В конце августа турки стали поджигать траву вокруг Очакова, ветер нес
на лагерь раскаленную золу, вихри опрокидывали палатки, по ночам гори-
зонт становился красным. Полтысячи медных пушек, расставленных турками
по фасам крепости, время от времени исколачивали осаждающих, в ответ
"стенолом ные" орудия России стучались в нерушимые стены. Отрезанные го-
ловы сморщились от жара, турки заменили их новыми, свежеотрубленными, и
русские, стоя под стенами, узнавали своих друзей:
- Никак, Петр, что канониром-то был?
- Он! За водой к лиману пошел, тока ведро нашли.
- А эвон ишо глядит... вчерась водку с им пили!
Скрипели колеса фур, везли раненых. Очевидец пишет: "Воздушные дуги
летящих бомб устилались искрами, свист ядер заставлял стонать лежащую на
море нижнюю полосу воздуха, верхняя часть онаго сопротивлялась прорезы-
ванию вылетавших из пушек шаров". В сентябре начались холода. Екатерина
прислала в ставку дюжину золотых шпаг с алмазами, чтобы светлейший раз-
дал их самым достойным. В шатре князя собрались завидущие карьеристы,
жадно оглядывая убранство именного оружия.
Принц Нассау-Зигсн примерил к бедру шпагу.
- Положи обратно и не тронь! - велел Потемкин.
- Почту этот намек за тягчайшее оскорбление...
- Пошли все вон! - мрачно ответил Потемкин.
Турецкие корабли блуждали в море, крейсируя между Берсзанью и Очако-
вом, бросая иногда в гущу русского лагеря не ядра, а громадные булыжни-
ки, калечившие по нескольку человек.
- Не взяв Березани, - рассуждал Репнин, - вряд ли можно распоряжаться
на водах и двигаться далее - к Гаджибсю.
- Сам знаю. Но Гасан-то - вот он!
- Так пошлите флот Черноморский из Севастополя...
Потемкин послал эскадру Сенявина к берегам Лсванта, чтобы бомбардиро-
вать крепость Синопа и тем маневром отманить Гасана от Очакова. Но капу-
дан-паша разгадал хитрость Потемкина и ответил ему канонадою со своих
кораблей. Вечером Потемкин из прически Браницкой выдернул розовую ленту
и завил ее в пышный бантик.
- Это ты для меня, дядюшка? А куда прицепить его?
- Не твоего ума дело. Я сам прицеплю...
Поверх банта он укрепил орден Владимира и велел в таком виде отвезти
Сенявину - в награду. Не с той ли поры в России и появилось новое воинс-
кое отличие - "с бантом"! (Нс будем винить Потемкина: знаменитый анг-
лийский орден Подвязки имеет аналогичную предысторию, но в девизе его
начертано: "Да будет стыдно тому, кто дурно об этом подумает".)
Был конец сентября. Бело-красными флагами турки украсили весь Очаков,
два дня их эскадра и крепость палили из пушек. Пленные сказали, что там
празднуют победу...
- В чем дело? - спросил Потемкин де Линя. - Я не верю, что турки мог-
ли разбить Румянцева. Не ваш ли это грех?
- Дождемся курьера из Вены, - ответил атташе...
Курьер прибыл, и де Линь не скрыл от Потемкина истины. Турки постоян-
но избивали австрийскую армию, великий визирь форсировал Дунай, приведя
жителей Вены в паническое бегство. Иосиф II решился на генеральные сра-
жения у Слатины и был вдребезги разгромлен. Это еще не все! Ночью лагерь
императора сдвинулся с места животным страхом: вся армия бежала, остав-
ляя туркам гигантский вагенбург с припасами, арсеналы с пушками. В тем-
ноте возник хаос: войска Австрии, приняв свои же полки за турецкие, до
рассвета занимались самоистреблением, беспощадно расстреливая друг друга
в упор. Иосиф II чуть не погиб в этой кромешной свалке, свита покинула
императора, который случайно уцелел, спрятавшись в какой-то деревне.
- К этому добавлю, - сказал де Линь, - что революция в Австрийских
Нидерландах уже перекинулась в Венгрию и мадьяры восстали... Теперь вам
понятно, почему салютуют турки?
Настал октябрь с ветрами и бурями. Пророчество Суворова сбывалось:
изнурение к русской армии пришло ранее, нежели изнурился гарнизон оча-
ковской твердыни. Теперь и сам Потемкин заговорил о штурме.
