узника.
Тем временем мертвого императора уже доставили из Ропши в столицу,
где его удачно подштукатурили и загримировали. Тело выставили в Алек-
сандро-Невской лавре для всеобщего обозрения, а желающих посмотреть на
чудака было - хоть отбавляй! Чтобы покойника не слишком-то разглядывали,
у гроба его дневали бравые капралы, которые на зазевавшихся покрикивали:
- Проходи давай! Чего ты тут залюбовался?
Двери храма были открыты, сквозняк забирался под треуголку мертвеца,
шевеля редкие пряди бесцветных волос. Руки Петра, обвитые громадными
крагами образца Карла XII, были скрещены на груди; мундир на нем был
прусский-голубой, с серебряным позументом; израненная шея туго обмотана
широким шарфом.
- Проходи, - слышалось. - Или царей не видывал?..
Все думали, что Екатерина не явится к погребению, но она пришла и ве-
ла себя как ни в чем не бывало. Для приличия даже всплакнула. Петр не
удостоился погребения в соборе Петропавловской крепости - он был зарыт
по ритуалу как рядовой офицер. Следуя к карете, Екатерина повстречала
мордастого старца Миниха:
- А, фельдмаршал! Вот рада... Слышала я, что в Ораниенбауме учил ты
мужа моего, как со мною вернее расправиться.
Припав на колено, Миних облобызал края ее платья.
- Езжай-ка в Рогервик, покомандуй... каторгой!
Миних задержал императрицу словами:
- Еще в ссылке будучи, из Сибири подавал я в Сенат проект о заведении
бумажных денег в России, но сенаторы ответили, что нельзя того, иначе в
народе худые суждения возникнут.
- Об этом стоит подумать, - ответила Екатерина.
Шлейф траурного платья выскользнул из цепких дланей фельдмаршала и,
словно большая змея, поблескивая чешуей, медленно втянулся в глубину ка-
реты. Лошади рванули с места, следом тронулся бравурный и красочный эс-
корт кавалер-гвардии. Сидя на мягких диванах, обтянутых лионским барха-
том, Екатерина сказала Орлову:
- Я не повторю ошибки моего покойного, вечная ему память, который на
советы короля Фридриха скорее короноваться отвечал, что "корона не гото-
ва"... У меня она всегда будет готова!
С коронацией Екатерина явно торопилась, ибо этот акт юридически зак-
реплял ее на престоле российском.
- А если Позье в срок не управится? - спросил Гришка.
- Горшком накроюсь и горшком коронуюсь...
В новой короне оказалось шесть фунтов весу, и Жером Позье долго изви-
нялся, что, несмотря на все старания, никак не мог облегчить ее тяжесть.
Екатерина, примеряя корону, сказала:
- Ничего. У меня шея крепкая...
В середине августа она секретно выехала в деревню Мурзинку, где пови-
далась с императором Иоанном Антоновичем. Осталось навеки неизвестно, о
чем они беседовали, но, вернувшись в Петербург, государыня с огорчением
призналась фавориту:
- Иоанна кормят как свинью на убой, но только в этой животной нена-
сытности и проявляется его ненормальность. К сожалению, он отлично зна-
ет, кто он такой... Чтобы не возбуждать в нем мужских чувств, я была
одета в костюм офицера. Но, кажется, он все равно догадался, что я су-
щество другого пола...
Бецкой представил ей на усмотрение списки лиц, которым предстояло
праздновать коронацию в Москве; императрица заметила, что имя Потемкина
кем-то грубейше замазано.
- Это я вычеркнул, - сознался Гришка Орлов.
- А зачем?
- Не нравится мне, как он глядит на тебя.
- А как глядит? - пококетничала Екатерина.
- Потемкин, вроде этого дурачка царя Иванушки, тоже, видать, уже до-
гадался, что ты у нас существо иного пола...
Екатерина отправила Потемкина в Стокгольм - для извещения шведского
двора о своем благополучном воцарении. Инструкции она вручила ему в
Царском Селе, потом попросила покатать ее на лодке. Потемкин греб весла-
ми, а она говорила:
- Там моим послом граф Остерман, привезите от него блистательную ат-
тестацию, дабы я могла вас ко двору приблизить.
