рович на куртаг во дворец ломился. Кричал, что он роду знатного и танце-
вать право имеет.
- А ты что?
- А я, матушка, как всегда. Развернулся - бац в соску! Танцевальщик
сей сажен восемь по земле носом вальсировал...
Екатерина затачивала плоский богемский карандаш. Придворный арап в
белой чалме распахнул двери, пропуская Панина.
- Ну? Опять сюрпризы?
- Дела польские - дела неотложные.
- Я так и думала. Нет мне покоя...
8. ПАНЫ КОХАНЫ
Печалью веяло от равнин славянских, на которых разместилась (от Бал-
тики до Карпат) великая Речь Посполитая, республика с королями избирае-
мыми. Путешественник, следуя шляхами коронными, встречал убогие корчмы и
каплицы, распятья на развилках дорожных. Крестьяне польские обнажали го-
ловы перед каждым путником, бормоча испуганно: "Хвала Иезусу!" - и про-
езжий удивлялся: за что этим людям благодарить бога? В самом деле - за
что? Нигде в мире не было столь жестокого порабощения, как в Польше, и
потому народ никак не участвовал в судьбах "ойчизны". Лучшие же люди
Польши давно говорили так: "Что бы ни случилось с Польшею, все равно ху-
же того, что есть, уже никогда быть не может". Зато слишком горячо боро-
лись за права шляхетские сами же паны. Тоже нищие, но жадные и суматош-
ные, они продавали на сеймах голоса любому магнату, лишь бы сегодня за-
валиться спать сытым и пьяным. Каждый шляхтич - клиент магната, а все
его клиенты - уже клиентела. Жупан да сабля - вот и все богатство ляха.
А клочок земли таков, что собака, лежащая посреди панских владений,
хвостом взметает пыль на земле соседа. Но зато у шляхтича есть права:
магнат, желающий высечь клиента, прежде раскладывает под ним дорогой ко-
вер. А потом клиент садится за стол с магнатом, как равный с равным, и,
окуная усы в мед, кричит о вольностях шляхетских:
- Речь Посполитая сильна раздорами!..
Каждый магнат мечтал быть крулем, каждый закупал голоса шляхты, все
копили ядра и порох. Сейчас была авторитетна "фамилия" Чарторыжских, а
племянник их - Станислав Понятовский. Против них - грозный старец Ян
Климентий Браницкий, гетман коронный, а племянница Браницкого - жена ли-
товского воеводы Радзивилла. Именно тогда в моду и вошла поговорка:
- Круль - в Варшаве, Радзивилл - в Несвиже...
Итальянские зодчие оживили этот уголок Белой Руси увядающим дыханием
ренессанса, над тихими водами застыли замки, мосты и брамы. Через непро-
лазные болота ведут в Несвиж гати, выстланные бревнами; случись опас-
ность - мостовые вмиг убираются, и неприятель с воплями погибает в топ-
ких трясинах. Жесток и прихотлив, красочен и преступен этот заколдован-
ный мир - мир литовского магната... А вот и сам князь Радзивилл, по име-
ни Карл, по прозванию рате Косбапки. Десятипудовый враль, обжора и
пьяница, который мог бы потягаться с самим Гаргантюа, он носил "мешок" -
литовский жупан, носки его сапог были задраны стручками, а большую бри-
тую голову украшал оселедец - на манер запорожского. Радзивилл выпивал
по семь бочек вина в неделю!
- А что мне крули варшавские? Я сам круль.
При этом клиентела гремела саблями и куфелями:
- До чего же скромен наш воевода!
Это без лести - да, скромен. Польша едва могла собрать армию в 15 000
солдат, а Радзивилл свистнет - и в поле выезжали сразу 25 000 всадников.
Радзивилла по-королевски окружали камергеры, шталмейстеры, виночерпии,
ловчий, кофишенки... За стол он сажал сразу по тысяче клиентов!
Свежий весенний ветер задувал в распахнутые окна несвижского замка,
Радзивилл принимал сегодня епископа вилснского - князя Игнация Ма-
сальского. Полбочки уже было выпито воеводой, он безбожно врал гостям,
что вчера получил письма от двух закадычных приятелей:
- От Мольера и от Сирано де Бержерака.
- Так они давно умерли, - пискнул кто-то.
