- У меня голова кругом идет, стоит лишь коснуться финансов, коими на
Руси ведают сразу три учреждения... Скажи, Александр Иваныч, какие такие
шиши в Камер-коллегии пересчитывают?
- Доходные, - пояснил Глебов.
- А в статс-конторе?
- Расходы чтут.
- А что делает Ревизион-коллегия?
- Эта, аки Цербер, следит за двумя первыми, как бы они, ко грабежам
привычные, государственный интерес не обманули.
- Хороша система! - фыркнула Екатерина. - Когда три собаки грызутся,
так и то, наверное, наблюдать приятнее, нежели видеть устройство колле-
гий наших. Впредь одному делу в трех руках не бывать! - распорядилась
Екатерина. - Надобно полностью обновить все устарелое, дополнить недос-
тающее, а лишнее - уничтожить! Отчего же доход России только шестнадцать
миллионов? Не есть ли это число, взятое с потолка только затем, чтобы
неизвестное заменить известным?
Глебов сделал отвлеченное лицо мыслителя:
- Таков доход, государыня, уже много лет пишут.
- Пишут... а кто проверял подлинность этой суммы?
- Да никто! Ведь в Христа тоже верят люди, не проверяя - был ли такой
на свете? Вот и эти шестнадцать миллионов...
- Не богохульствуй, - отвечала Екатерина.
Курьер из Ропши доставил ей "слезницу" от мужа:
"ВАШЕ ВЕЛИЧЕСТВО, я ищо прошу меня которой Ваше воле изполнал во всем
отпустит меня в чужие край стеми котори я Ваше Величество прежде просил
и надеюсь на великодушие что не оставите без пропитания. Верный - ПЕТР".
- Ума не приложу, что с ним делать! Самое лучшее, если бы он помер...
Естественно, как умирают все люди на свете. Понимаю тебя, Катенька, -
согласился Орлов.
Петр был еще жив, а Екатерина уже решила показать двору, что она жен-
щина свободная. На большом приеме во дворе, следуя к престолу, она пуб-
лично указала Нарышкину:
- Левушка, а где кресло для Григория Орлова?
Кресло для фаворита поставили подле трона...
Вечером он ужинал в узком кругу приближенных императрицы и с на-
хальством, ему присущим, при всех ляпнул:
- Мы тебя, матушка, возвели на престол, но ежели не угодна станешь, и
сковырнем с горушки за милую душу... Опыт у нас уже имеется - так дело
спроворим, что только покатишься!
У женщины достало терпения промолчать. Но такой хвастливой наглости
не стерпел гетман Кирилла Разумовский.
- Только попробуй! - сказал он Гришке. - Не пройдет, сударик, и не-
дельки, как мы распнем тебя на первом же заборе...
10. С ДЕРЖАВОЙ И СКИПЕТРОМ
Екатерина пригласила "овдовевшего" Шувалова:
- Иван Иваныч, а кто такой Авраам Шаме?
- Подлец, торговавший в Москве уксусом, потом был домашним учителем
детей Олсуфьевых, но они изгнали его, яко неуча. Шаме вернулся в Париж,
где сочинил донос на Дидро и д'Аламбера, после чего король запретил из-
дание Энциклопедии, почитая ее авторов достойными виселицы. Несчастный
Дидро, поправ ученую гордыню, был вынужден обратиться даже к... стыдно
сказать!
- Со мною не стыдитесь, - улыбнулась Екатерина.
- Он умолял вступиться за него мадам Помпадур.
- И что ответила эта грязная потаскуха?
- Помпадур писала: если правда, что Энциклопедия начинена порохом для
взрыва церкви, то эту книгу надобно сжечь, если же это неправда, то надо
послать на костер Авраама Шаме.
- Ответ хорош! - Екатерина собрала губы в яркую точку. - А я напишу
господину Дидро, чтобы ехал в Россию и заканчивал издание Энциклопедии
на русские деньги. Обещаю ему чины, уважение, славу, богатство, свобо-
ды...
Екатерина сделала первый реверанс пред новейшей философией XVIII ве-
ка. Европа заговорила, что "свет идет с Востока", а Вольтер стал главным
бардом русской императрицы. "В какое время живем мы? - восклицал мудрец.
- Франция преследует философию, а Скифы ей покровительствуют... пощечи-
на, данная из Скифии нашим глупцам и бездельникам, доставила мне вели-
чайшее удовольствие". Просвещенному абсолютизму Екатерина принесла пер-
вую дань. Заручаясь самой авторитетной поддержкой в Европе - вольтеровс-
кой, императрица укрепляла свое положение на русском престоле...
