближе к вину подсела и сказала, что госуда-
рыне замуж хочется:
- Уж в такую она истому вошла, что кошкою спину выгибает, а хвост
торчком держит, ажно платье задралось... Слыхали ль?
- Про то мы знаем, - отвечали гости Исчадьевой. - Орлова прынцем в
Ригу назначат, для него уже и корону из чугуна отливают.
Вдова Исчадьева, пугливо вздрагивая, спросила:
- А куды доски-то понесли?
- Какие доски?
- Дубовые... Мне вчерась кум сказывал, будто в Кремль доски новые
таскали. Уж не гробы ли мастерить станут?
Вопрос о дубовых досках остался для историков неразрешенным, а прид-
ворный истопник Лобанов всем жару подбавил:
- Цесаревич-то Павлик Петрович ску-у-учен. На той неделе даже обедал
без всякого азарту, а дядька евоный Никита Панин, тот слезьми над супом
изошелся... Никто под Орлова идти не хочет!
- А без марьяжу как жить? - встряла в беседу нищая. - Царица ведь то-
же мясная, жильная да кровавая - нсшто без мужества ей сладко? Я бы вот
без марьяжу, кажись, и дня не прожила! Вишь, табак-то сожителю своему
несу.
- На што ж ты ему табак-то таскаешь?
- А чтоб он меня за это... трам-тарарам!
Всю эту компанию взяли и увели. Под батогами нищенка Устинья повини-
лась, что крамола завелась от матроса Беспалова:
- Сказывал матрос-табашник, что у Григория Орлова, который нонеча в
графьях наверху бегает, един кафтан в семьсот тыщ казне обошелся, сама
царицка его брильянтами да яхонтами ушивала...
Подканцелярист застенка пытошного (по прозванию Степан Шешковский)
обмочил концы плети в растворе уксусном:
- Дура баба - в шею се! Подавай клиента главного...
Вытащил в застенок пушкаря Беспалова.
- А я уже в отставке, - сообщил он, икая от страха.
- Вот и ладно, - одобрил Шешковский. - Значит, время терпит и торо-
питься не станешь. Ложись-ка, миляга.
- А меня-то за што, эдак, господи?
- Для того и звали, чтобы все сразу выяснить... Возникло дело ужас-
ное, дело о "марьяже императрицы".
Никита Иванович Панин начал день с того, что рассказал Павлу о трид-
цати скверных монархах Европы, потом к столу цесаревича подали пять со-
леных арбузов, прибывших с обозом из Саратова, взрезали все подряд -
лишь один оказался хорошим.
Курносый мальчик сказал наставнику:
- Вот! Из пяти арбузов хоть един годен стался, а из тридцати госуда-
рей ни одного путного не выросло...
Павел продолжал любить сумасбродного отца, который часто потешал его
своими кривляниями, и, напротив, очень боялся матери, строгой и резкой.
Наследника страшили коронационные пиры; от необъяснимой тоски ребенок
начинал рыдать, вызывая шепоты дипломатов, сдержанный гнев матери: "Уве-
дите прочь его высочество!" Догадываясь, что Панин развивает в сыне лю-
бовь к отцу, царица решила заменить его д'Аламбером, которого звала в
Россию, обещая ему множество земных благ. Но философ отвечал, что боится
умереть в России от... геморроя! Это был дерзкий намек на те самые "ко-
лики", что погубили Петра в Ропше. А барон Бретейль ехидно спрашивал:
когда же приедет д'Аламбер?
- Подслеповатый Диоген не желает вылезать из своей заплесневелой боч-
ки. Бог с ним, я решила там его и оставить...
Весною 1763 года политики Европы выжидали смерти Августа III - предс-
тояла борьба за польскую корону. В газетах писали, что Екатерина будет
способствовать избранию в короли Понятовского, после чего последует бра-
чевание царицы с молодым и красивым королем. Узнав о таковых конъюнкту-
рах, Гришка Орлов люто взревновал:
- Вот ты чего захотела! Но я этого не допущу.
- Я тоже, - спокойно отвечала ему Екатерина...
Мерси д'Аржанто отозвал в уголок милорда Букингэма:
- Кажется, мы присутствуем при развитии драмы. Следите за главною ге-
роиней - или она погибнет в последнем акте от кинжала злодея, или сохра-
нит право на свободу...
Бывший канцлер Бестужев-Рюмин объезжал сановников, сбирая подписи под
проектом о желательности брака Екатерины с Григорием Орловым. Неугомон-
ный карьерист растревожил даже загробную тень Елизаветы, состоявшей в
браке с Разумовским.
- Не было того! - с гневом отрицала Екатерина.