- Не пора ли тебя, умника, в окно выкинуть? - отвечал Радзивилл. - Я
сам знаю, что мои приятели сдохли. Но я же не виноват, что письма от них
завалялись на виленской почте...
В подвалах работали насосы, перекачивая содержимое винных погребов на
верхние этажи замка, куда и вливалась винная река. Но она не могла зато-
пить помещения: плещущий хмелем водопад тут же перемещался в желудки
клиентов, которые осушали полуведерные куфели.
Радзивилл обглодал телячью ногу и бросил ее под стол.
- А вот, панове-коханы, помню, как англичане не могли справиться с
Гибралтаром [9] и позвали меня на помощь. Я, конечно, не отказал им в
этой мелкой услуге. Но когда вскочил на крепостной бруствер и оглянулся,
то увидел, что сижу на передней части кобылы, а задняя, оторванная яд-
ром, уже валяется во рву. Епископ, - спросил он Масальского, - ты разве
не веришь?
- Почему же не верить? - отвечал Масальский. - Конечно, верю. Но точ-
но не помню, как было дело под Гибралтаром дальше, потому что в это вре-
мя я уже лежал намертво убитый...
...В этом замке литовского воеводы бродила неуловимая женская тень.
Красавица с тонкими чертами лица, вся в черных одеждах, она ловко укло-
нялась от пьяных объятий панов, в громадной библиотеке Несвижа незнаком-
ка листала старинные хроники.
Никаких документов о ней - остались только легенды.
Не из-за нее ли и поссорилась чета Разумовских?
Проспавшись, Радзивилл узнал от рефендаря, что епископ укатил в
Вильно, где и собрал для себя громадную клиснтелу.
- Уж не хочет ли помогать "фамилии"?
- Хуже того! - отвечал рефендарь. - Князь-епископ ратует за этого фа-
та Понятовского, которого (помните?) покойный Август Третий Саксонский с
таким трудом вырвал из когтей русской Мессалины...
Бурей пронесся регимент князя Радзивилла до Вильно, топча в деревнях
поросят, гревшихся в весенних лужах, а заодно калеча и всех прохожих.
Нагайками разогнали клиентелу епископа, а Радзивилл перечислил Ма-
сальскому епископов Литвы за четыре столетия, которые были вырезаны, за-
душены и отравлены его предками.
- Если ты решил и дальше впутываться в политику, - сказал он, - так
прежде подумай, что я не пожалею мешков с золотыми дукатами, а папа
римский, старый друг нашей благородной фамилии, охотно разрешит мне
убийство еще одного виленского епископа...
Колокольный набат провожал их: Вильно утопал в звоне церковной меди,
зовущей горожан дать отпор несвижским разбойникам. На пути к Варшаве
гетман Огинский выставил свою артиллерию - они ее опрокинули; Сапега
бросил на Радзивилла свою кавалерию - они ее посекли саблями. Рвались
дальше - на Варшаву, чтобы подкрепить клиентелу гетмана Браницкого...
Прискакав в Варшаву, воевода виленский остановился в доме гетмана
Браницкого, оба они вышли на балкон, внизу собрался народ, и Радзивилл
поднял куфель с вином, провозглашая:
- Мессалина русская желает навязать нам в крули любовника своего, а
он совсем не из рода Понятовских! Я-то уж знаю точно: это некий Циолэк
из местечка Понятовы... Разве он уже не сидел в Бастилии за долги? А те-
перь кормится от подачек русского посла. Я вам, ляхи, скажу всю правду:
Циолэк-Понятовский переписывается с Вольтером, он за деньги жил со ста-
рухой мадам Жоффрен, из Парижа им управляет рука безбожника Дидро, кото-
рый сочинил такую Энциклопедию, что ее даже в руки-то брать страшно...
Теперь подумайте сами - разве это круль?
Осушив куфель, он закусил вино святою облаткой.
В периоды "безкрулевья" конвокационный сейм собирался для избрания
короля, чтобы затем на сейме элекционном утвердить его коронацией...
Адам Чарторыжский сказал племяннику:
- Стась! Я получил письмо от русской императрицы, которая обеспокоена
поведением Сераля султанского. Турция подозревает в твоем выдвижении
Екатерину, и Мустафа Третий не согласится на твою кандидатуру, пока ты
не будешь женат... Оглядись, Стась! Любая красавица Варшавы не откажется
стать королевой.
