щенная война противу неверных... разоряйте и расхищайте их всех; берите
в плен их жен и детей, обогащайтесь их пожитками". В конце фирмана сул-
тан обещал послать на Кавказ непобедимого Батал-пашу с пушками, этот
"гази" (победитель) привезет мешки пиастров, халаты, сабли и шубы на
лисьем меху, подзорные трубы и часы швейцарские - в награду достойным. А
"недостойные" будут караться по мусульманским законам: младенцев отнимут
у матерей, мужьям не позволят спать с женами.
12 июля 1790 года эскадра Ушакова вернулась в Севастополь после оче-
редной победы... Возле Анапы встретился флот турецкий под флагом самого
Кучука, и русские моряки заставили его бежать без оглядки. Бой этот в
проливе Керченском запомнился: турки, нс выдержав огня, даже захлопывали
окошки боевых портов, а все, кто был на верхних палубах, ускакали в ниж-
ние деки, боясь бьпь сраженными... По возвращении в родимую гавань Федор
Федорович - праздничный! - устроил ужин для офицеров эскадры.
- Господа офицеры флота христианского, сами вы убедились ныне, что
противу неприятеля, сражавшегося по правилам, мы, он правил ненужных
отвратясь, действовали по обстоятельствам, и виктгория состоялась слав-
ная, России надобная. Теперь берега таврическсие от десантов турецких
избавлены...
Новая тактика Ушакова была такова, что, будь Ушаков адмиралом флота
британского, болтаться бы ему на виселице в Тауэре, ибо Англия такого
нарушения традиций никому не прощала. Оставшись один в своей каюте, Фе-
дор Федорович думал: много, даж"е слишком много делает он такого, что не
стал бы делать никакой флотоводец:
- И не потому ли я начал побеждать?..
А кампания на суше была бездейственна: Потемкин не хотел прерывать
переговоры, которые - неофициально! - вел с турками, и потому нарочито
сдерживал порывы своей армии. Однако Ушакову велел держать флот в готов-
ности. Лето на Руси выдалось холодное, дождливое, но хлеба вошли в рост,
изобильны были и покосы. Хлеб и сено - товары неразлучные, ибо как чело-
веку хлеб надобен, так и скотина без сена не выживет, а могучей кавале-
рии воинской подсыпай еще и овса торбами исполинскими...
Севастополь ждал приезда светлейшего. На флагмане "Рождество Хржсто-
во" Ушаков велел подновить для гостя лучшую каюту, но Потемксин прежде
заехал в Херсон и Николаев, где в общении с чинами флотгскими сам убе-
дился, как много недругов у адмирала Ушакова: завищуют таланту, презира-
ют за прямоту и открытый нрав, а победы приписывают удаче... Потемкин
зачитал недругам Ушакова письмо Екатгерины. "Победу Черноморского флота,
- писала она, - праздновали вчерась молебствием в городе у Казанской, и
я была так весела, как давно не помню. Контр-адмиралу Ушакову великое
спасибо!.."
- Если бы Федор Федорыч. - рассуждал Потемкин, - был при Роченсальме,
флоту российскому не знать бы позора того, какой доставил ему принц Нас-
сау-Зиген... Прав был князь Репнин, предупреждавший меня, что на рожон
лезть - ума не надо!
Пока Ушаков был в море, Курносов утруждался в Байдарекой долите, при-
нося в жертву флоту деревья старинные - ради нужд корабельных. Когда же
вернулся в Севастополь. Ушаков выразил желание повидать его сразу же.
Был контр-адмирал мрачен. А разговор начал издалека - с выговора масте-
ру:
- В погоне за флотом турецким не поспели мы. Скорость "султанов" луч-
ше нашей. Обводы у них мастерские, по шаблонам французским...
В штабе порта, сколоченном наспех из досок, благоухало мандаринами. В
кувшинах алел турецкий "нордск" (гранатовый сок). В двери с улицы скреб-
ся черный ливорнский пудель.
- Прохор Акимыч, - с натугою произнес Ушаков, - ты уж крепись, сколь
можешь. Выпала мне доля такая: нанести тебе, друг мой, рану страшную.
Сердечную и кровоточащую...
- А что случилось-то? - насторожился Курносов.
- Сыночки твои пропали безвестно у Роченсальме по вине принца Насса-
уского... Вряд ли спаслись!
