7 часов. Государь требует себе жаркого и ломоть хлеба. На деревянную
скамью у канала ставят блюда жаркого и буттербротов с бутылками бур-
гундского и шампанского. Государь посылает ораниенбаумским войскам при-
казание прибыть в Петергоф..."
В восемь часов вечера голштинцы прибыли в Петергоф, разбили лагерь
подле Зверинца; Петр велел им быстро копать эскарпы и расставлять пушки.
При этом Миних заметил царю:
- Неужели ваше величество уверены, что голштинцы способны удержать
русскую ярость? Не только стрелять, но даже икать им запретите, иначе от
Петергофа останутся одни головешки...
Петра ошарашила новость: калибр ядер не совпадал с калибром голштинс-
кой артиллерии. С полудня еще жили слабой надеждой, что Воронежский
полк, квартировавший в Царском Селе, исполнит приказ и прибудет в Петер-
гоф, но к вечеру выяснилось, что воронежцы прямым ходом повернули в сто-
лицу - в объятия Екатерины.
Миних взял с подноса кем-то не доеденный бутерброд.
- Уберите своих голштинцев! - сказал он, жуя...
Петр забился в истерике:
- Куда подевались курьеры? Почему никто из них не вернулся? Император
я или уже не император?
К Монплезиру причалила шлюпка, на которой приплыл Иван Барятинский,
утешивший свиту: в Кронштадте спокойно, а граф Девиер приготовил кре-
пость к приему его величества (но в это же время адмирал Талызин уже
прибыл в Кронштадт с указом Екатерины, а графа Девиера посадил на цепь).
Придворные ликовали:
- Скорее, скорее... в Кронштадт, в Кронштадт!
Была светлая прозрачная ночь. Яхта плыла, раскрыв паруса, как бабочка
крылья, громадные весла галеры взбивали прохладную воду. Кронштадтская
гавань, к удивлению всех, оказалась заперта боном. С галеры бросили
якорь, и яхта сгалсировала по ветру, подойдя ближе к галере. В мареве
белой ночи Кронштадт казался заколдованным замком, в котором живут мифи-
ческие исполины.
- Эй, на бастионе, отдайте гаванский бон!
Возникли звуки барабанов, с берега отвечали:
- Продырявим и потопим... прочь!
Петр выбежал на бак галеры и, стащив с груди андреевскую ленту, стал
размахивать ею, как вымпелом:
- Я ваш император... Почему закрыли гавань?
Прозрачный ночной зефир донес ужасную весть:
- Какой еще император? У нас давно Катерина...
Первое ядро шлепнулось в воду, обрызгав его величество. Спешно обру-
били якорный канат, на веслах и парусах побежали прочь от Кронштадта.
Яхта, круто ложась в бейдевинд, стала удаляться, а вместе с яхтою поки-
дали императора винный погреб с бутылками и даже походная кухня с ее ве-
ликолепными закусками.
- Я как раз хотел выпить, - сказал он.
- А я умираю от голода, - добавила Лизка.
Галера лениво шлепала веслами по воде. Все устали. Император спустил-
ся в каюту, лег на диван, фаворитка устроила рыдания...
К Миниху на палубе подошел испуганный Гудович.
- Прекрасная ночь, не правда ли? - сказал фельдмаршал. - И хоть бы
один комар над морем... О, великий Боже, сколько крови выпили из меня
комары за двадцать лет ссылки в Пелыме.
- Есть ли еще случай для нашего спасения?
- Есть! Не приставая к берегу, плыть в Ревель.
- Но гребцы на галере уже измучены.
- Так это гребцы, а не придворные, - сказал Миних.
В три часа ночи Петр высадился в Ораниенбауме, в Японской зале дворца
ему стало дурно. С трудом нашли хлеба, чтобы накормить всю придворную
ораву. Петр начал составлять письмо к жене, при этом он предупредил ви-
це-канцлера князя Александра Голицына:
- Вы и отвезете! На словах же передайте этой Мессалине, что я согла-
сен поделить с нею власть над Россией.
Екатерина следовала на Ораниенбаум во главе гвардии, а два первых
эшелона (гусары Алехана Орлова и артиллерия) прошли по шоссе еще раньше,
жестоко объедая дорожные харчевни. Войска были на ногах с семи утра, а
теперь падали от усталости. Конница измоталась, лошади 14 часов подряд
находились под седлами и вальтрапами. Возле "Красного кабачка" императ-
рица велела сделать привал.