Екатерину беспокоило, как бы не разлакомился приехать на русские хле-
ба какой-либо ее родственничек! Она-то ведь знала, что у себя дома гер-
манские князья охотно доедают вчерашний прокисший суп, но зато, попав в
Россию, делаются ненасытны, как шакалы.
- Из Коллегии иностранной, - распорядилась она, - надобно послать че-
ловека ловкого, чтобы объехал моих сородичей и дал понять каждому: Рос-
сия для них навсегда закрыта...
Сознательно разрывая связи с отечеством, она выгадывала во мнении
русского общества. Сейчас все оправдывало низложение Петра, но ничто не
оправдывало восшествие Екатерины: ссылки в манифестах на "промысел Бо-
жий", на "избрание всенародное" были наивны, - императрица понимала, что
заняла чужой стул, но ничего умнее придумать не могла! Потому-то щедро
задаривала всех улыбками и подачками, наклоняя рог изобилия над головами
тех, кто помогал ей добыть престол...
Просматривая списки Конного полка, Екатерина увидела, что Потемкина
предлагают произвести в корнеты.
- Для него этого мало... - Своей рукой начертала: "Быть в подпоручи-
ках". - Гришенька, - ласково спросила она Орлова, - не подскажешь ли,
чего желать может Потемкин?
- Какой еще там Потемкин? - сладко потянулся фаворит.
- Конный! Волосы у него такие курчавые.
- Не тот ли, что в Ропше сейчас с Алеханом? Так этот тезка мой бедно-
ват... так и быть-отсыпь ему!
Екатерина хотела дать Потемкину 3000 рублей.
- Не балуй, - не позволил фаворит.
- Ну, тыщу дам. И ссрвизик добавлю.
- А этого мало. Станет рожу кривить...
Потемкин получил две тысячи рублей с сервизом: на кота широко, на со-
баку узко. Ладно, и на том спасибо. Но долга митрополиту Амвросию Зер-
тис-Каменскому он, конечно же, не вернул...
Петра не торопились увозить из Ропши, и он даже просил доставить ему
кровать из Ораниенбаума. Стража возмущалась:
- Вот еще! Таскайся по лесам и болотам с мебелью...
Среди охраны зрело недовольство: в Петербурге сейчас балы и гулянки,
там раздают награды, делят мужиков и деньги, там пляшут, а ты сиди в
этой Ропше, где с болот тянет туманом, квакают лягухи и тучей вьются не-
истребимые комары... Когда Петра бросало в очередной обморок, караульные
только радовались:
- Даст Бог, и окочурится, тогда уедем...
Петр был заперт в комнатах, окна которых задрапировали плотными што-
рами. Он просился гулять по берегу пруда, в котором рыбы были приучены
всплывать при звоне колокольчика.
- Хочу поймать рыбку, - говорил он.
- Окажите рыбке милость, - соглашался Алехан.
Но в дверях часовые скрещивали багинеты ружей.
- Ах, до чего же строгие! Я бы и пустил вас до прудочка, но часовые
не дозволяют. Не лучше ли нам еще выпить и поспать?..
3 июля в Ропшу силком доставили лекаря Лидерса.
- Чего зубами стучишь? - спросил Алехан. - Поставь бывшему царю клис-
тир с опилками - и дело с концом.
- Знаю я, какие концы бывают в России: вы его в крепость запрете, и
меня туда же, - верно рассудила медицина.
- Делай свое дело. Больно много ты знаешь.
Лидере, осмотрев Петра, сказал Орлову:
- Зачем меня тревожили? Он нетрезв, но здоров.
Алехан предупредил Екатерину: "Я опасен, чтоб урод наш севоднишную
ночь не умер, а больше опасаюсь, чтоб не ожил." Догадливая женщина поня-
ла, что не сегодня, так завтра она овдовеет!
6 июля (именно в день ее обращения к Дени Дидро) понаехали в Ропшу
гости - актер Федор Волков и капитан Шванвич; князь Барятинский сразу
распечатал бутылки с вином, шлепнул на стол измызганные картишки; зажгли
свечи для раскуривания трубок...
Алехан, проходя мимо, указал Потемкину [6]:
- Гришенька, постой-ка в дверях... Никого к нам не пущай, а кто выбе-
гать станет, того без лишних слов лупи прямо в соску!
