гетман. Как мне написать, чтобы не ехал?..
Но Зубовы в один голос твердили, что Потемкин - это Мазепа, но опас-
нее Мазепы: силы, собранные им на юге страны, превышают силы всей импе-
рии. Разве можно давать такую власть одному человеку? И еще никому не
известно, куда направит Потемкин свою могучую армию после заключения ми-
ра с турками.
- Я не желаю его видеть, - бубнил Платон Зубов.
- Ладно, - неожиданно уступила императрица. - Если ты так хочешь это-
го, Потемкин сюда не приедет...
Письмо Екатерины к Потемкину было начертано так, словно ее пером во-
дила чужая рука. Смысл послания таков: мы бы и рады тебя видеть, но луч-
ше оставайся в Бендерах или Яссах, "чтоб ты тамо ожидал вестей о импрес-
сии, кою сделает в Царьграде взятие Измаила". Затем она ясно дала по-
нять, чтобы не смел пренебрегать влиянием Зубовых, а добрым расположени-
ем к их семье он докажет и свое благородство и свою давнюю любовь к ней,
самодержице...
На этом Зубовы не успокоились! Валериан говорил, что армию у Потемки-
на надо отнять:
- Казне нашей дорого стоит эта "рожа" Софья Витт. Они там на картах
гадали, брать Измаил или не брать. Вот какова стратегия у Суворова с По-
темкиным... Ведь узнай об этом казусе в Европе, так мы сраму не оберем-
ся.
Екатерина секретно предписала князю Репнину: если Потемкин все-таки
дерзнет явиться в Петербург, она не станет удерживать его в столице. А
Репнину - в отсутствие светлейшего! - следует как можно скорее заключать
мир с Турцией, после чего ВСЮ АРМИЮ ПОТЕМКИНА РАСПУСТИТЬ ПО ДОМАМ...
Потемкин, конечно же, ничего этого не знал.
- Николай Васильевич, - сказал он Репнину, - я в Петербург отъеду,
дабы Измаил праздновать, а ты вместо меня останешься и крепость Изма-
ильскую начинай разносить по камушку, чтобы на этом месте черти по ночам
горох молотили...
- Что с вами? - спросил Репнин, видя, что тот волочит ногу.
- Разваливаюсь, - отвечал Потемкин. - Но допрежь смерти своей хотел
бы Моцарта видеть композитором российским...
Он еще не желал верить слухам, будто его звезда на закате.
Но княгиня Екатерина Долгорукая вдруг бросила его, умчавшись в Петер-
бург, где и оказалась в постели Валериана Зубова, - эта блудница, как
барометр, точно отметила непогоду на его стороне горизонта и благодать
ясную на стороне Зубовых. Однако еще не все потеряно, судьбы войны и ми-
ра в его руках, капелла исполняла новую кантату, в которой при поминании
"бога" гремели многопудовые пушки, а когда в пение вплетались слова
"свят, свят, свят", тогда в частых залпах заливались малокалиберные мор-
тиры. Софья де Витт пожелала новые туфли, наподобие античных котурн, и
сапожнику, их сделавшему, Потемкин преподнес патент на чин подпоручика.
- Ваша светлость, - обомлел тот, - да я ведь мужик!
Чин подпоручика выводил во дворянство.
- И что? Все дворяне и князья из мужиков произошли. А ты гордись,
друг мой, что работа твоя превосходна!
В ставке появился Иосиф дс Витт, которого Потемкин обеспечил заказами
на поставку для армии пшеницы, хотя заведомо знал, что де Витт все раз-
ворует, и пшеницы от него не дождаться. Потемкин встретил его, грызя
ногти.
- Что тебе еще надобно? - спросил грубо.
- Я требую возвращения жены, - ответил Витт.
- Об этом ты у нее спроси: вернется ли?
- О! - рассмеялся де Витт. - Стоит ли такую волшебную женщину беспо-
коить пустяками? Мы сможем благородно договориться меж собою: я могу ус-
тупить ее вашей светлости...
Потемкин об этой сделке рассказал Софье Витт.
- И сколько он просит за меня отступного?
- Пять миллионов.
- Негодяй! Почему так мало?
Потемкин сказал, что платить за нес не собирается:
- Годичный бюджет флота российского строится на трех миллионах. Так
неужели ты дороже русского флота? - Он велел ей собираться в Петербург.