Петергофское шоссе вмиг будто вымостили булыжником: солдаты разом
легли на дорогу. Екатерина поднялась на второй этаж трактира, в убогой
каморке для проезжих путников она плашмя рухнула на постель. Но тут же
приехал Панин, с которым она стала заниматься распоряжениями по флоту и
армии. Никита Иванович сказал:
- Разумно ли сверженного императора помещать в крепости Шлиссельбур-
га? То Иоанн, то Петр... Стыдно перед Европой: из Шлиссельбурга сделали
депо для хранения свергнутых царей!
Панин ознакомил ее с секретным указом Петра III, обращенным к стражам
Иоанна Антоновича: "Буде сверх нашего чаяния ктоб отважился арестанта у
вас отнять, противиться сколь можно и арестанта живого в руки не отда-
вать..." - документ чрезвычайно важный.
- Благодарю вас за него, - сказала Екатерина.
В шесть часов утра эшелон императрицы двинулся далее и маршировал до
Сергиевой пустыни, где Екатерину поджидал невозмутимый вице-канцлер Го-
лицын с первым письмом от Петра.
- А вы проезжали Петергоф? - спросила женщина.
- Да, гусары Орлова уже заняли его.
- Здорово проучили голштинцев?
- С презрением к ним: без оружия - кулаками...
Екатерина прочла цидульку от мужа, обещавшего исправиться и уважать
ее, как мать и супругу. Она тяжело вздохнула.
- Я жду ответа, - напомнил вице-канцлер.
Екатерина протянула ему руку для поцелуя:
- Это вам заменит присягу, а ответа не будет...
Во время проезда Конной гвардии через Петергоф генерал Измайлов вру-
чил Екатерине второе письмо от мужа.
- Вы откуда прибыли? - спросила она, спешиваясь.
- Из Ораниенбаума... от его величества.
Екатерина с ловкостью гусара уперлась ногою в потное брюхо коня, под-
тянула подпругу, поправила бархатный вальтрап.
- Величие его ложно! А что в этом письме?
- Отречение - сказал Измайлов.
Екатерина разломала хрупкие печати на конверте.
- Черт вас всех раздери! - выговорила с недовольством. - Второе
письмо начертано карандашом. Что у него там? Неужели даже чернил развес-
ти некому? Отречение придется переписать. Конечно, не так бездарно, как
оно составлено. А так, как я сама напишу!
8. СОБАЧКА СО СКРИПКОЙ
Петр III отрекался от престола, прося отпустить его в Голштинию с Гу-
довичем и Лизкой Воронцовой; еще ему хотелось сохранить при себе любимую
"мопсинку" и скрипку, он умолял Екатерину не разлучать его с арапом Нар-
цисом, умеющим быстро и ловко откупоривать бутылки с английским пивом...
"Как схватить этого придурка?" Измайлов проник в мысли женщины и помог
ей.
- Вы считаете меня честным человеком? - спросил он.
Екатерина не стала вступать в нравственные дебаты:
- Вы и отвезете в Ораниенбаум мой конспект его отречения. И пусть
этот несчастный - чернилами, а не карандашом! - заверит весь мир, что
отречение официально, безо всякого принуждения с моей стороны... Только
с вашей честностью это и делать.
Доверие внешнее, зато недоверие внутреннее: за Измайловым поехали
Григорий Орлов, вице-канцлер Голицын и Панин. Петр писал под диктовку:
"В краткое время правительства моего самодержавного Российским госу-
дарством, самым делом узнал я тягость и бремя, силам моим несоглас-
ное..." Он все время беспокоился:
- А мопсинку со скрипкой оставят мне?
- Господи, - отвечал Орлов, - да на што нам они-то?
- Карета подана! - громогласно доложил Потемкин; своими же руками он
затолкал императора в возок. - Па-а-алаши... вон!
Петр снова упал в обморок, вывалившись из кареты, будто ватная кукла.
Тут с него содрали мундир, лишили шпаги и ордена святого Андрея. Екате-
рина не пожелала видеть мужа, но его фаворитку до себя все-таки допусти-
ла, спросив со всей строгостью:
- Так это вы клубнику с грядок моих обобрали?
Восемь пудов добротного белого мяса, из которого природа слепила Во-
ронцову, тряслись от рыданий, будто зыбкое желе.
- Виновата я, - пропищала она тоненько, как комар.
