рос, брался рукою за нижнюю челюсть, управляя ею, а речь его была едва
доступна для понимания. Покидая крепость, Петр сказал свите, что в этом
человеке обнаруживается "высокий воинский дух". Вернувшись в столицу, он
спьяна заявил при дворе, что вернет Иоанну свободу, женит его на голш-
тинской кузине и завещает им всю империю... Весною в Аничковском дворце
началось пьянство великое. Еще не потеряв разума, Петр стал угрожать
датскому послу Гакстгаузену:
- А вы не рассчитывайте, что мою великую Голштинию можно и далее дер-
жать в небрежении. Я включу русскую армию в состав армии непобедимого
Фридриха, господина моего, и мы станем отнимать у вас провинцию Шлез-
виг...
Гакстгаузен побледнел, будто из него кровь выпустили.
- Как мне будет позволено, - спросил он, - понимать ваши слова? Или
это шутка? Или... объявление войны моей стране?
- Считайте, что Россия объявила войну Дании...
Сюда же, в Аничков дворец, прибыли вызволенные из ссылки герцог Бирон
и граф Миних (два паука, всю жизнь один другого пожиравшие). Петр решил
помирить их одним залпом. Бирона украсил лентою Андрея Первозванного, а
на Миниха нацепил золотую шпагу. Потом вручил старикам по громадному бо-
калу венджины.
- Поцелуйтесь, - велел, - и будьте друзьями...
Но тут Лизка Воронцова отвлекла внимание императора, и заклятые вра-
ги, даже не отхлебнув из бокалов, разошлись по углам... Петр вскоре пот-
ребовал от Бирона уступить права на корону Курляндии своему дяде - прин-
цу Георгу Голштинскому: из русского покровительства Курляндия перемеща-
лась под влияниекороля Пруссии, а Фридрих давно мечтал наложить лапу на
всю русскую Прибалтику.
Бирон, горько рыдающий, навестил Екатерину.
- Хоть вы, - сказал он, - вы-то понимаете мое горе?
- Да, герцог. Мне жаль вас. И вас, и... Россию.
- Двадцать лет страдать в ссылке, чтобы, обретя свободу, лишиться
всего, что меня удерживало на этом свете!
Екатерина отвечала Бирону - разумно:
- Не отчаивайтесь. Георг Голштинский не может попасть в Митаву, ибо
герцогский дворец занят принцем Карлом Саксонским, который узурпировал
корону курляндскую. Ни вы, герцог законный, ни Георг Голштинский, герцог
незаконный, никто не может вышибить из Митавы этого пришлого наглеца.
- Как же разрешить курляндский вопрос?
- Лучше всего - пушками...
В эти дни, когда война с Данией стала явью и гвардию уже готовили к
походу, на квартире Орловых не угасало веселье.
- Зарядить пушки! - командовал Алехан.
Все исправно себе наливали.
- Залп! - И бокалы вмиг оставались пустыми.
- Сыпь порох! - Начинали дружно закусывать...
Потемкин, как самый трезвый, к вину охоты мало имевший, катал наверх
по лестничным ступеням бочку за бочкой. Дни наступали - разгульные, бе-
довые, ликующие. Даже в паролях и ответах-лозунгах чуялось, что готовит-
ся нечто. В караулах столицы на оклик "Нетерпеливое!" - отвечали: "Ожи-
дание!" А на пароль "Великая!" - отзывались на постах лозунгом: "Переме-
на!"
5. ДУРА
Будь ты хоть трижды император, но если налакался пива с утра по-
раньше, то всегда будешь озабочен - куда бы его девать? Для этой цели
лучше всего переносная ширма. Но таскать ширму по плац-парадам не ста-
нешь. И потому Петр таскал за собой Степана Перфильева, который в пуб-
личных местах загораживал его от неуместных взоров. На ветреном плацу
строились полки. Из коляски выбрался статс-секретарь Волков, стал наго-
варивать: мол, объявились в гвардии заговорщики, которые только и ждут
удобного часа...
- Что за вранье! - отвечал Петр, велев Перфильеву заслонить его с на-
ветренной стороны. - Я хожу по улицам в любое время дня и ночи без охра-
ны. Если бы русские хотели сделать мне зло, они бы давно прибили меня.
Но этого же не случилось!
Волков сказал, что братья Орловы - главные зачинщики бунтов в гвар-
дии, а их стоит бояться.