Курносой остался недвижим, будто окаменел. Собака скулила с улицы,
просилась к хозяину. Ушаков отворил двери, впустил пуделя. Черныш, бла-
годаря его вилянием хвоста, положил голову между ног хозяина, ожидая
ласки.
- Вот и все, - сказал Курносов собаке.
Ушаков разлил по чаркам вино.
- Выпей! Горю твоему пособить не могу. Одно сделаю: пиши рапорт об
отпуске "по болезни". Отпущу тебя. Езжай, куда глаза глядят. Может, даст
Бог, и полегчает...
- Да куда ж мне ехать-то? - горевал мастер.
- Не плачь. Свет велик...
Ушаков выложил перед ним патент на чин бригадира:
- Вот тебе! С мундиром белым - флотским.
- Ах, на что мне все? Если б не эта вот псина, руки б на себя нало-
жил... Да на кого мне собаку-то оставить?
Уже не думал бригадир флотский повстречаться с господином Радищевым,
но повстречался. Правда, не лично с ним, а с книгой его, которую и вывез
из Севастополя, от руки кем-то из офицеров переписанную; в дороге до Пе-
тербурга читал в коляске и сравнивал... Заунывные шелестящие дожди сея-
лись на поникшие травы, убогие жительства глядели на путника кособокими
окошками, нищенская юдоль сквозила в настежь раскрытых дверях сельских
часовен, где отпевали покойников. И невольно вспомнилась бодрая, самоу-
веренная юность. Как ехал лесом до Казани, как срывал первые в жизни по-
целуи с ярких губ Анюточки Мамаевой (где-то она теперь?) и, может, в ту
пору - по наивной младости - не замечал он того, на что столь жестоко
указывал ему теперь господин Радищев своей "пагубной" книгой...
На редких станциях бригадир глушил водку стаканами, кормил не себя, а
собаку, с нею и разговаривал: "Едины мы с тобою, сиротиночки..." По обо-
чинам дорог брели куда-то солдаты, Прохор Акимович окликал их:
- Куда поспешаете-то, братцы?
- Ведено до Лифляндии брести... в Ригу быдто! Сказывают, пруссаки
войну хотят объявить нашему российскому величеству.
Пруссия ультиматумом возвещала миру, что желает забрать у поляков То-
ри и Данциг, а вместо этого отдать им... Киев и Белоруссию. Курносов до-
ехал до столицы, когда салюты в честь побед черноморцев отгремели, а
пушки готовились возвестить о мире со шведами. Мир, заключенный в убогой
деревушке Верела, так и назывался Верельским... Бригадир хотел помес-
титься на жительство у "Дсмута", но в эту гостиницу с собакою не пуска-
ли. Пришлось снять две комнатенки в номерах мадам Шаде, обедать ходил в
паштетные и кондитерские... В жизни так часто бывает: вспомнишь о чело-
веке, давно не виденном, и обязательно его встретишь... Анна Даниловна
Прокудина, урожденная Мамаева, встретилась ему в кондитерской, где уго-
щала своих дочерей пирожками копеечными и леденцами, в бумажки заверну-
тыми. По скудости угощения догадался Прохор Акимович, что в жизни этой
женщины все давно порушилось, как и у него тоже. Их взгляды нечаянно
соприкоснулись. Бригадир встал и спросил - ради чего она в Петербурге?
- А вот Манечка, вот и Танюшенька... По вдовости убогой решила их в
Смольный институт определить. Да напрасно тратилась на дорогу дальнюю:
девиц благородных берут в Смольный лишь по заслугам отцовским или де-
довским. - А какие заслуги перед отечеством могли быть у ее мужа, пьяни-
цы, взяточника и картежника? Вот и горевала вдова: - Надобно в Казань
возвращаться, пока вконец не проелись. Годы-то летят скоро, может, хоть
с женихами повезет...
И по облику женщины, и по тем копеечным пирожкам было видно, что
вдовство ее несладкое. Стало мастеру жаль ее. И откровенно сознался в
своем одиночестве:
- Жену Бог прибрал в чуме херсонской, а сыночков при Роченсальме по-
губили... Остался я один - с песиком!
Договорились завтра погулять в Летнем саду. Анна Даниловна явилась на
свидание с дочерьми, и Прохор Акимович, понимая ее материнские заботы,
сказал:
- Если у вашего супруга заслуг перед отечеством не обнаружилось, так
они у меня в избытке имеются.
- Да вы, сударь, сын-то крестьянский!