- Месть моя будет ужасна, - сказала Екатерина. - На помилование не
надейтесь: сейчас же отсюда отправляйтесь в Москву, и там я устрою вам
пытку-выдам замуж за старика!
Потом разложила на столе чистенькую салфетку:
- Живо складывайте сюда все свои драгоценности.
Лизка вцепилась в алмазный "букет" на груди.
- Без возражений! Это я отдам вашей сестре Дашковой...
Екатерина велела передать Петру: пусть сам изберет себе место для
временного пребывания. Ему нравилась Ропша:
- Там и рыбка хорошо клюет, особенно по утрам...
Увозили его в карете с опущенными на окнах шторами. Главным в охране
сверженного императора назначили Алехана Орлова, который набрал себе не
помощников, а, скорее, собутыльников: капитана Пассека, князя Барятинс-
кого, Ваську Бибикова, Рославлевых, Баскаковых и прочих.
- Возьми и Потемкина, - сказала Екатерина.
- На што он нам, ежели вино пьет без азарту?
- Хоть один трезвый средь пьяных будет...
Из Петергофа отъехал громадный шлафваген, внутри которого скорчился
Петр, а верха гигантской повозки облепили, будто мухи сладкий каравай,
случайные искатели выпивок и закусок.
Екатерина опустилась на колени перед иконой:
- Вот и все, Боженька! Вели всем по домам ехать...
Войска потянулись в обратный путь. Очевидец пишет: "День был самый
красный, жаркий. Кабаки, погреба и трактиры для солдат растворены - по-
шел пир на весь мир: солдаты и солдатки в неистовом восторге и радости
носили ушатами вино, водку, пиво, мед, шампанское и всякие другие вина,
сливали все вместе безо всякого разбору в кадки и бочонки".
Генерал-полицмейстер барон Корф был обеспокоен всеобщим разгулом в
столице. Екатерина говорила ему:
- Как я могу отнять вино у людей, которые ради меня рисковали всем?
Тут все были за меня, а я была с ними заодно...
Только прилегла, ее сразу же подняли с постели:
- Беда! Все перепились так, что уже ничего не соображают... Измай-
ловская лейб-гвардия поднялась по тревоге барабанами.
- Зачем? - спросонья не поняла Екатерина.
- Валят напролом до твоей милости. Кто-то спьяна ляпнул, будто король
прусский тридцать тыщ солдат у Невы высадил, чтобы тебя схватить, а Пет-
рушку вызволить... Ой, беда!
Екатерина снова натянула лосины и ботфорты:
- Брильянта - под седло. Шпагу, перчатки.
- По ошибке - ночью-то! - и пришибить могут.
- А я не из пугливых... Орловы где?
- Тоже пьяные. Их в Мойку покидали. Плавают.
- А гетман?
- Его поленом... по шее! Уже лечится...
Еще издали донесло шум тысяч голосов, трещали поваленные заборы. Ека-
терина врезала шпоры в бока жеребца, за нею поспевали флигель-адъютанты
с коптящими факелами. Женщина вздыбила под собой Бриллианта, и он зар-
жал, скаля зубы.
- Стойте! Я сама перед вами... стойте!
Ее узнали. Солдаты тянули к себе за фалды мундира:
- Матка наша, целуй нас... идем до угла-выпьем!
Екатерина отсалютовала измайловцам шпагой:
- Славной российской гвардии... уррра-а!
Когда откричались, рывком вбросила клинок в ножны.
- Слушайте! - и приподнялась в стременах (а смоляные искры факелов
обрызгивали ее сверху). - Я, как и вы, не спала три ночи, и вот только
легла, как вы разбудили меня. А у меня ведь завтра тяжелый день-я, ребя-
та, должна быть в Сенате...
Корявые руки. Щербатые лица. Пламя огней.
- Тока скажи, - просили ее, - кого еще рвать-то нам?
- Всех уже разорвали... спасибо, расходитесь.
Петербург притих. Редкие кареты объезжали на мостовых мертвецки
пьяных, как корабли минуют опасные рифы. Утром все мосты, площади и пе-
рекрестки были взяты под прицел пушек, пикеты усилены, кабаки заперты.
Но уже слышались иные, трезвые голоса:
- Что ж мы, братцы? За бочку с вином суку немецкую на себя вздыбачи-
ли? Опять же раскинь разумом: царенок Иоанн в тюрьме мается, а в Петруш-
ке хоть малая капля русской крови была.
