нажды Ушаков намекнул Потемкину о своих идеях, и князь Таврический,
громко хрустя поедаемой репою, удивился его смелости:
- Много ль еще таких умников на моем флоте?
- Не дай-то Бог быть первым и последним...
Эскадры строились так: авангард, кордебаталия, арьергард. Англичане
своим вековым авторитетом утвердили международный шаблон: неприятели в
кильватерных линиях двигались параллельно одна другой, каждый корабль
старался выпустить большее число залпов в противостоящий корабль против-
ника. Быстрые корабли тащились вровень с медлительными, не используя
главного козыря - скорости маневра. По английской традиции, только "заб-
рав" ветер у противника, можно открывать сражение. Враждующие флоты
иногда целую неделю крутились на одном месте" не стреляя, а только си-
лясь "поймать" ветер... Боже упаси в те времена нарушить линию! На таких
нарушителей смотрели как на падших людей.
Таких судили. Таких презирали. Таких и вешали.
Ушаков многое передумал, играя на флейте. Турки хорошо держатся, пока
держится их флагман. "А ежели, разломав строй, навалиться на корабль ка-
пудан-паши?.. Ошеломить дерзостью, разрезать линию на куски и по кускам
разбивать, презрев условности?" Но мысли Ушакова пока таились под спу-
дом. Да и сам он, будучи в бригадирском ранге, командовал лишь авангар-
дом Севастопольской эскадры, подчиненной контр-адмиралу Марко Войнови-
чу...
5 июля 1788 года на траверзе острова Фидониси Войнович встревожил
Ушакова запискою: "Неприятель идет. Что делать?"
- Ну и пусть идет, - сказал Федор Федорович.
Записку Войновича он, к счастью, не порвал.
- Русские идут, Гасан, что делать?..
На флагманском "Капудание", в салоне Эски-Гасана, скромная простота
мусульманских жилищ: сундуки вдоль стенок, шкафчики с посудою, медные
кувшины в углу. Капудан-паша угощал в салоне адмирала Сайда, тоже алжир-
ца. В окошках "балкона" посверкивало море, вдалеке виднелись скалы ост-
рова Фидониси. Ветер отогнул край шторы, скрывавшей аляповатую копию с
тициановской "Венеры".
- Ветер мы забрали, Сайд, - ответил Гасан.
- Да, ветер, слава Аллаху, в наших парусах...
Турки потратили немало дней на искусное лавирование, чтобы заманить
эскадру Войновича подальше от базы, а семнадцать "султанов", обшитых
медью, против двух линейных громадин черноморцев обнадеживали их успе-
хом. В нижних палубах турецких "султанов" постоянно галдели тысячные
экипажи. В составе их были левенды - морская пехота, готовая к резне при
абордажах, сшкладжи - марсовые, способные разобраться в джунглях такела-
жа, гсишонджи, обслуживающие погреба с порохом и батарейные деки.
Гасан хлопнул в ладоши, велев подавать трубки.
- На все воля Аллаха, - сказал он, решившись.
Корабельные склянки отзвонили два часа дня.
Первый удар Гасана предназначался русскому авангарду. Ушаков держал
флаг на линейном "Святом Павле", он голосом подозвал ближе фрегаты, ок-
ликнул их молодых командиров.
- Не страшитесь быть дерзкими, - сказал он им. - Не имейте на меня
оглядки по пустякам, ежели обстоятельства призовут к самоличным поступ-
кам. Помня о своей тактике, о своем корабле, не забывайте общей страта-
гемы эскадры... Старайтесь отнять "люфт" у врага проклятого! Ну, с бо-
гом-пошли...
Имея хороший ветер, турки охватывали авангард Ушакова. На "Преображе-
нии" мимо "Святого Павла" прошел сам Войнович.
- Батюшка! - окликнул он Ушакова. - Имей стсрежснис, иначе и себя и
нас угробишь. Крокодилы-то алжирские люты. Поступай по совести...
Против 550 пушек черноморцев Гасан напирал мощью 1100 орудий - жутко-
вато! Свежий ветер влетел в паруса авангарда. Ушаков, стоя на штанцах,
расставил ноги пошире.
- Сто шестьдесят пудов-вся наша сила, - сказал он офицерам. - Бить
позволяю с дистанции пистолетной.
- Как держать? - спрашивали от руля боцманматы.
- Так и держите... лучше нам не придумать!