Пока они там играли и бесновались, Потемкин отдал себя на съедение
ропшинским комарам. В комнатах государя "вдруг послышалась возня, будто
передвигали тяжелую мебель, потом на крыльцо выскочил Алехан - с вилкой
в руке, вилка была в крови.
- Вот и все, - сказал, - фараона не стало...
Перегнувшись через перила, Орлов начал громко блевать, нечаянно заб-
рызгав Потемкина. Вытерев рот, изуродованный чудовищным шрамом, он дале-
ко в кусты забросил вилку:
- Ты мне нужен - в Петербург надо скакать...
Потемкин шагнул в комнаты. Император валялся на полу, шея его была в
рваных ранах, возле головы лежала окровавленная подушка. Шванвич бинто-
вал свой громадный кулак, укушенный императором, Барятинский веником
подметал с полу осколки бутылок.
- Кто ж его так? - Потемкин кивнул на мертвеца.
Князь Федор треснул его веником по лицу:
- Кто, кто! Дурак такой, еще спрашивает... Вот укажем, что твоя рабо-
та. Эвон свидетелей сколько - все подтвердят...
Потемкин затих. Шванвич поднес ему вина:
- За помин души... хвати, вахмистр!
Со двора вошел Алехан, уже протрезвевший. Присел к столу. Писал лег-
ко, не думая, брызгая пером.
- Вези, - передал написанное Потемкину. - Ты - конный, доскачешь лег-
ко. Вручи лично матушке...
Потемкин снова предстал перед Екатериной; стройная и гибкая, она еще
не сняла черных одежд, которые очень шли ей.
- Из Ропши - от Орлова! Вашему величеству.
Она извлекла из пакета лист серой бумаги: "...Сам не знаю, как эта
беда случилась. Погибли мы, когда ты не помилуешь. Матушка - его нет на
свете... Повинную тебе принес, и розыскивать нечего".
Екатерина отправила курьера в Кексгольм, чтобы Иоанна везли обратно в
Шлиссельбург, но обязательно сделали остановку в деревне Мурзинке. По-
темкину велела:
- О том, что привезли, прошу молчать до публикации манифеста, а о
том, что знаете, прошу молчать до смерти...
Императрица депешировала Станиславу Понятовскому о кончине мужа:
"Страх причинил ему диарею. Он ужасно много пил, геморроидальная колика
возобновилась с воспалением в мозгу, два дня он был в этом положении, и,
несмотря на помощь докторов, скончался... апоплексический удар убил
его!" Мнимые геморроидальные колики перекочевали и в манифест о смерти
Петра III.
Потемкин возымел надежду, что теперь Екатерина даст ему золотой ключ
камергера, но получил только 400 крепостных душ. Парня, как видного же-
ниха, стали зазывать в гости; бывая в свете, он удивительно точно имити-
ровал походку императрицы, мастерски передразнивал ее немецкий акцент...
Федор Волков уговаривал его бросить двор и гвардию:
- Иди в театр! Великий актер в тебе пропадает...
Страшная буря разметала в щепки корабли, на которых были отправлены
из России в Голштинию войска бывшего императора.
- Хоть один человек спасся? - спросила Екатерина.
- Ни единого, - ответил Панин, крестясь...
Она перечитала доношения Данилы Власьева и Луки Чекина, которые нахо-
дились при царе Иоанне неотлучно, клятвой обязанные умертвить его при
любой попытке к освобождению.
"...Арестант по постеле ерзгает и необычно пышыт стал ему говорить
што ета у тебя за шарканья и пышанья такое идет никак ты на ком ездиш
лутчеб етова вставши да молился Богу, он указал на поручика и говорил
етат человек на меня кричал што ты ерзгаешь и пышыш как на чертовке ез-
дишь и я сказал арестанту он слышал што ты шалиш за то на тебя и кричал
а тебе етак делать негодитца надобно быть кротку теперь же ища ночь так
пади ложися... он пошел к кровати и закричал буть ты проклят и потом
легша на постелю говорил што ета последней самой афицеришка меня толка-
ет."
Понять эту писанину глазами невозможно. Екатерина прочла рапорт вслух
- и лишь тогда услышала живые голоса узника и его стражей. Императрице
очень хотелось бы, чтобы Иоанн Антонович выглядел поврежденным в уме, -
в этом случае вполне законно отречение его от престола. Но в рапорте
приставов Власьева и Чекина она усмотрела лишь возбужденное состояние