Потемкин в несколько могучих гребков разогнал лодку на середину озе-
ра, бурно заговорил, что как никто не знает истоков Нила, так не знает
она истоков его любви... Екатерина зачерпнула воды с левого борта лодки
и поднесла ладонь к его губам.
- Выпей, смешной, - сказала она.
Потемкин выпил. Она зачерпнула воды с другого борта лодки и снова
поднесла ладонь к его губам.
- Выпей, глупый, - снова велела она.
Потемкин выпил. Екатерина рассмеялась:
- Какая же разница? Да никакой... вода везде одинакова. Так и мы,
женщины. Не обольщайся в этом заблуждении: что императрица, что солдатка
- все мы из одного теста!
Вечером Потемкина поманил к себе Алехан.
- Во! - показал он ему кулак. - Не крой чужую крышу, тогда и своя
протекать не будет. Понюхай, чем пахнет...
От кулака исходило нежное благовоние пачулей - самых дорогих духов
Парижа, настоянных на травах заморского Цейлона.
11. ТОРЖЕСТВУЮЩАЯ МИНЕРВА
Швейцарец Пиктэ - гигант с руками гориллы, имевший лицо мрачного зло-
дея, - прятал под кафтаном острую испанскую наваху. Никто не догадывал-
ся, что, будучи секретарем Орловых, Пиктэ - тайный телохранитель Екате-
рины, а заодно ее соглядатай за плутнями тех же Орловых... Екатерина
частенько была очень откровенна с Пиктэ, и сегодня в его присутствии она
разорвала письмо, составленное для ублажения Версаля:
- Конечно, неотправленные письма всегда честнее и содержательнее отп-
равленных. Но пока версальской политикой ведает герцог Шуазсль, мутящий
турок, нам дружбы с Францией не видать. Кстати, если барон Бретейль вер-
нулся из Варшавы, я его приму...
Нуждаясь в русской боевой мощи, Версаль и Вена на время войны с Фрид-
рихом притворились, будто допускают русских в семью европейских народов.
Но теперь вчерашние союзники хотели бы загнать Россию в дальний угол
международной политики. Франция утвердила императорский титул лично за
Елизаветой, но герцог Шуазель не признавал титулатуры имперской за Ека-
териной...
Бретейля она встретила почти игриво:
- Однако, друг мой, Россия не такова, чтобы, в театр идучи, на галер-
ке сиживать, - уготована нам ложа имперская... Правда ли, что вы надее-
тесь дожить до революции в России, а день возникновения ее сочтете для
себя днем счастливейшим?
- Да, революция в России неизбежна.
- Я буду счастлива видеть ее сначала во Франции.
- Сначала пронаблюдаем ее в России.
- Не будем ссориться, - ответила Екатерина. - Вам известно, что все
эти годы, с первого же дня моего пребывания в России, я только и делала,
что стремилась к занятию престола?
- Вы слишком доверительны, - усмехнулся Бретейль.
- Благодарите меня за это! А зачем скрывать, что я счастлива? Моя им-
перия велика и могуча, она обладает всем, что надо для занятия первого
ранга в Европе.
- О, как вы скромны! - уколол ее посол Версаля.
- Пусть герцог Шуазель и дальше бубнит в салонах Парижа, что я выс-
кочка. Но для тех, кто разгадал мой характер (как разгадали его вы, Бре-
тейль!), все происшедшее в России должно казаться явлением закономер-
ным... Так и быть, - сказала она, - открою маленькую тайну: мне нужно
хотя бы пять лет мира.
- Забавно! А потом станете воевать?
- Я не вижу достойных противников. Правда, мой супруг за шесть меся-
цев правления своего порядком извратил политику кабинета, и мне предсто-
ит многое усердно исправлять...
Бретейль вернулся в посольство, созвал секретарей:
- Милые Рюльср и Беранже, срочно запросите у герцога Шуазеля новые
шифры. Екатерина сейчас слово в слово процитировала мое высказывание о
скорой революции в России... Я много бы дал, чтобы узнать, кто из русс-
ких академиков расшифровал нас?
- Может, Ломоносов? - подсказали атташе.
- Вряд ли. Он сейчас много болеет...
Екатерина пригласила вице-канцлера Голицына:
- Михайлыч, желательно наблюдать за кознями не только бретейлевскими,
но и его секретарей, которые, чую, не зря по домам вельможным тут шляют-
ся, всякие шкоды вынюхивают, а потом, чего доброго, вранье свое опубли-
куют. Глаз да глаз!
