Глебов объяснил, что, упорствуя в милосердии своем, царица семьдесят
тысяч преступников в живых оставила, а еще десять тысяч солдат стерегут
их по тюрьмам и каторгам.
- Сто тыщ сидят на шее нашей-всех корми! А за что? Не лучше ли сразу
головы отсекать? По вашей милости число преступлений увеличилось, а само
преступление без наказания осталось. Народ же наш столь закоснел в уп-
рямстве, что кнута уже не пужается.
- А что скажут... Эвропы? - спросила Елизавета.
Зимою ей стало хуже, кровь пошла горлом, чулки присохли к застарелым
язвам.
В покои великой княгини проник воспитатель Павла Никита Иванович Па-
нин, и Екатерина приняла его, сидя в широких одеждах, чтобы скрыть приз-
наки беременности. Панин дал понять, что престольные дела потребуют из-
менений в наследовании короны. Шуваловы охотно поддерживают его мысль:
на престол - в обход Петра! - следует сажать малолетнего сына Павла.
- Шуваловы не прочь стать регентами при вашем сыне, но я более скло-
нен к решению, что бразды регентской власти надобно вручить вам, я же
останусь воспитателем Павла Петровича...
Екатерина поняла, в какой глубокий омут закидывает Панин свои удочки,
и отвечала с гневным пылом:
- Оставьте вздор, Никита Иваныч! Императрица еще жива, а ваше предп-
риятие есть рановременное и незрелое...
Отвергая престол для сына, она оставляла престол для себя. 24 декабря
Елизавета, пребывая еще в сознании, простилась с близкими, придворными,
генералами, лакеями, башмачниками, ювелирами и портнихами. Агония дли-
лась всю ночь, под утро она преставилась. Тело покойной перенесли под
балдахин, окна отворили настежь, стали читать над усопшей Евангелие, а
новый император Петр III петушком скакал на одной ножке, высовывая язык,
кричал:
- Ура, ура! - И повелел жене: - Мадам, следуйте в церковь, где сразу
же дадите присягу на верность моему величеству.
- С каких это пор жены обязаны давать присягу мужьям?
- А иначе я вам не верю...
Екатерина записала для истории: "Петр был вне себя от радости, и оной
нимало не скрывал, и имел совершенно позорное поведение, кривляясь вся-
чески и не произнося окромя вздорных речей, представляя более Арлекина,
нежели иного чево, требуя однако к себе всякое высокое почтение". В кур-
тажной галерее был накрыт стол на 150 персон...
Екатерина вдруг резко поднялась из-за стола.
- Сядь! - крикнул ей муж; Екатерина сослалась на недомогание от прос-
туды. - Я знаю, какая у тебя инфлюенция... Черт ее разберет, - продолжал
Петр, обращаясь к иностранным послам, - я уже забыл, когда спал с нею на
одной постели, а она все рожает. Но теперь-то я выясню, кто помогает мне
в этом нехитром деле.
Пажи едва поспевали за молодою императрицею, подхватывая с полу длин-
нейший трен ее траурных одежд. Она поехала в Аничков дворец, где в оди-
ночку горевал граф Алексей Григорьевич Разумовский. Екатерина поступила
очень правильно, что навестила именно его. Ведь он был не только курти-
заном, но и законным мужем Елизаветы, а в гиблое время бироновщины оба
они, Елизавета и Разумовский, ходили по самому лезвию ножа... "Он хотел
пасть к ногам моим, но я, не допустя его до того, сама обняла его, и,
обнявшись оба, мы завыли голосом и не могли почти говорить..."
Потом старый фаворит сказал:
- Дочка моя, я хоть и мужик, хохол щирый и неотесанный, но в жизни
всякое видывал, любые заботы сердцу моему внятны. Ежели с тобою беда
случится, ты на меня уповай - выручу!
На выходе из Аничкова дворца Екатерину задержал младший брат фаворита
- гетман Кирилла Разумовский.
- Ваше величество, - изящно поклонился он, - я остаюсь попрежнему ры-
царем вашим. В моем распоряжении две имперские силы: Академия наук и
лейб-гвардии полк Измайловский. Наука сейчас бессильна, но зато солда-
ты... зато штыки их...
Потемкин, стыдясь бедности, офицерских компании избегал, а дабы время
напрасно не уходило, повадился бывать на острове Васильевском: дважды в
неделю там открывалась для петербуржцев библиотека академическая, где
немало людей учености изыскивали.