Бестужев-Рюмин отвечал дряблым смехом пакостника:
- Было, матушка, был пример. У графа Разумовского и ларец в дому хра-
нится, а в нем и акт о браке с Елизаветой лежит.
Екатерина напрямик спросила своего фаворита:
- Сколько ты заплатил Бестужеву? Пойми, что меня ведь со свету сжи-
вут: Воронцовы, Панины, Разумовские...
Но тут же возник Алехан с лаской дьявольской:
- Чего бояться-то? В день венчальный велю кареты подать. Как только о
браке объявим, всех роптающих по каретам рассадим, и поскачут они туды,
куды и Макар телят не гонял.
Канцлер Михаила Воронцов попросил принять его:
- Государыня, вы можете не любить меня и далее. Но я заявляю: ваше
сочетание с Орловым произведет внутри империи самые невыгодные колеба-
ния... Лучше уж тогда сочетаться вам с заточенным Иоанном Антоновичем,
чтобы примирить две враждующие ветви Романовых!
Екатерина с раздражением отвечала канцлеру:
- Пахнущий могилою Бестужев-Рюмин чрез угождение Орловым желает
карьер сделать, чтобы заместить вас на посту канцлера... Впрочем, оста-
юсь признательна вам за чистосердечие.
В один из дней, когда Бестужев-Рюмин снова заговорил о скорейшем бра-
косочетании ее с фаворитом, Екатерина с прищуром посмотрела на Панина,
вызывая его на обострение конфликта.
- Императрица русская, - отчеканил Панин, - вольна делать, что ей хо-
чется, но госпожа Орлова царствовать не будет.
Произнося этот смертельный приговор, Панин откинулся в кресле, а ког-
да снова принял позу спокойную, то на стене осталось большое белое пятно
- от парика, густо напудренного.
- Госпоже Орловой я не слуга, - ровно заключил он.
Екатерина встала, указывая перстом на Панина:
- Вот гордый римлянин... подражайте ему!
Вскоре в доме княжны Хилковой загуляли два ближайших приятеля Орловых
- лихие гвардейцы Хитрово с Ласунским - и за выпивкой договорились заре-
зать при случае Алехана Орлова.
Орловы сами же и вступились за арестованных:
- Пытать не надо их, матушка. Они друзья наши.
- Дожили мы, что друзья хотят друзей резать...
С марьяжами пора было кончать. Воронцов был зван в Головинский дво-
рец, и тут Екатерина повела себя с удивительно тонким знанием людской
психологии. Она сказала канцлеру:
- Прошу заготовить два манифеста. Первый - о моем вступлении в брак с
графом Орловым... Не возражать! - прикрикнула она, едва канцлер открыл
рот. - И вот манифест о даровании Алексею Разумовскому, яко законному
мужу покойной императрицы Елизаветы, титула "Его Императорского Высо-
чества".
Первый она оставила у себя, второй вручила Воронцову:
- С этим езжайте на Покровку, где живет старый Разумовский, и пусть
он, ради утверждения этого манифеста, предоставит на мое усмотрение те
брачные контракты, что у него хранятся... Они нужны мне для создания
прецедента по манифесту, который остается у меня... Надеюсь, все поняли?
- Не делай этого, матушка: погибнешь!
- Ваше сиятельство, не учите мое величество...
Канцлер отъехал. Екатерина вышла в аудиенц-залу; возбужденная, нервно
прохаживалась вдоль залы мелкими шажками; вровень с нею гуляли Орловы,
уже пронюхавшие, зачем поехал Воронцов; следом поспевал гориллоподобный
женевец Пиктэ с навахою под кафтаном.
Екатерина делала вид, что Орловых не замечает.
- Пиктэ! Для чего съезжаются ко дворцу кареты?
- Очевидно, по изволению графов Орловых...
"Ясно - зачем. Но следует ждать возвращения Воронцова".
Воронцов застал Разумовского сидящим подле камина, старик читал ду-
ховную книгу старинной киевской печати. Воронцов в двух словах объяснил
суть дела, по которому приехал.
- Дай-ка сюда бумагу, - протянул тот руку.
Бывший свинопас изучил манифест, приравнивавший его к членам династии
Романовых. Но изощренно-выверенный расчет женщины вдруг переплелся с бо-
гатейшим жизненным опытом старика: Разумовский сразу же понял, чего же-
лает от него сейчас Екатерина... Кряхтя, он снял с комода ларец черного
дерева, окованный серебром.
- Гляди! - Алексей Григорьевич показал канцлеру пергаментный свиток,
бережно обернутый в драгоценный розовый атлас.
Развернув атлас, он поцеловал бумаги, писанные еще в 1744 году, когда