- Туда же поспешает из Вены и Щснсны-Потоцкий, который заплатит за тебя
сколько угодно... Таврической царицей не бывать, так станешь Уманской...
Я расплачусь за воровство твоего мужа. А ты надоумь Щенсного образовать
новую конфедерацию-нс ради вражды, а ради дружбы поляков с русскими...
Не грусти, красавица! Кем ты была до того, как тебя продали первый раз?
- Я стирала белье, помогая бедной матери.
- Вот видишь! Если сапожник стал дворянином, так почему бы бедной
прачке не стать королевой Польши?
Он отъехал в Петербург, всем своим видом показывая, что в его карьере
случилась лишь маленькая неприятность:
- Зуб ноет. Поеду - вырву...
Дорога была дальняя. Один француз случайно встретил Потемкина на
станции и тогда же оповестил знаменитого Бомарше: "Потемкин красивый че-
ловек, лицо его само по себе кроткое. Но когда он рассеянно смотрит на
окружающих и, занятый неприятной мыслью, склоняет голову на руку, подпе-
рев ею нижнюю челюсть, не переставая глядеть единственным глазом, тогда
нижняя часть лица придает Потемкину отвратительное, зверское выраже-
ние..." К этому надо добавить длинные волосы, громадный тулуп, под ним
халат, под халатом рубашку, а ноги - в деревенских валенках. "Маленький
беспорядок, происшедший в его одежде, доказывал присутствующим, что По-
темкин забыл облачиться в ту часть одежды, которую считают необходимой,
но он обходился без нее даже в присутствии дам". Во всех городах империи
светлейшего приветствовали губернаторы, предводители дворянства и город-
ничиеинвалиды на костылях. Чем длиннее были эклоги в его честь, тем ко-
роче ответы:
- Ладно... хватит... пошел... следующий!
Впрочем, близясь к Петербургу, князь перестал жаловаться на больной
"зуб", стал говорить иначе:
- Едино затем и еду, чтобы лично убедиться: так ли уж хороша жена
почтмейстера Вакселя, как о том люди болтают...
28 февраля 1791 года он прибыл в Петербург.
Его не ждали. Степану Шешковскому он сказал:
- Ну, каково кнутобойничаешь?
Державин был уже велик, и ему нашел слова:
- Ну, каково приспешничаешь?
Безбородко он спросил:
- Ну, а ты каково гаремничаешь?..
Императрица встретила его с ровной любезностью, и ему даже показалось
вначале, будто здесь не Зубовы, а он по-прежнему главный.
Таврический дворец с золотой купелью, ожидавший его, был образцом
вкусов светлейшего: Потемкин обожал одноэтажные постройки, но при этом
всегда желал, чтобы здание "дышало величием". В Таврическом дворце огля-
дел его убранство, в оранжереях велел устроить гнезда-для поселения в
них соловьиных семейств. Его позабавил механический робот-автомат "Золо-
той слон", обвешанный драгоценностями, на спине которого восседал важный
перс, в нужное время звонивший в колокол (это был прототип современного
будильника). С любопытством ребенка Потемкин обозревал громадную купель
из чистого золота. Хороша! Но он привык париться в баньках...
15. ИЗГНАНИЕ - ЛОШАДИ ПОДАНЫ
Это уж потом, при Николае I, Россия обрела заунывный монархический
гимн "Боже, царя храни", а князь ПотемкинТаврический стихи Гаврилы Дер-
жавина "Гром победы, раздавайся" с легкостью непостижимой обратил в гимн
национальный. Музыку на слова Державина сочинил доблестный офицер Осип
Козловский, состоящий в свите Потемкина, - один из героев штурма Очако-
ва. Под звуки торжественного гимна [43] праздничные пары сходились и
расходились на разноцветных паркетах Таврического дворца, оглушенные
бравурным бушеванием оркестров:
Гром победы, раздавайся,
Веселися, храбрый Росе!
Звучной славой украшайся:
Магомета ты потрес...
Воды быстрые Дуная
Уж в руках теперь у нас;
Храбрость Россов почитая,
Тавр под нами и Кавказ.
Уж не могут орды Крыма
Ныне рушить наш покой:
Гордость низится Селима,
И бледнеет он с луной...
Платон Зубов вызывал к себе поэта Державина:
- Я говорю от имени государыни. Она желает, чтобы ты впредь ничего от
Потемкина не брал, а все написанное прежде показывал мне. Если оста-
нешься скромен, государыня тебя в свои штаты зачислит для "принятия про-
шений". Осознал? Но Потемкина, - заключил Зубов, - избегай. От нас
больше получишь.
