он невольно сделался последним прибежищем для всех обиженных. Стоило
открыть двери пошире, и покои наполнялись жалобщиками и стональщиками -
все как один ограблены Зубовыми, а защиты искать негде, благо прокурором
в Сенате воссел отец фаворита. Однажды в присутствии Державина дворянин
Бехтеев жаловался:
- На мороз с детками выгнали! Все отняли, все порушили, мне с семьей
по миру иди... А они, Зубовы, еще изгиляются!
Потемкин, ведая о возвышении Державина при дворе, просил разобраться
с Бсхтсевым, и без того человеком бедным.
- Как же я против милостивца пойду?
- А ты пойди...
Но Державин не пошел, а Потемкин, осатанев, требовал от Екатерины,
чтобы предала суду отца Зубовых: прокурора сенатского просил он и судить
судом сенатским. Екатерина опять плакала, а фаворит на все попреки отве-
чал:
- Вот только троньте моего папеньку! А что нам в руки попало, того не
вернем, хоть ты режь нас...
Потемкин же остался и виноват. Все хорошие, один он плохой. Державин
тоже обвинял Потемкина: ""0н часто пьян напивается, а иногда как бы схо-
дит с ума: заезжая к женщинам, почти с ним незнакомым, говорит нечаянно
всякую нелепицу". В одну из ночей, когда гремела страшная гроза и блис-
тали молнии, Потемкина видели несущимся в коляске куда глаза глядят...
Но сам от себя далеко не ускачешь, и он вернулся во дворец, задыхающийся
от гнева, переполнявшего его существо. Перевязал голову платком, лег в
постель и велел Попову:
- Отныне говори всем, что я болен...
Он допустил до себя лишь английского посла Фолкнера, личного предста-
вителя Питта. Твердым и ровным голосом Потемкин, лежа в постели, сказал,
что Англия, конечно, вправе собирать свои эскадры в любых проливах, но
Россию ей не запугать:
- Россия имеет свои виды на Востоке, и мне смешно, что ваш Питт жела-
ет штурмовать Очаков, дабы вернуть сию безделицу туркам. А прусский ко-
роль, ваш пособник и демагог пьянственный, - не Фридрих Великий, которо-
го мы не раз били. Один шаг к Митавс - и русская земля вмиг ощетинится
штыками...
Фолкнер и сам знал, что спорить с победоносной державой - особенно
после Измаила! - опасно; он мирно сказал:
- Все так. Но Англия не станет более торговать с Петербургом ни своим
пивом, ни своим черным портером.
За этой мелочной угрозой скрывался, очевидно, намек на экономическую
блокаду России, но Потемкин ответил:
- Не смешите меня. Пейте свой портер сами, а пива мы наварим крепче
вашего. Двадцать три линейных корабля, не считая фрегатов, будут ждать
вашу эскадру в море Балтийском...
Отпустив Фолкнера, он сбросил с головы полотенце и, призвав Попова,
заговорил о празднике в Таврическом дворце - таком торжестве, в котором
бы проявилось его собственное величие, его характер, его доброта и его
совершенства:
- Пусть все видят, что я на Зубовых плевал!..
Даже сейчас он продолжал работать, все его волновало в Новой России:
корабли, черепица, гарнцы овса, мешки с мукой, апельсины. желуди, сало
свиное, чулки дамские, фасоль, глина, сукно и шелк, церкви, больницы,
цеха литейные-для пушек, сады аптечныедля здравия. Он изменил первой
любви к Херсону ради небывалой нежности к Николаеву.
- Там и помру, - часто повторял он. - Нс выходит из головы эпитафия,
виденная мною в Бахчисарае над могилою Крым-Гирся: "Нс прилепляйся к ми-
ру, он невечен. Смерть есть чаша с вином, которую пьет все живущее..."
Он велел скупить весь воск, какой нашли в столице, но его не хватило
для производства свечей, пришлось посылать обоз за воском в Москву. По-
темкин расчистил перед Таврическим дворцом площадь, сбегавшую к Неве,
указал строить качели, вкапывая в землю столы для яств и пития простона-
родного:
- Детворе сластей поболе! Устроить киоски забавные, и в них чтобы
всего было вдоволь: сапог, тулупов, рукавнц, шапок, поргок и рубах вся-
ких... Народец наш, только свистни, сбежится, все расхватают. А разда-
вать одежду бесплатно!
