опере "Mclomonic" уже использовал канонаду, включенную в органный
пункт... А разве Моцарта не вдохновят хоры цыган молдавских? Или песни
нашей Украины?
- Так посылать ли предложение Моцарту?
- Погоди, душа моя. Сначала вызови сюда Ушакова...
Внимание светлейшего было уделено Екатерине Федоровне Долгорукой, ко-
торая бежала из Петербурга в Бендеры, преследуемая любовью графа Кобенц-
ля. Потемкин исполнял все ос желания, артель ювелиров и золотошвеек тру-
дились, чтобы удовлетворить все ее меркантильные капризы. Целуясь с По-
темкиным, княгиня каждый раз говорила:
- Клянусь, ехала сюда и ни о чем таком не думала...
Но вот в сонме красавиц появилась энергичная княгиня Прасковья Гага-
рина, племянница фельдмаршала Румянцева; она приехала из Москвы навес-
тить мужа. Потемкин в ее присутствии объявил за картами, что теперь в
Бсндерах уже не сыщешь такой женщины, которую нельзя было бы увлечь за
ширму:
- Вот, смотрите, и эта княгиня Прасковья...
Гагарина в полный мах залепила ему оплеуху - громкую, как выстрел.
Все притихли, ожидая, что будет. Потемкин склонился к руке, его ударив-
шей, и с почтением ее поцеловал:
- Вы самая храбрая. Мы останемся друзьями...
Гагарина доказала храбрость: она первая из русских женщин поднялась в
небеса на воздушном шаре и благополучно приземлилась в саду подмосковно-
го имения. Потемкин после этой пощечины стал се лучшим другом, уважая и
мужа ее, которого в Варшаве скоро повесили на фонаре бунтующие конфеде-
раты...
В конце 1789 года Бендеры прискучили Потемкину, он перенес ставку в
Яссы, где и обосновался надолго. За ним потянулись обозы, кордебалет,
капелла, цыгане, зубодеры, парикмахеры, портные. ювелиры, садовники,
французские эмигранты, графы и герцоги, блудные девы и легион поваров,
способных сотворить кулинарное чудо даже из глины. В шести верстах от
Ясс было расположено живописное молдавское село Чердак, где светлейший
велел копать глубокие ямы, создавая в них подземные дворцы... Но иногда
уже поговаривал:
- Что-то зуб ноет. Не пора ли мне зубы рвать?
Только очень близкие ему люди понимали, что под зубами следует пони-
мать Зубовых, засилье которых при дворе становилось подозрительным.
Князь Репнин в эти дни был озабочен другим: гонение на масонов и Новико-
ва уже началось; из московских лож его предупреждали, что гнет власти
усиливается. Репнин сказал Потемкину, что шекспировский "Юлий Цезарь"
тоже запрещен цензурою, яко вредоносная драма.
- В продаже арестованы духовные сочинения даже митрополита Платона...
Вы не находите, что после взятия Бастилии при нашем дворе многое измени-
лось?
Потемкин всегда был далек от масонства:
- Я нахожу, что многое меняется после взятия Зимнего дворца семейкою
Зубовых... Если императрица озлоблена критикой Новикова, то и меня гнать
надобно, ибо в типографии ясской мои господа офицеры открыто перепечаты-
вают на станках издания Новикова... Впрочем, князь, я плохо просвещен в
бреднях мистических.
- Ея величество прислушивается к вашим советам.
Потемкин понимал причины беспокойства Репнина:
- Зачем мне лезть поперед батьки в пекло? Митрополиту Платонову в
Москве виднее, грешен Новиков или безгрешен, но Платон давно мирволит к
Новикову. Пока же Степан Шешковский нс взялся за кнут, стоит ли нам тре-
вожиться?..
У него болела рука, Екатерина прислала ему аптечку с камфорной мазью;
она жаловалась, что всю неделю согнуться не может, так поясницу ломит, и
Потемкин отправил с курьером "мыльный спирт": оба они мазались по вече-
рам, один в Яссах, а другая в Петербурге... Скоро императрица поздравила
его с титулом "великого гетмана Екатеринославского и Черноморского". Из
остатков запорожского войска, из ошметков вольного казачества возникало
новое казачье войско в России - Черноморское, которое расселялось вдоль
берегов моря, образуя станицы, хутора и пикеты, несшие дозорную службу.