Понятовский был потрясен тем, что Екатерина согласна видеть его жена-
тым, но еще не терял надежды на счастье с нею.
- Нет, - отвечал он дяде, - без самой Екатерины польская корона не
имеет для меня никакой ценности, и я верю, что рано или поздно она все
равно станет моей женой.
- Безбрачием ты осложняешь свою конвокацию! Смотри, как бы из-за тво-
его упрямства Турция не начала войну с Россией, в этом случае Петербургу
станет не до нас, и наша "фамилия" будет растоптана Браницкими и Радзи-
виллами...
Предвыборные сеймики завершились почти мирно (в драках погибло всего
40 человек), и сейчас Варшаву заполнило панство, наехавшее ради открытия
сейма. Магнаты спешно заделывали окна дворцов, превращая их в бойницы
для обстрела противника. Слышался звон стекол, - в разбитые окна высовы-
вались жерла "частных" пушек. Браницкий поставил свои полки под Варкой.
- Польша сильна раздорами! - горланили пьяные.
Русские войска, победители Фридриха II, возвращавшиеся домой, не вхо-
дя в Варшаву, стояли в Уяздове и на Солце. Коронный гетман Браницкий и
рате Коспапки Радзивилл протестовали:
- Пока они не уйдут, сейм не откроется...
Их богатая клиентела называла себя "патриотами". Чарторыжские подс-
тавляли свои кошельки под золотой ливень, проливавшийся из Петербурга, а
"патриоты" лопатой гребли деньги из французского посольства. Не измерить
пролитой в эти дни крови, разбросанного по вертепам золота и неистовых
криков о мнимой вольности! Уже сверкали в прениях сабли, во время диспу-
тов пули четко барабанили по нагрудным панцирям... Чтобы сорвать работу
сейма, "патриоты" ушли сами и увели за собой клиснтелу - в замок Пясеч-
не, где жил Браницкий, и тогда сейм объявил Браницкого лишенным прав, а
коренным гетманом стал Адам Чарторыжский.
Понятовский горячо и страстно заверял депутатов:
- Обещаю вам хранить все вольности шляхетские...
Браницкий уже собирал первую боевую конфедерацию:
- Помните, ляхи, что великая императрица Мария-Терезия не откажет нам
в помощи... Скачите в Вену, и пусть ее канцлер Кауниц спешно посылает в
Польшу свои войска!
Трагедия великой нации уже определилась, но польский народ неповинен
в безумном ослеплении шляхты.
9. ПОЛИТИКА И ПОЛИТИКИ
Австрийский канцлер князь Венцель Кауниц готовился к докладу своей
повелительнице. С помощью крохотных подвижных зеркал он тщательно осмот-
рел полость рта, благовонным эликсиром уничтожил дурной запах. Ему при-
несли депеши, предварительно изученные его секретарями, чтобы - не дай
бог! - там не встретились слова "смерть" или "оспа". Канцлер долго бро-
дил от окна к окну, сравнивая по градусникам показания наружной темпера-
туры воздуха. Пора ехать! Натянув парик, Кауниц несколько раз пробежался
вдоль шеренги лакеев, осыпавших его пудрою с пушистых кистей, - канцлер
был автором этой церемонии равномерного нанесения пудры на голову, чем
ужасно гордился.
- Достаточно, - сказал он, велев подавать карету.
Мария-Терезия не ждала его сегодня, а ее муж, германский император
Франц, растолковал Кауницу, что жена молится на гробах своих предков,
умерших от оспы, - и это Франц сказал нарочно, чтобы позлить канцлера
(который страшился и смерти и оспы). Однако, желая остаться вежливым,
князь осведомился у Франца о драгоценнейшем здоровье его благочестивой
супруги.
- Не знаю, - отвечал тот, нагло зевая. - Я ведь последнее время имею
дело с нежной княгиней Ауэрспейг...
Пол залы разверзся, образовался страшный провал. Заскрипели канаты
подъемной машины, из глубин подземелья медленно поднималось кресло с си-
дящей в нем владычицей великой Римской империи. Мария-Терезия появилась
в зале, распространяя дух своих предков, которые разлагались естествен-
ным путем, ничем не закрытые (всем в мире была известна любовь Габсбур-
гов к родимым трупам, которые они вывозили с собой даже на дачу, словно
мебель или посуду).
- А, это ты, канцлер! - басом сказала Мария-Терезия. - О чем ты мог