- Сын крестьянский, да отец дворянский... вот и вникните, Анна Дани-
ловна: горю вашему помочь можно, ежели Манечка с Танечкой моими падчери-
цами станут.
Говорил он так, а в душе была немота, и вспомнилась прекрасная Камер-
таб, вся в лунном сиянии кафской ночи - купленная и любимейшая! А теперь
и эту, что ли, опять покупает он? Анна Даниловна прослезилась.
- Не надо, - сказал он ей. - Я ведь от души.
- Я вижу, сударь, что душа ваша благородна.
- Вот и хорошо. Будем и завтра гулять здесь...
Вскоре они обвенчались. Прохор Акимович подал прошение на "высочайшее
имя" о принятии падчериц в Смольный монастырь, и барышень Прокудиных за-
числили на казенный кошт... Столица опять выслушала торжественную кано-
наду в 101 выстрел, чествуя новую победу Черноморского флота. По этому
случаю было представление в Зимнем дворце флотских персон первых рангов.
Здесь же присутствовали и супруги Курносовы. Анна Даниловна, ошеломлен-
ная, еще не освоилась:
- Господи, да кто ж я ныне такая?
- Теперь ты госпожа бригадирша флотская.
- Скажи, милый: много это иль мало?
- Для меня хватает. Тебе тоже хватит...
Потемкина мучили боли, он писал в раздражении, что Сераль обманывает
в переговорах не только его, но и сами турки обмануты: "Теперь выдумали
медиацию прусскую. (А на посредничество Пруссии светлейший плевал, ко-
нечно!) Мои инструкции: или мир, или война... иначе буду их бить. Без-
дельник их, капудан-паша, будучи разбит близ Тамина, бежал с кораблями,
как курва, а насказал своим, будто потопил у нас несколько судов. Сия
ложь и у визиря публикована..."
Турецкая эскадра капудан-паши тихо покачивалась на водах между Тенд-
рой и Гаджибесм; из пазов раскаленных палуб выпучивалась закипающая смо-
ла. Полураздетые босые матросы лениво шлялись в корабельные лавки за та-
баком-латакия; в судовых "киосках", где пылали жаровни, турки варили для
себя крепкий кофе "мокко". Был час кейфа. В салоне Кучук-Гуссейн прини-
мал Саид-бея, флагманский "Капуданис" которого стоял неподалеку на яко-
ре. Между флотоводцами протекала, словно тихий ручей, вялая беседа. Оба
они понимали, что после всех неудач вернуться в Босфор - значит познако-
миться с капуджи-башой (ведающим запасом шелковых шнурков для удушения
неудачников). Сейчас их могло спасти только генеральное сражение с
Ушак-пашою, а ослепительная мощь "Капуданис" и "Мслеки-Бахри" внушала
адмиралам султана чувство уверенности...
Салон капудан-паши был пронизан гудением комаров.
- Это еще стамбульские кровососы, - объяснил Кучук, - они набились
внутрь корабля при стоянке в Буюк-Дере, и с тех пор их ничем не выку-
рить. Так и плавают с нами, всегда сытые.
- А у меня на "Капудание" полно клопов, - поделился Саидбей. - Я уве-
рен, что их подбросили нам французские якобинцы, когда наш славный ко-
рабль ходил в Тулон ради ремонта...
Им доложили, что в море появились корабли. Сайд-бей поправил сафьяно-
вую туфлю, спадавшую с его ноги.
- Не спеши, - придержал его Кучук-Гуссейн, - если это даже безумный
Ушак-паша, у нас с тобой еще хватит времени, пока он перестроит свою эс-
кадру для нападения...
Саид-бей едва поспел на "Капудание": Ушаков не стал перестраивать эс-
кадру с походного положения на боевое - его колонны с разгону врезались
в турецкие корабли. Мигом опустели кофейные киоски:
- Рубить канаты! Паруса ставить! О Аллах!..
Оставив якоря на грунте, турки устремились в сторону Дунайского гир-
ла. Капудан-паша попутно выстраивал суда в боевую линию. Федор Федоро-
вич, расставив ноги, стоял на шканцах, его голосина раскатывался над па-
лубой "Рождества Христова".
- Выходить на выстрел картечный! - призывал он.
В замешательстве боя, в треске рвущихся парусов, в хаосе рангоута и
такелажа он успевал выявить то самое главное, что должно решить судьбу
битвы. Из Лимана, со стороны Очакова, налегая на весла, спешила гребная