- Перфильев, ты знаешь Орловых?
- А кто ж их не знает?
- Тогда не торчи здесь, а ступай и войди к Орловым в дружбу. Я дам
тебе денег. Играй в карты, пей водку и предупреждай об опасности... Чего
мне бояться? - продолжал Петр. - Скоро я задам всей России такую хорошую
трепку, что русским не хватит времени даже выспаться как следует...
Он покинул старый Зимний дворец, перебрался в новый - растреллиевс-
кий, хотя стены его были еще в паутине строительных лесов. Но никто не
знал, как избавиться от многолетней свалки мусора на Дворцовой площади.
Выручил сообразительный барон Корф:
- Завтра утром здесь можно будет гладить белье...
Через герольдов оповестили окраины, что никому не возбраняется брать
с дворцовой стройки все, что там лежит, и наутро перед Зимним образова-
лась гладенькая площадь: бедные горожане не только хлам, но даже кучи
извести растащили. Романовы заселили новое обиталище. Петр сам распреде-
лял - кому где жить. Лучшие апартаменты отвел для Лизки Воронцовой, а
императрицу с сыном загнал в самый угол дворца. И хотя Екатерина снова
была оскорблена, но в глубине души радовалась отдаленным комнатам: здесь
удобнее рожать, чтобы никто об этом не знал... Боясь вскрикнуть, она ро-
дила сына (будущего графа Бобринского), и верный Вася Шкурин, замотав
младенчика в тряпки, будто сверток с бельем, тишком вынес его из дворца.
Теперь, освободясь от плода, Екатерина могла действовать более реши-
тельно...
Она отказалась присутствовать на пьянствснном пиру по случаю заключе-
ния "вечного" мира с пруссаками, и ближе к ночи Петр ворвался к ней в
спальню, стал кричать, что она несносна, упряма и зла, в ней сокрылся
целый легион коварства и распутства.
- Но я заставлю вас повиноваться! - И с этими словами, прилипнув спи-
ною к стенке, он до половины обнажил шпагу.
- В таком случае, - вспыхнула Екатерина, - если мне угрожают оружием,
я не должна оставаться беззащитной. - Из соседней комнаты она вернулась
с длинным эспантоном. - Давайте испытаем судьбу, - сказала женщина, при-
сев в "ангард" для боевой терции. - Так и быть, первый выпад шпаги за
вами.
- Сумасшедшая! - крикнул Петр, убегая...
Екатерина съездила в Ораниенбаум - посетить свой садик, где вызревала
посаженная ею клубника. Огород был вытоптан будто стадом. Ламберти ска-
зал, что вчера наехала компания с графиней Елизаветой Воронцовой - все
грядки обчистили.
- Это уже свинство! - обозлилась Екатерина. - Нс она сажала, не она
поливала, не ей бы и лакомиться...
В ночь на 3 июня императрица проснулась от чудовищного треска, ее па-
латы были охвачены красным заревом. Началась страшная гроза, небесные
хляби разверзлись над Петербургом, молнии быстрыми росчерками метались
над крышами столицы, по Неве, все в пламени, плыли в море горевшие баржи
с зерном. Из соседних покоев вышел проснувшийся от грохота Никита Панин.
- Давненько не было такой бури, - сказала Екатерина.
- Да. Но цесаревич спит, славу Богу...
Екатерина повела далее словесную игру:
- Через десять ден двор разъедется. А мне передали, что мой супруг,
отвергнув меня, венчается с Елизаветой Воронцовой. Не знаю, чем кончится
комедия, но прошу вас сделать так, чтобы сын мой, яко наследник престо-
ла, остался в городе.
Мальчик был козырной картой в предстоящей партии, и выпускать его из
столицы, конечно, нельзя. Панин снова завел речь о том, что согласен
способствовать заговору против Петра при неукоснительном условии -
царствовать будет не она, а ее сын и его воспитанник. Екатерина извора-
чивалась в разговоре, как угорь в сетях, чтобы не дать ему прямого отве-
та. Красные от пламени баржи уносило прямо в грозу... Панин отправился
досыпать. Если бы вельможа сейчас обернулся к Екатерине, он бы невольно
вздрогнул - такая лютая ненависть светилась в глазах женщины...