В ответ на жалобы о худом житье и "голоштанстве" Потемкин обычно гово-
рил:
- Терпите, казаки! После войны я всех вас на Кубань переселю, Кубанс-
кое войско создам, а столица будет в Анапе.
- Анапу-то еще взять надо, а Кубань усмирить...
Сидя в Яссах, то праздный, то деятельный, Григорий Александрович из-
далека не всегда мог постичь все тонкости политики. Разумовский сообщал
в Яссы, что Иосиф II слег в постель, в Вене уже поговаривают о переменах
политического курса. Наконец зимою до ясской ставки дошло известие, поч-
ти траурное: Пруссия заключила наступательный альянс с Турцией, а маркиз
Лукксзини готовил перья для подписания союза Берлина с Варшавой, Англия
в это время открыто угрожала России - ввести свой флот в Балтийское мо-
ре...
- Контр-адмирал Ушаков прибыл, - доложил Попов.
- Проси. Да скажи, чтобы со мной не чинился...
Воспитанный в пуританской скромности, Федор Федорович попал в большой
подземный зал, сверкающий убранством: стены были обиты розовым шелком, в
хрустальных курильницах дымились аварийские благовония. После морозной
ночи флотоводцу было странно видеть легко одетых красавиц, которые живо-
писными группами сидели на качелях, укрепленных на лентах славного Анд-
реевского ордена. Потемкин валялся на тахте, облаченный в бараний тулуп,
обшитый сверху золотою парчой, под тулупом была надета на голое тело ру-
баха до колен, из-под нес торчали босые ноги... Он сделал знак рукою, и
все покорно удалились.
- Ты помирать где собираешься?
Вопрос не с потолка. Ушаков пожал плечами:
- Если не в морс, так, наверное, в деревне.
- А что у тебя там, в деревне-то?
- Да ничего. Ни кола ни двора.
- А я, - вдруг сказал Потемкин, - помирать стану в Николаеве. Сам я
этот город выдумал, сам и взлелеял. Пусть там и лежат мои кости, а в Пе-
тербурге гнить не желаю...
Прелюдия завершилась. Светлейший спустил ноги с тахты, от медвежьего
окорока отрезал адмиралу жирный ломоть:
- Ешь! Ты же с дороги...
Ушаков не был знатен, а Потемкин, давая жестокие уроки титулованным
гордецам, с простыми людьми вел себя просто.
- Ты мне нужен, - сказал он. - Хочу обсудить будущую кампанию на мо-
ре: что нам делать вернее? А всех этих Войновичсй и Мордвиновых мы за
пояс заткнем...
Ушаков хотя и натерпелся обид от Мордвинова, - но - честный человек!
- за Мордвинова же и вступился:
- Для хозяйства флотского Николай Семсныч пригоден: он леса дубовые
вокруг Николаева садит, с Дона уголь каменный возит, учит бабок наших
без дров обходиться...
Потемкин выслушал. Снял с головы парик и отбросил его. По плечам сра-
зу рассыпались нежные льняные кудри.
- Ваше превосходительство, - титуловал он Ушакова, - с сего дня буде-
те командовать флотом из Севастополя, а Осип де Рибас останется при
гребной флотилии... Прошу должное отдавать всем храбрым и достойным...
Что еще надобно?
Ушаков жаловался, что людей в экипажах мало.
- Обычный вопль, - отвечал Потемкин. - Баб в деревнях полно, парней
тоже, а вот нарожать матросов не поспевают. Бери ил корабли солдат.
- Они к морю несвычные. Хочу греков из Балаклавы просить, чтобы нави-
гаторов дали. Еще мне надобно несколько лесов сосновых срубить - для ре-
монта кораблей...
В беседе Ушаков пользовался морской терминологией, которую Потемкин
освоил в совершенстве, и потому, сказав "фон-брамстсньга", Ушаков не
объяснил, что это такое. Он завел речь о скудости казны флотской.
- Что деньги? Вздор, а люди - все!
- И я такого же мнения, - отвечал Ушаков, - паче того, сколь челове-
чество существует, а умнее денег для расплаты за труды еще не придумало.
Но возымел я желание денежными призами поощрять канониров пушечных за
каждое меткое попадание. Пусть азарт явится и соревнование похвальное. А
матросу, сами ведаете, каждая копеечка в кошельке дорога. Ежели, ваша
светлость, деньги вздор, а люди - все, так вот и давайте мне денег!
- Еще чего? - хмуро спросил Потемкин.