- Разоримся мы, - сказал на это Попов. - Один воск нам в семьдесят
тыщ рублев обошелся. Куда ж еще?
- Уже давно разорены, - отвечал Потемкин...
Таврический дворец не дошел до нас в своем первоначальном убранстве
(в нем много потом "хозяйничал" Зубов, обобрав все, что можно, а Павел
I, взойдя на престол, завел там конюшни, чтобы под лошадиным навозом ис-
чезла даже память о Потемкине, он выломал даже паркеты, устилая ими свое
мрачное масонское обиталище-Михайловский замок). Но и сейчас, по про-
шествии двух столетий, торжественная зала Таврического дворца еще храни
г под своим куполом отзвуки тех победных громов, которые раздавались
здесь - во славу русского оружия.
Потемкин приглашал во дворец всех, всех, всех...
- Всех, кроме Зубова! - сказал он Попову.
- А тогда и государыня не придет.
- Нс посмеет не прийти, коли я (!) зову...
Водяное отопление искусно подогревало оранжереи и зимние сады Таври-
ческого дворца, двери которого Потемкин открывал ради своего последнего
триумфа. Сложная система зеркальных рефлекторов, скрытых в тропических
зарослях, подсвечивала живописные панорамы, лампады в которых были ис-
полнены стеклодувами в виде нежнейших лилий и распускавшихся тюльпанов.
"Молдаванская" зала дворца с двумя рядами колонн была пронизана шумом
водопадов, в зарослях жасмина журчали фонтаны, изливавшие воду лавандо-
вую. В гирляндах живых роз пели соловьи. Итальянская капелла репетирова-
ла кантату:
Жизнь паша - путь печали,
Но пусчь в ней не вянут цветы...
Народу, копившемуся на площади, было объявлено, что раздавать подарки
станут не раньше прибытия государыни. Но тут протарахтела мимо карета, в
которой поспешала на роды акушерка, а люди толстую акушерку приняли за
императрицу.
- Уррра-а-а! - единым возгласом ответил народ, и толпища ринулась на
киоски с подарками, атаковала столы...
Лейб-кучер не мог стронуть лошадей - столь густо стоял народ, наконец
Екатерина подъехала к Таврическому дворцу, ее встречал сам Потемкин, и
она подала ему руку:
- Ну, князь, и встречаешь же ты! Я целых полчаса в карете, как в ба-
не, парилась, не могла до тебя пробиться...
Зубова при ней не было! Потемкин же окружил себя пленными пашами и
сераскирами. Поверх алого кафтана он накинул епанчу из фламандских кру-
жев, а шляпа светлейшего была столь отягощена бриллиантами, что он вру-
чил ее адъютанту:
- Потаскай ты, брат! Руки оттянула, пудовая...
Другой адъютант носил за ним поднос с клюквою, которую Потемкин и по-
едал время от времени полными горстями. Молдаванская зала, вмещавшая
пять тысяч человек, освещалась игрою света "кулибинских" фонарей. Меха-
нические куранты исполняли мелодии Гайдна, Моцарта, Глюка и Сальери. Под
куполом дворца висели громадные люстры из черного хрусталя, внутри кото-
рых тоже были укрыты музыкальные куранты.
- Где ты взял их? - спросила Екатерина.
- Это еще от герцогини Кингстон, покойной...
При появлении Екатерины звучно пропели валторны, бал открылся тор-
жественным и величавым полонезом.
- Опять танцы-шманцы, - сморщилась императрица. - А по мне лучше -
пусть уж пляшут вприсядку.
Потемкин хлопнул в ладоши, и французский танцор Пик исполнил для нее
соло (теперь он владел усадьбою в Павловске, где одна улица так и назы-
валась-Пиковая).
- А хорош бес! - сказала Екатерина, плотоядно наблюдая за его телес-
ными "позитурами".
Потемкин провел ее в гостиную, украшенную громадными гобеленами на
библейскую тему из истории Мардохея и Амана: под первым подразумевалась
добродетель мирская, Аман же олицетворял Зубовых с их клеветой и за-
вистью, - эта символика, императрице понятная, удовольствия ей не доста-
вила.
Садясь за стол, она произнесла слишком громко:
- Мое внимание к тебе, светлейший, прямо доказывает, как мало верю я
напраслинам, на тебя возводимым. Но если приехал ты "зубы" рвать, так
потерпи: сами вывалятся. На что тебе мучения от зубодеров терпеть?