- Да князь-то сам за мною волочится.
- Вот и пусть волочится! - злорадствовал Зубов. - Он, видишь ли, при-
ехал сюда "зубы" дергать, но скоро сам без зубов останется... скотина
низкоутробная!
Потемкин был еще велик, и все гады, что шевелились у подножия престо-
ла, открыто жалить его побаивались. Средь множества дел нс забыл он сде-
лать "предстательство" и за Михаила Илларионовича Голени щева-Кутузова:
- Матушка, генерал сей оказал при Измаиле новые опыты искусства и
храбрости: в Килийских вратах, бастионом овладев, превозмог врага
сильнейшего.
Екатерина отвечала без прежнего решпекта:
- Коли одноглазый за кривого просит... как откажешь?
Михаил Илларионович, став генерал-поручиком и кавалером Георгия, бла-
годарил лично Потемкина, хорошо зная, что, если бы не светлейший, его бы
так и мурыжили в генерал-майорах. Платон Зубов пока что выражал Потемки-
ну нижайшее почтение, даже ручку ему целовал, подхалимствуя, но в его
красивых глазах, суженных при ярком свете дня, как у змеи на солнцепеке,
светилась тайная злоба. В один из мартовских деньков при дворе был обед.
Екатерина вдруг оставила свою телятину с картошкой и, обойдя стол по
кругу, остановилась за спиною Потемкина:
- Светлейший, продай-ка мне Васильково свое.
Потемкин сразу понял, для кого она покупает.
- Какое еще Васильково, матушка?
- Да могилевское. Что на Днепре... с мужиками!
Потемкин (если верить Платону Зубову, который здесь же и присутство-
вал) покраснел так, что мочки ушей сделались яркими, как рубины. Он от-
ветил, что Васильково им уже продано.
- Кому же?! - удивилась Екатерина.
Потемкин единым оком оглядел сидящих за столом и выбрал самого зава-
лящего камер-юнкера Голынского, которого видел сегодня чуть ли не в пер-
вый раз в жизни:
- Вот он и купил у меня, матушка.
Екатерина с омерзением оглядела Голынского и спросила: с каких таких
шишей он может позволить себе такую роскошь, если кафтан не знай на чем
держится? Голынский, вконец растерянный, взирал на Потемкина, но тот вы-
разительным миганием дал понять, что делать: Голынский, привстав, нижай-
шим поклоном как бы утвердил вранье светлейшего.
Платон Зубов выскочил из-за стола и убежал. Екатерина застала любов-
ника в слезах, он рыдал как ребенок:
- Этот проклятый Циклоп... ненавижу, ненавижу!
Потемкин звал Голынского в Таврический дворец.
- Голыш... или как там тебя? - сказал он ему. - Слово не воробей: вы-
летит - не поймаешь... Василий Степанович Попов сейчас купчую составит
по всем законам, и - владей!
- Чем отблагодарить мне вас за Васильково?
- Уйди вон! Видеть тебя не могу...
Но обиднее всего было отчуждение Державина.
- А ведь ты предал меня, Гаврила, - сказал Потемкин. - Не ищи благ
там, где нет блага. И забыл ты завет ломоносовский: Муза не такова дев-
ка, чтобы ее прохожим насильничать... А ведь я не Шувалов, который Ломо-
носова с Трсдиаковским лбами сшибал. Я ведь и не Зубов, который тебя с
Эмином сталкивает на потеху себе. Достоинств творческих, спроси любого,
никогда не унижал! Даже Ермила Кострова, что пьяным под забором валялся,
я из грязи подымал, мыл его и причесывал, накормленным да чистеньким от
себя отпускал...
Державин в делах карьеры был наивно прямодушен.
- Да ведь без милостивца-то как жить? - защищался он. - Опять же с
Зубовым мы на Фонтанке домами соседствуем...
Только теперь Потемкин и сам убедился, как нелепо возрос во мнении
Екатерины ее пигмей-фаворит, казавшийся императрице государственным ис-
полином. О чем беседовали в эти дни Потемкин с Екатериной, осталось на-
веки тайной, но Екатерину не раз видели с красными от слез глазами, а
сам Потемкин пребывал в мрачном ожесточении духа. Еще оставаясь в силе,