- Но не раньше, чем лиман замерзнет и капудан-паша уберется в Босфор
для зимования кораблей в краях теплых...
Принц Нассау-Зиген уехал в Мадрид, де Линь остался.
21 октября Очаков запорошило первым снегом, на бивуаках солдаты и
офицеры сжигали на кострах старые телеги. Генералы, чтобы согреться,
платили по 2-3 рубля за верстовой столб. В стене Очакова, как ни была
крепка, артиллерия все-таки пробила первую брешь, из зияния которой выг-
лядывали озлобленные янычары. Потемкин раздавал шпаги "за храбрость"
только достойным, а многих офицеров разжаловал в солдаты.
Однажды знатный сераскир без боязни вышел из ворот крепости, вступив
в разговор с русскими офицерами. Говорил по-русски без запинки, и первый
вопрос турка был таков:
- Вы еще долго будете страдать тут?
- Пока не возьмем Очаков.
Турок угостил офицеров хорошим табаком-латакия.
- Султан не для того строит крепости, чтобы сдавать их каждому прохо-
жему... Гуссейн-паша удивлен: чего вы медлите? Можете приступать к штур-
му хоть завтра: сабли у нас отточены, пушки заряжены, а жены в безопас-
ности, упрятанные под землей в теплых подвалах...
Для светлейшего и его свиты были выкопаны землянки. Солдаты, чтобы не
зимовать в голом поле, околевая на ветру, тоже копали для себя ямы. 6
ноября к Потемкину явился де Рибас, которого князь использовал в роли
курьера; де Рибас жаловался, что седлом натер мозоли на ягодицах.
- Так чего ты хочешь? - спросил светлейший.
- Хочу плавать, как раньше, а ездить надоело.
- Коли так, бери запорожцев и отвоюй Березань...
Берсзань взяли; все что там было, переломали и даже приволокли плен-
ных. Добра на острове сыскалось много: запорожцы саблями рубили свертки
шелка и бархата, папахами черпали россыпи жемчуга. Потемкин поспешил об-
радовать Суворова:
"Мой друг сердешной, любезной друг. Лодки бьют корабли, пушки заграж-
дают течения рек. Христос посреде нас... Прости, друг сердешной. Я без
ума от радости. Всем благодарность. И солдатам скажите. Верной друг и
слуга твои кн. П. Т.".
Тонкий ледок уже появился в лимане, и Гасан отправил корабли на зи-
мовку. Пленные показывали, что капудан-паша перед своим отплытием привел
гарнизон Очакова к присяге на Коране: всем погибнуть с детьми и женами,
но крепость прахоподобным не сдавать. Бежавший к русским поляк сообщил,
что в Очакове хлеба осталось на две недели, не более, лошадей турки уже
съели и даже сам Гуссейн-паша склоняется к сдаче:
- Но его знамсносцы-байрактары противятся, сказывая: нет хлеба и мя-
са, так мы всех кошек переловим, всех собак передушим, станем крыс
жрать, но Очаков не сдадим...
В ночь на 27 ноября в землянку светлейшего привели златокудрую хрис-
тианку родом из Подолии, жену убитого янычара. Потемкин поил ее чаем с
пастилой, разговаривая по-польски.
- Отчего пани бежала, кого шукаст?
- Паша всех христианок велел отправить на ночь в траншеи... Он поже-
лал воодушевить агарян своих к отбитию штурма...
Задували метели. По утрам собирали замерзших. Живые с трудом откапы-
вались от снега. "Сколько в сии дни померзло людей и пало скота. Где ни
посмотришь, везде завернуты в рогожи человеки, везде палый скот. Там ро-
ют яму, здесь лежит нагой мертвец, в другом месте просят милостыню на
погребение".
- Пошли на штурм! - требовали солдаты.
Турки сделали вылазку на батареи генерала Степана Максимовича, "пере-
резав люден, от холоду уснувших... Максимович, разбудя солдат, пошел сам
вперед отбивать пушки, но был сильно порубан, повержен на землю; в кото-
рое время турки отрубили ему голову". Пушки удалось отбить, но множество
голов янычары утащили в Очаков и, "взоткнув их на штыках, разставили по
валу крепости; между сими головами примечена и голова генерала Максимо-
вича". Об этом доложили Потемкину, который голову своего приятеля долго
разглядывал через трубу.
- Время истекло... Штурм! - возвестил он.