Екатерина перебирала на столе бумаги с таким же усердием, с каким ра-
чительная хозяйка на кухне переставляет посуду. В политике она симпати-
зировала Англии, Фридриха II называла Иродом, а Панин внушал императри-
це, что союз с Пруссией сейчас все-таки важнее, нежели вражда с нею:
- Оставим Пруссию - яко стрелу, торчащую из окровавленного сердца Ма-
рии-Терезии: цесарцы венские тоже враги нам немалые...
Теплые дожди обмывали медные крыши вельможных домов столицы, каскады
воды бушевали в трубах и водостоках, плотники набивали обручи на но-
венькие бочки, казначеи сыпали в каждую по 5000 рублей серебром - для
метания в народ московский, народ строптивый и непокорный... Близилась
осень. Екатерина часто спрашивала Бецкого - что пишет ему Федор Волков?
- Феденька уже в Москве, сбирается представить вас в мистерии "Тор-
жествующая Минерва", и для сей Минервы уже подобрал девку пригожую из
крепостных графа Шереметева...
Сенату она велела тоже ехать на коронацию:
- Дабы веселье перемежалось заботами государственными.
Перед дипломатами Екатерина всячески афишировала свою активность:
- У меня здоровье молодой ослицы, и с пяти утра до шести вечера я
принадлежу моим подданным. Пусть в Европе все ведают, от королей до ни-
щих, что престол российский восприяла я не ради персональных удо-
вольствий...
В канун отъезда на коронацию Панин доложил императрице, что хан
Крым-Гирей поднял свою конницу и прошел через степи, как черный смерч.
Это известие ошеломило Екатерину:
- Неужели прошел по нашим владениям?
- Да! А при хане-разбойнике состоял ради консультаций военных прусс-
кий резидент Боскамп - вот что для россиян несносно.
Екатерина заварила для себя кофе покрепче:
- Этого болтуна фон дер Гольца - ко мне!
Берлинский посол еще от порога распетушился для целования руки, но
рука Екатерины убралась за спину.
- Учинилось, нам ведомо, что при войске хана крымского и ногайского
обретается атташе ваш Боскамп, а - нужда тому какова? Ведь вы извещены
достаточно, как я генералов своих за фалды хватала, чтобы они сгоряча
Берлин вторично не отнимали. Но я могу и волю дать гневу своих армий -
пускай наступают, и завтра же мы снова будем костры палить на площадях
берлинских, а казаки наши всех курят ваших пережарят на саблях своих...
Впервые прорезался голос Екатерины - ее резкий диктат в делах полити-
ки. Гольцу стало дурно. Екатерина указала вывести его прочь. И сразу
поскакали курьеры посольские - в Берлин, оттуда понеслись курьеры коро-
левские - в Крым, и татарский хан мгновенно распустил свою орду по ки-
биткам. Лишь тогда Екатерина тронулась в дорогу, проезжая по четыре
станции в день, на каждой плотно закусывая. Григорий Орлов подлаживался
к ней с ласкою:
- Едешь под корону, а когда под венец уведу тебя? Гляди, Катя, жи-
вем-то невенчаны... Хорошо ли так?
- Оставь, - морщилась женщина.
- Грех такую, как ты, во вдовстве оставлять. Эвон, и тетка твоя по-
койная, она ведь венчалась с Разумовским-то.
- Не было того! Не было... слухи одни.
Сытые кони резво увлекали кареты в гущу желтеющих берез, по зеленым
елочкам прыгали рыженькие белки. Кони мчали на Москву; внутри кареты
часто позванивал колокольчик верстомера: вот еще одна верста миновала...
вперед, вперед.
- Ты не слушай, что тебе Панин с гетманом наговаривать станут, ты нас
слушайся, - внушал всю дорогу Григорий Орлов, осыпая ее поцелуями. -
Вслед за короной, Катя, готовься брачный венец принять... Уж как любить
буду - всем чертям тошно станет! Верь. Я таков. Горяч. Верно. Потому что
мила. Ух, зацелую...
Часто звонил всрстомер - близилась Москва.
Первопрестольная встретила ее колокольным набатом, коврами персидски-
ми на мостовых, шалями китайскими на подоконниках. Все унылые места и