Потемкин здесь отдыхал! Но иногда, от чтения отвлекшись, капрал сидел
недвижим, сладко грезя о любви и славе... Будущее писалось вилами по во-
де.
Впрочем, будущее так и пишется во дни младости.
3. КОМУ НУЖЕН БЕДНЫЙ КАПРАЛ?
Вслед за Елизаветой отдал Богу грешную душу и парализованный граф
Петр Шувалов. Известие о его кончине вызвало бурную радость на окраинах
Санкт-Петербурга, на его похороны собралось все простонародье столицы.
День был ядрено-морозный, но толпа не расходилась. Гроб с телом вельможи
долго не вывозили из дома на Мойке, а люди, уставшие ждать, потешались в
зазорных догадках:
- Не везут, чай, оттого, что табаком посыпают!
Покойный продавал народу табак - за сколько хотел.
- Не табаком, а солью! - кричали некурящие бабы.
Недосол на столе был трагичен. Ладно уж табак, но Шувалов безбожно
вздувал цены на соль, отчего народ, не в силах ее покупать, страдал цин-
готной болезнью.
Когда же гроб с телом графа Шувалова показался на Невском, толпа ра-
зом присела от хохота:
- Ой, потеха! Из гроба-то сало моржовое вытекает...
Сало тоже было на откупе у Петра Шувалова, но он поставлял и треску,
а потому - в отместку ему - из толпы полетели, противно шмякаясь о крыш-
ку гроба, тухлые рыбины. Генерал-полицмейстер Корф велел обставить цере-
монию солдатами и сам возглавил ее - верхом, при обнаженной шпаге. Гро-
мадная камбала, прилетев издалека, словно блин, слякотно залепила лицо
барона.
- Эй! - закричал он. - Хватайте дерзостных!
Но в полицию уже сыпались камни, мужики быстро раздергали заборы на
Старо-Невском, началась свалка. С большим трудом Корф удержался, чтобы
не скомандовать - к открытию огня. Народ бранью проводил процессию до
самых ворот Александро-Невской лавры.
Вечером Корф навестил молодую императрицу:
- Поверьте мне, старому солдату, что столько драк и столько ругани я
за всю жизнь еще не наблюдал, как сегодня. Мне кажется, раздайся хоть
один выстрел - и Петербург был бы охвачен таким бунтом, какого еще не
знала столица России.
- Благодарю за рассказ, Николай Андреевич, - ответила ему Екатерина.
- Сии похороны да послужат уроком! Теперь ясно вижу, что любая частная
монополия народу противна. Нельзя промыслы государственные отдавать в
откуп единоличный. С одного монополиста и прибытков казна возьмет немно-
го... Я об этом еще подумаю!
После генерал-полицмейстера она приняла (опять-таки сидя) генерал-по-
ручика артиллерии Вильбоа:
- Извещена я стала, Александр Никитич, что на место, ставшее вакант-
ным по смерти Шувалова, рекомендовать вас станут. Обещаю приложить свое
влияние, дабы видеть вас, человека умного и благородного, на посту гене-
рал-фельдцейхмейстера...
Вильбоа, услышав такое, припал к ее руке. Екатерина нагнулась из кре-
сел и поцеловала артиллериста в лоб. После чего хитрая женщина повела
дальновидную интригу:
- Наслышана я, что в Артиллерийском штате обнаружилось еще упалое
"вакантное" место цалмейстера... Имеете ли вы кого на примете, чтобы
казну русской артиллерии ему доверить? - Вильбоа наморщил лоб, Екатерина
помогла ему: - Предлагаю вам Орлова Григория, а уж вы озаботьтесь, чтобы
из поручиков получил он чин капитанский...
Вильбоа догадывался, что сделать Орлова казначеем - все равно что до-
верить козлу капусту. Но за речами Екатерины артиллерист уловил нечто
значительное и обещал ей повиноваться.
За высокой оградой, весь осыпанный хрустким инеем, притих воронцовс-
кий замок - напротив него, еще недостроенные, темнели ряды гостиных дво-
ров. Болящий ювелир Жером Позье еще вчера думал, что умрет от колик, но
коммерция важнее смерти, и по первому зову Елизаветы Романовны Воронцо-
вой он притащился с набором драгоценностей. Фаворитка приняла мастера в
постели (это была последняя мода парижских дам!), держа на подносе чашку
с бразильским шоколадом, вся в окружении противно лающих мосек.