- Не болят зубы у меня... не болят, - ответил Потемкин. - А приехал
красотою жены почтмейстера Вакселя подивиться. Да, хороша жена у Ваксе-
ля... хороша!
Ужин был подан к полуночи, а в половине первого императрице! стала
проявлять нетерпение, торопясь вернуться в Зимний дворец, где ее ожидал
молодой фаворит. Перед тем как сесть в карсту, Екатерина сказала Потем-
кину:
- Благодарна тебе за этот прощальный вечер...
И тут он понял, что его все-таки победили!
Летом русские войска штурмом овладели Анапой, множество пленных обое-
го пола Потемкин распорядился отправить в Тавриду на постоянное жи-
тельство; среди пленных оказался и вредоносный имам Мансур; его заточили
в Шлиссельбургскую крепость, где он зарезал часового, пытаясь убежать в
лес, но был схвачен... Потемкин повелел:
- Заковать в железа, и пусть в них сдохнет!
Столичные "Ведомости", сообщавшие даже о скромных свадьбах и помин-
ках, ни единым словом не помянули Таврические торжества - Зубов запре-
тил! Потемкин погрузился в уныние, толковал сны, гадал на картах, реше-
ний не возникало... Попов раньше всех осознал опасность его положения:
пока светлейший в Петербурге, он с каждым днем все больше слабеет, уни-
женный собственным бессилием.
- Вам, - разумно доказывал он, - следует как можно скорее вернуться
на войну. Пока флот и армия с вами, ваша светлость, остаетесь могучи, с
вами вынуждены считаться.
Императрица явно тяготилась пребыванием Потемкина в столице, но свет-
лейший не такова персона, которой можно сказать: лошади поданы! Намеков
он не принимал. Нс было и такого героя, который бы рискнул объявить ему
об отъезде.
- Незваный гость хуже татарина, - говорил Платон Зубов императрице. -
До чего же назойлив... Я, матушка, как он уедет, золотую ванну себе за-
беру. Можно?
- Да уж, конечно, друг мой.
- И люстры из черного хрусталя.
- Снимем и люстры...
В июне состоялась битва при Мачине, князь Репнин разбил турок, и -
назло Потемкину! в пику Суворову! - при дворе прогремели безудержные ди-
фирамбы полководческим и дипломатическим талантам князя Николая Ва-
сильевича.
- Вот каков! - рассуждали придворные. - Пришел. Увидел. Победил. И
турки сразу перемирия возжелали...
Екатерина сама взяла на себя тяжкий труд - выпроводить Потемкина из
столицы. Она застала его подавленным, размякшим, жалким. Он не возражал,
с кротостью младенца, которого отсылают спать, безропотно покорился.
- Прощай, Катя, - было им сказано.
- И ты прощай, - отвечала она...
Попов настойчиво зудел над ухом Потемкина:
- Едем же, едем! - Он с умом толковал, что императрица спешит заклю-
чить мир с Турцией не потому, что цели войны уже достигнуты. - Нет, Зу-
бовы торопят ее с заключением мира, после которого власть над армией и
флотом Черноморским будет потеряна вами сразу... А потому-едем же, едем!
Перед отъездом Потемкин ужинал в доме придворного банкира барона Ри-
чарда Сутерланда, который спросил его, когда он вернет ему долги. Потем-
кин ответил:
- На том свете за все рассчитаемся...
- Лошади поданы! - объявил Попов.
Потемкин грузно поднялся из-за стола:
- Лошади-не люди: они ждать не могут...
24 июля 1791 года он навсегда оставил Петербург.
..."Все утверждают, - писал современник, - ему был дан Зубовым мед-
ленно умерщвляющий яд. Банкир Сутерланд... умер в Петербурге в тот же
день, тот же час и чувствуя такую же тоску, какую князь Потемкин
чувствовал умирая среди степи..."
- Так ему и надо! - говорил Платон Зубов, отравивший князя Тавричес-
кого под музыку гимна "Гром победы, раздавайся...".
16. ГРОМ ПОБЕДЫ, РАЗДАВАЙСЯ!
Всю дорогу от Петербурга он перехватывал встречных курьеров, спешащих
в столицу, взламывал печати на их сумках, вскрывал почту. Его расстроило
известие из Триеста: в Средиземном море турки уничтожили флотилию слав-