Издали было видно, что на палубе "Капудание" возникла драка: албан-
цы-лсвенды тузили аикладжи-турок.
- Нашли время, - усмехнулся Ушаков.
Турецкий строй растянулся, но сохранял боевую стройность. Войнович с
кордебаталисй показался из-за острова, и авангард Ушакова порывисто вре-
зался в линию противника, исколачивая ядрами его головные суда: это были
фрегаты. Не выдержав, они отвернули с курса, но... обнажили флагманский
"Капудание".
- Попался! Бей его, ребята... изо всех доков!
Гасан минуты две метал ядра в свои же корабли, покинувшие его, словно
наказывая их за трусость. Потом сцепился с самим Ушаковым. "Павел" и
русские фрегаты поражали турецкого флагмана, неустанно работая артилле-
рией, а корабли Войновича схватились с концевыми судами противника. Сра-
жение опоясало корабли по всей дуге горизонта. Остроглазые матросы гром-
ким криком возвещали о количестве и точности попаданий. Горячим воздухом
боя сорвало парик Ушакова, обнажилась крупная голова, кое-как острижен-
ная ножницами.
- Работай, ребята... работай! - похваливал он людей.
На "Капудание" с хряском стала рушиться мачта, но не упала в море,
удерживаемая снастями. На "Павле" снесло форстсньгу, громко лопались
вантины. Корабль вздрогнул от сильного удара, палубные матросы перегну-
лись за борт.
- Что там за ядро такое? Гляньте, - велел Ушаков.
- Не ядро-булыгою залепили! Торчит из досок...
"Павел" продолжал движение, разбрасывая вокруг себя пламенеющие
брандскугели, и там, где он появлялся, турецкие корабли шарахались в
стороны. Еще сорок минут Гасан выдерживал этот натиск, а потом и он от-
вернул - прочь! В корму "Капудание" добавили ядер, Ушаков видел, как
отскакивают рваные доски, летят стекла из окошек салонного "балкона". А
следом за флагманом торопливо рассыпалась вся турецкая эскадра.
- Без пастуха не могут! - радовался Ушаков...
Битва при Фидониси завершилась победою русских, но теперь начиналась
битва за честь мундира. Войнович представил рапорт о сражении светлейше-
му, восхвалив себя и свою кордсбаталию. Федор Федорович тоже описывал
бой для Потемкина, рассказав ему все, как было, приложив даже писульку
Войновича с вопросом к нему: "Что делать?" Он просил у князя Таврическо-
го наградить людей его авангарда... Марко Иванович вызвал простака на
откровенность, говоря вроде дружески:
- Что же ты, голубчик мой, благородную корабельную дуэль превратил в
какую-то драку. Я за тобою, миленький, и уследить у Фидониси не мог -
так ты горячился.
- Война и есть драка. Где же нам еще горячиться?
- А известно ль тебе, что британский адмирал Бинг однажды тоже разло-
мал линию, после чего и был повешен в Тауэре, яко отступник от святых
правил морской науки.
- Чему дивиться! Кому суждено быть повешенным, тот не утонет. А мне
вот, - сказал Федор Федорович, - стало очень сомнительно: вы людей моих,
геройство проявивших, в угол задвинули, а себя наперед выставили... Где
правда?
Войнович опешил и дал ответ письменный: "А вам позвольте сказать, что
поступок ваш дурен, и сожалею, что в этакую минуту расстройку и к службе
вредительное дело в команде наносите. Сие мне несносно..." Федор Федоро-
вич написал Потемкину, что терпеть придирки и ненависть графа Войновича
далее не намерен. К тому и честь мундира обязывает.
Потемкин на дела в Севастополе давно взирал косо. И поверил рапорту
Ушакова, а Войновича стал ругать за то, что плут не поддержал авангард
Ушакова всеми силами эскадры, чтобы от Гасана остались рожки да ножки.
Войнович в ответ кляузничал:
- Ушаков много воли взял. Я не успел оглядеться, как он будто с цепи
сорвался, и меня прежде не спросил: как быть? Я бы иное советовал, более
разумное...
Потемкин сунул к носу враля записку: "Что делать?"
- Сколько раз я просил тебя эскадру для боя вывести? Привыкли вы там,
в Севастополе, яйца под собой высиживать. Прав Суворов, что в морс ваше-
го брата и на аркане не вытащить... Одно достоинство сохранил ты, граф,
от рождения своего: две дырки в носу имеешь, чтобы вкусное вынюхивать,
да еще дырка, чтобы вкусное жевать...