- Якоря нужны тяжелее. Канаты крепче.
Незаметно вошел Попов, и Потемкин велел ему:
- Федору Федоровичу давать все, что просит...
Ушаков был предупрежден: турки снова рассчитывают взять Крым десанта-
ми, уничтожить Севастополь и весь флот Черноморский. Светлейший с адми-
ралом пришли к убеждению, что прежде надо бы штурмовать Анапу, как бли-
жайшую базу турок на Кавказе, и разгромить Синоп, откуда турецкие "сул-
таны" плывут к Севастополю. Напутствие Потемкина было таково: "Требовать
вам от всякого, чтоб дрались мужественно, или, лучше скажу, - по-черно-
морски. Я молю создателя и поручаю вас ходатайству господа нашего".
7. КОЛЛИЗИИ ВРЕМЕНИ
К 1790 году незаметно для многих сложился круг людей, которым в XIX
веке предстояло стать придворной элитою (Ливены, Бенкендорфы, Адлербер-
ги), но эти пришлые господа крутились пока что вокруг "малого" двора в
Павловске или в Гатчине, мало кому известные, а будущий граф Аракчеев в
чине подпоручика артиллерии натаскивал в арифметике сыновей Николая Ива-
новича Салтыкова... Павел, мучимый давним недовольством, утешался мысля-
ми о своем превосходстве над матерью, которой однажды и сознался:
- Я внутренне чувствую, что все меня любят.
- Хуже быть того не может, - отвечала мать. - Очень опасное заблужде-
ние думать, что ты всеми любим. Готовься, сын мой, выносить и всеобщую
ненависть...
Невестка заказала для печей в Павловске заслонки железные, но с мас-
тером за работу не расплатилась. В ответ на упреки в крохоборстве оправ-
дывалась:
- Но я же великая княгиня, да и дорого ли стоят эти заслонки? А сде-
лав их для меня даром, мастер невольно выказал тем самым преданность мо-
ему высочеству.
- Заслонки - тьфу? - согласилась Екатерина. - Но революции с того и
начинаются, что с человеком плохо расплачиваются...
Граф Сегюр был отозван на родину, из Парижа приехал новый посол Эд-
монд Женэ, которого императрица всячески третировала, как представителя
новой Франции - революционной. Павел тоже избегал Женэ, а матери он ска-
зал:
- О чем там спорят в Париже? Будь моя воля или имей я власть вашу, я
бы их всех усмирил пушками.
- Вы, - ответила Екатерина, - плохо кончите, осмеливаясь думать, что
с идеями можно бороться пушками...
Дела становились день ото дня хуже! Россия скатывалась в кошмар поли-
тической изоляции, и уже потому так дорог был для нее союз с Австрией.
Екатерина в раздражении писала Потемкину: "Каковы цесарцы бы ни были и
какова ни есть от них тягость, но оная будет несравненно менее всегда,
нежели прусская, которая совокуплена со всем тем, что в свете может быть
только поносного..." Берлинский посол Келлер вел себя при дворе нагло,
общаясь более с цесаревичем Павлом, нежели с Безбород ко; Екатерина в
гневе говорила своему "визирю":
- Иосиф-то умирает, всеми ненавидим, и не оттого ли занемог, что бол-
тал много, пустяками народ беспокоя. Однако нам без Вены хуже будет.
Смотри, сколько врагов у России: Турция, Швеция, Англия, Пруссия, Фран-
ция... А где сейчас армия Пруссии? - вдруг спросила Екатерина.
- Она квартирует уже в Силсзии.
- Тогда ясно: в Берлине ждут смерти Иосифа...
Иосиф II скончался. На престол заступил его брат Леопольд I, бывший
тосканский герцог. Берлин потребовал от него немедленного мира с Селимом
и чтобы Австрия вернула полякам Голицию. За эту вот "милость" Польша по-
дарит Пруссии Торн и Данциг.
- Кто автор этого дурачества?
- Очевидно, Герцберг, - отвечал Безбородко.
- А я-то думала, что маркиз Луккезини...
В апреле гром грянул: Пруссия заключила союз с Польшею, и Фрид-
рих-Вильгельм немедля потребовал от поляков уступки Торна и Данцига. Че-
рез варшавских шпионов Петербург сумел перехватить прусских курьеров;
вот что писал Луккезини своему пьяному королю: "Польша теперь в безус-
ловном распоряжении вашего величества. Можете ею пользоваться, как удоб-