И весь лагерь, будто его сбрызнули живою водой, вдруг разом поднялся,
ликующий, возбужденный, радостный.
- Штурм, штурм... хотим штурма! - кричали люди.
Начались объятия, целования. От охотников идти на смерть не стало от-
боя, даже кавалеристы бросали лошадей, желая вместе с пехотою лезть на
стены. Метель еще два дня покружила, потом ударил мороз.
- Хотим штурма! - орали солдаты. - Ведите нас...
Офицеры давали клятву: взойти на стены раньше солдат! В гвалте голо-
сов затерялись оркестровые выкрутасы Сарти на слова канона "Тебе Бога
хвалим".
ЗАНАВЕС
6 декабря 1788 года турецкая твердыня не устояла...
Самый важный стратегический узел был развязан!
Зима эта осталась в народной памяти - очаковской.
Штурм крепости, начатый и проведенный с большой решимостью, обошелся
русскому воинству в 3 тысячи человек. Турки потеряли около 10 тысяч. При
сильном ветре стояли жгучие морозы, и тяжелораненые замерзали. Под конец
штурма, когда солдаты уже вламывались в жилища города, турки резали се-
бя, янычары резали жен своих, матери убивали детей своих. Русским воинам
пришлось спасать детей от матерей, а жен отрывать от мужей - и турецкие
семьи оказались разобщенными. Потемкин указал сгонять пленных в "таборы"
- отдельно военных, отдельно обывателей. Примечательно: в ушах турчанок
сохранились драгоценные серьги, на их руках остались браслеты и алмазные
перстни, - русские не мародерничали!
Но общая картина была ужасна. Еще лилась кровь, еще убивали людей в
переулках, душили в подвалах и кидали с крыш, а через Бендерские ворота
уже выбегали рыдающие от страха женщины, за ними с плачем бежали дети. В
плен с остатками гарнизона, с бунчуками и пушками попал и трехбунчужный
старик Гусссйнпаша. На его же глазах янычары побросали ятаганы к ногам
победителей, чиновники сложили в костер бухгалтерские книги... Потемкин
повидался с трехбунчужным:
- Не стыдно ли тебе, старче, упорствовать столь жестокосердно? Ты сам
видишь, каковы жертвы фанатизма твоего.
На что Гусссйн-паша отвечал светлейшему:
- Ты имел указ от своей кралицы, я имел фирман своего султана. Каждый
исполнял свой долг. За кровь мусульманскую я дам ответ Аллаху, а ты -
Христу. Если ты добрый человек, вели слугам отыскать мою чалму, которую
я потерял в бою с вами. Я уже не молод, и голова сильно мерзнет.
Затоптанную в рукопашной схватке чалму отыскали, паша с удовольствием
накрыл ею голову. Янычар сразу заставили разделять трупы на "ваших" и
"наших", мертвых стаскивали на лед лимана. Пленным было объявлено, что
здесь они не останутся: всех отправяет на галеры Балтийского флота -
гребцами.
На депешу Потемкина о взятии Очакова императрица быстро отвечала с
кабинет-фурьером: "За уши взяв тебя обеими руками, мысленно тебя целую,
друг мой сердечный... С величайшим признанием принимаю рвение и усердие
предводимых вами войск, от высшего до нижних чинов. Жалею весьма о уби-
тых храбрых мужах; болезни и раны раненых мне чувствительны; желаю и Бо-
га молю о излечении их. Всем прошу сказать от меня признание мое и спа-
сибо..."
Оставив гарнизон в Очакове, светлейший стронул армию на винтер-квар-
тиры, а сам отправился в Петербург - к славе!
Слава была велика. Вся дорога от Херсона до Петербурга освещалась
кострами, к приезду светлейшего на площади городов выходили губернаторы
с женами, чиновники с дочерьми. Он пролетал мимо, едва успев махнуть
ручкою. Бубенцы звенели под дугами, напоминая бубны цыганские, удаль
прошлую - молодецкую. А народ, стоя на обочинах, кричал: "Ура, Оча-
ков!.."
Чтобы не скучать в дороге, Потемкин из мучных лабазов Калуги похитил
от старого мужа молодую, но весьма дородную купчиху, ублажал ее слух
"кабацкими" стихами Державина:
- "В убранстве козырбацком, с ямщиком-нахалом, на пноходе хватском,
под белым покрывалом... кати, кума драгая, в шубсночке атласной, чтоб
осень, баба злая, на астраханский красный не шлендала кабак и не бузила