- О, так ты живой, негодяй! - обрадовалась она.
Позье разложил на одеяле новинки. Лизка надела на палец перстень с
мизерными часиками, прицепила серьги с алмазными подвесками ("Я ценю их
в пятнадцать тысяч", - остерег ее Позье. "А мне плевать!" - ответила
куртизанка) и набросила на шею ожерельную нитку из крохотных бриллиантов
с рубином в кулоне.
- Все мое! - сказала она, а моськи заворчали. Позье намекнул о
деньгах. - Получишь с государя... он сейчас явится.
Ноги императора, продетые в жесткие футляры ботфортов, не сгибались в
коленях, и Петр плюхнулся в кресло, растопырив свои ходули как длинные
палки. Воскликнул радостно:
- А, вот и ты, старина Позье! Выходит, мне вчера неправду сказали,
будто ты собрался отойти в лучший из миров.
- Я передумал, - отвечал находчивый ювелир, - и решил еще пожить на
свете, чтобы иметь счастье видеть вас императором.
- Да. Теперь ты будешь иметь немало заказов.
- Ах, государь, - с чувством отвечал художник, - напомните, пожалуйс-
та, какого цвета бывают деньги, которых я не видел от вас на протяжении
долгих пятнадцати лет.
Император велел лакеям подать пива:
- Побольше и покрепче! Тетка моя была скупа, и ты сам знаешь, Позье,
как я нуждался. Но теперь все изменилось... Для начала я делаю тебя бри-
гадиром [5]. Но предупреждаю: головы у тебя не будет, если узнаю, что ты
осмелишься исполнять заказы моей жены.
Воронцова, пользуясь удобным случаем, сказала:
- В курантах европских писано, что знатные дамы Парижа бюсты свои бу-
кетами из бриллиантов искусно украшают.
Позье с опаскою заявил, что такой "букет" может стоить тысяч сорок -
не меньше, на что Петр отвечал с хохотом:
- До чего же глупый народ эти швейцарцы! Позье, что ты считаешь руб-
ли, если мне теперь принадлежит вся Россия... Ты только посмотри на мою
Романовну: разве ее бюст не стоит сорока тысяч?
А дома ювелира ждала записка от Екатерины, просившей мастера прибыть
к ней немешкотно. Позье не посмел ослушаться, но доложил императрице,
что ее муж грозил лишить его головы:
- Если я приму заказ от вашего величества.
- Перестаньте, Позье! Я не та женщина, которую украшает ваше ис-
кусство. Дело мое к вам государственное. В короне покойной Елизаветы бы-
ли изумруды, сапфиры и рубины, которые кто-то уже повыдергивал из бордю-
ра. Догадываюсь, кто это сделал...
- Я тоже, - тихонько вставил Позье.
- Сможете ли быстро изготовить погребальную корону?
Позье сказал, что у него есть запасной бордюр, который он за одну
ночь оформит поддельными бриллиантами.
- Я буду признательна вам, Позье, если завтра к ночи вы навестите ме-
ня у одра тетушки с готовой короной...
Позье раскрыл перед нею футляр черного бархата, внутри его сияла го-
лубым огнем дивная прозрачная табакерка.
- Это авантурин из окрестностей Мадрида, а до России еще не дошла мо-
да иметь ценности из этого камня. Я сам только вчера получил эту вещь из
рук мсье Луи Дюваля, приехавшего из Женевы.
- Какая прелесть! Но у меня нет денег...
- Догадываюсь, ваше величество, - засмеялся Позье. - И табакерку эту
я ни за какие деньги не продам - я дарю ее вам!
Екатерину снова навестил Никита Панин:
- Все обеспокоены, что в манифесте о вступлении на престол ваш супруг
не упомянул ни вас, ни даже вашего сына.
- А мы немножечко почихаем, - сказала Екатерина, протягивая к нему
новую табакерку. - Прошу, Никита Иваныч...
Табак она брала всегда левой рукой, чтобы правая, даваемая для поце-
луя, табаком не пахла. Ею учитывались даже мелочи!
Русский поклон для дам император заменил германским реверансом, гвар-
дию именовал "янычарами", третируя ее на парадах всяко:
- Эй, вы! Шевелись, проклятая банда...
Стало известно, что из ссылки возвращаются курляндский герцог Бирон и
фельдмаршал Миних, уже спешит на русские хлеба обширная голштинская род-