Разлаяв Войновича, светлейший призвал Попова:
- Так что там Ванька Салтыков: взял Хотин или нет?
- Не мычит не телится.
- Беда мне! Что делать?..
И он порвал записку Войновича с таким же вопросом.
...После сражения при Фидониси в Константинополе состоялась траурная
процессия женщин; закутав лица черными платками, погруженные в скорбь,
они собрались у дворца Топ-Капу, оставив у Порога Счастья жалобу на Эс-
ки-Гасана, под флагом которого женщины лишились своих мужей и сыновей.
Вдовы и матери выразили робкий, едва расслышанный султаном протест:
нельзя ли доверить флот другому капудан-паше?
Ушаков низко уронил грозного Эски-Гасана, а светлейший начал подни-
мать Ушакова: за битву при Фидониси он получил Георгия четвертой степени
и Владимира третьей степени. Трижды кавалер - это уже персона! Попову
было сказано:
- Надобно Ушакова в адмиралы подтягивать. Сам-то он за себя не попро-
сит, а наши обормоты больше о себе думают.
- Прикажете государыне так и отписать?
- Не надо. Я сам напишу ей...
Ламбро Каччиони сообщал Потемкину, что им создана целая флотилия: "Я,
производя курс мой, воспрепятствовал Порте обратить военные силы из ост-
ровов Архипелажских в море Черное, и сколько произвел в Леванте всякого
шума, то Порта Оттоманская отправила против меня 18 великих и малых су-
дов". Русский флаг снова реял в Эгейском море, его видели в Дарданеллах,
греки отчаянно штурмовали крепость Кастель-Россо, великий визирь
Юсуф-Коджа обещал Ламбро Каччиони десять мешков с пиастрами, если он
отступится от дружбы с Россией, султан Абдул-Гамид дарил герою любой
цветущий остров в Архипелаге, чтобы Каччиони был там всемогущим пашой; в
противном же случае султан грозил послать "силу великую, дабы усмирить
Вас!" Ответ пылкого патриота был таков:
- Меня усмирит смерть или свобода Греции...
Жалея войска, светлейший не жалел бомб и ядер, бросаемых в кратер
крепости, извергавшей, подобно вулкану, огненную лаву обратно - на осаж-
давших. Все телесные наказания Потемкин под Очаковом запретил, открыл
для солдат прямой доступ к себе с жалобами. ("Офицеры таковым послабле-
нием службы недовольны, ибо и сих уже не слушают и, перекословя, гово-
рят, что пойду к его светлости"). Иностранные газеты изолгались. В кор-
респонденции из Геттингена Суворов узнал о себе, что он сын немецкого
колбасника из Гильдесгейма; о Потемкине писали, что якобы он уже бежал в
Польшу, оставив армию на попечение иностранцев... Это правда, что принц
де Линь не покидал Потемкина, будучи уверен, что станет руководить им.
Но светлейший советников не терпел.
Синело море, кричали чайки, к столу подавали рыбу и виноград. Однажды
(босой и в халате) Потемкин гулял по берегу лимана, когда к нему подошел
солдат с галерной флотилии, крепко подвыпивший, и спросил бесстрашно:
- Смею ль открыть вашей светлости тайну?
- Какую, братец?
- Вчера, изволите знать, бомба рду взорвало. Сразу восемьдесят душе-
нек погибло. Я один уцелел. И прошу: не велите французам нами командо-
вать. По-русски не разумеют, только тумаки раздают. Эдак дела не объяс-
нишь. С русским-то офицером язык мы всегда найдем. И бомбарду не взорва-
ло бы никогда, если бы столковались мы.
- Спасибо, братец, за честность. Я подумаю...
Примерно о том же завел речь и князь Репнин (но уже в рассуждении
русского помещика и аристократа):
- Греки сражаются заодно с нами за свободу свою, и тут что скажешь?
Ордена, чины, деньги-для них ничего не жалко. А вот причастность принца
Нассау-Зигена... к чему нам она? Русские офицеры, как и солдаты их, мрут
от грязи и голода, чечевице радуясь, а принц одним махом три тыщи наших
мужиков обрел. А вы ему еще и Массандру подарили... За что? Человек он,