9 июня, по случаю обмена ратификаций с королем прусским, во дворце
состоялся торжественный обед на 400 кувертов, при залпировании из пушек,
при беглом огне из ружей. Усаживаясь за стол подле графа Александра
Строганова, императрица сказала:
- Кажется, Саня, нам уже не выплыть из бурного моря застолий, а за-
кончится сей пир жестоким объедением и похмельем.
Напротив нее расположился прусский граф Горд.
- Вы очаровательны, ваше величество, - сказал он.
Екатерина, выдернув из прически пышную розу, грациозным жестом переб-
росила ее через стол - пруссаку:
- Очаровывать-это все, что мне осталось...
За окнами крутились фейерверки, от грохота выстрелов дребезжали окон-
ные стекла. Петр, как и следовало ожидать, напился с быстротой, вызвав-
шей удивление врагов и друзей. Но, естественно, когда вещает император
(пусть даже пьяный), все должны внимать его величеству с приличествующим
подобострастием.
- Почему от меня прячут наследника Павла? - бормотал он. - Этот плу-
тишка меня любит... жалую его в капралы гвардии!
Его взгляд замер на воспитателе сына - Панине:
- А тебя сразу в полные генералы... ты слышал?
- Слышал, но не понял - за что мне такая милость?
- Вот, - обратился Петр к прусскому послу фон дер Гольцу, - после
этого и верь людям! Мне все уши прожужжали, что Панин умный. Но только
олухи могут отказываться от генеральского чина...
Он подослал к жене своего адъютанта Гудовича:
- Государь изволят передать вам, что вы... вы...
Гудович покраснел и умолк. Екатерина сказала:
- Продолжайте. Я вас слушаю.
- Он велел... что вы... извините-дура!
Фейерверки спадали на сизую воду Невы разноцветными хлопьями. Гудович
уже пошел обратно. Но тут император, боясь, что холуй не осмелился до-
нести его слова до Екатерины в их первозданной ясности, через весь стол
крикнул жене:
- Ты-дура! Дура, дура... дура!
Глаза женщины увлажнились от слез.
- Не обращай внимания, Като, - шепнул ей Строганов, - и ты останешься
мудрейшей за этим столом.
Послы делали вид, что поглощены едою, и гора салата из раковых шеек
таяла быстрее, чем снежный сугроб на солнцепеке.
- А тебя - в ссылку! - велел император Строганову...
Граф Горд переслал через пажа Екатерине записку: "На выходе из-за
стола вы будете арестованы". Екатерина обратилась к принцу Георгу Голш-
тинскому, властно напомнив, что ее мать, герцогиня Ангальт-Цербстская,
тоже вышла из Голштинского дома:
- Если меня решили подвергнуть арестованию, то соизвольте, как
родственник, сделать так, чтобы не страдало мое самолюбие.
- Успокойтесь. Он скоро протрезвеет...
Эта "дура", повисшая над императорским застольем, эта "дура", о кото-
рой посольские курьеры завтра же оповестят все газеты Европы, эта "дура"
сделала обед 9 июня 1762 года обедом исторического значения: теперь для
захвата престола Екатерине не хватало лишь слабого толчка...
Интересно: с какой стороны он последует?
Через три дня император со свитою отъехал в Ораниенбаум; когда он
подсаживал в карету многопудовую Лизыньку, фельдмаршал Миних дальновидно
напомнил:
- Вы, государь мой, покидая столицу, должны брать с собою не метрес-
су, а наследника престола - Павла.
- С сыном остается моя мегера.
- Вот именно, что она-то и остается. Императрица остается, престоло-
наследник остается, а вы берете в дорогу свою телку, арапа, винный пог-
реб да еще меня, старого каторжанина...
С отбытием императора Петербург заметно опустел. Григорий Орлов нахо-
дился под надзором Степана Перфильева, а связь с гвардией Екатерина под-
держивала через Алехана. В эти дни он доложил, что казну Артиллерийского
ведомства Гришка (по чину цалмейстера) уже разворовал. Екатерина от души
засмеялась:
- А что генерал-фельдцейхмейстер Вильбоа?
- Он догадывается, куда пошли эти денежки.
- Но молчит, и я благодарна ему за молчание...
17 июня в понедельник она отправилась в Петергоф, сразу за Калинкиным
мостом ей встретилась карста гетмана Кириллы Разумовского (их секретные
конфиденции были скрываемы даже от Орловых).
