не спорю, смелости легендарной. Но в поступках сего палладина нет плана,
один порыв честолюбия. Когда-нибудь, - заключил князь Николай Ва-
сильевич, - он сам взлетит на воздух и многих увлечет в пучину.
- Ежели принца Нассау убрать, - отвечал Потемкин, - так над флотилией
гребной опять Мордвинов возвысится. По мне, лучше с безумцем быть, неже-
ли с человеком робостным. Я не виноват, что здесь, под Очаковом, сложи-
лись такие конъюнктуры, какие и при дворах складываются. Но принца изго-
нять я не стану: нам его связи с Мадридом еще пригодятся...
Сидя в шатре, Потемкин поглощал квас, переводил с французского языка
книгу Сен-Пьера о вечном мире. Отбросив перо, велел Попову звать компо-
зитора Джузеппе Сарти.
- К падению Очакова прошу сочинить хорошую ораторию на канон "Тебе
бога хвалим". Оркестры соедини с рогами и литаврами, добавь громов пу-
шечных и звонов колокольных. Да попробуй в паузах бубны цыганские.
- Когда же падет Очаков? - спросил Сартн.
- Об этом извещен я и всевышний...
Снова примчался курьер из Бессарабии.
- Хотин пал! - возвестил он, из седла выпрыгивая.
- Врешь, - отвечал Потемкин. - Сам-то видел ли?
- Видел! Салтыков уже пировал с пашою Хотина, а с ними две гурии бы-
ли... одна гурия из гарема хотинского, а другая, кажись, метресса нашего
Салтыкова, и сейчас она бежала в Варшаву...
Салтыков во всем опередил его светлость. Опсчалясь завистью, воинской
и мужскою, Потемкин мутным глазом, источавшим слезу, еще раз обозрел не-
рушимые стены Очакова:
- Ладно. Спать пойду. Мух-то сколько, Господи!..
Стон стоял под Очаковом от мириадов мух, которые облепляли мертвецов,
роились над лужами поноса кровавого. Все это - нестерпимые факты "времен
Очакова и покоренья Крыма".
Главное было сделано: Ушаков разломал линию!
11. ОТ ВЕЛИКОГО ДО СМЕШНОГО...
Обзывая прусского короля "пентюхом", Екатерина именовала шведского
короля "Дон-Густавом" или "фуфлыгой".
- Попадаться мне на язык не советую, - говорила она.
В Стокгольме сложилось очень странное положение: столица Швеции имела
уже русских военнопленных, госпитали ее были заполнены ранеными, но там
же еще продолжал находиться и русский посол - граф Разумовский, которому
эта забавная ситуация даже нравилась... Безбородко докладывал:
- Ваше величество, испанский посол Гальвес, заменивший спятившего
Нормандеса, сказывал мне за ужином, что Мадрид большую нежность к России
заимел и гишпанцы склонны посредничать к миру на Балтике. Не послать ли
нам в Мадрид палладина Нассау-Зигена для переговоров, потому как, и сами
знаете, не стало уже сил с двух фронтов отбиваться.
- Рано быть миру! Сначала я как следует исколочу фуфлыгу на Балтике,
а уж потом и замиряться с ним стану...
Вслед за этим возникла странная война Екатерины II с Густавом III.
Оба они были плодовитыми писателями и драматургами, мастерами вести
спор. Теперь монархи вступили в литературное состязание между собой, за-
ведя в газетах Европы полемику на тему: кто виноват? Густав во всем об-
винял Россию, Екатерина осуждала короля. Пожалуй, не было еще примера в
истории мировых войн, когда бы наряду со звоном шпаг и грохотом взрывов
отчетливо слышался надсадный скрип гусиных перьев, - монархи разоблачали
один другого во многих грехах...
Екатерина все-таки отпустила на войну Павла, а потом села сочинять
либретто комической оперы "Горе-Богатырь", в которой своего же сына вы-
вела главным идиотом. Горе-Богатырь, женатый на большой дуре Гремиле Шу-
миловне, жил тем, что воровал изюм из материнской кладовки, а воспитывал
его дворянин Кривомозг. Горе-Богатырь надел бумажные латы, взял в руки
меч деревянный и отпросился на войну, чтобы геройствовать. Мать, отпус-
кая свое дите, сказала: "Пущай едет, ибо, не взбесясь, собака не пропа-
дает..." Безбородко был против публикации этой вещи.
- Тут и любой поймет, кого вы расписываете. Кривомозг - это покойный
граф Панин, а Громила Шумиловна опять беременна. Хорошо ли это - из нас-
ледника престола дурачка делать?..
Екатерина обещала не ставить оперу, прежде не посоветовавшись с По-
темкиным. Именно в эти дни граф Безбородко вызвал прусского посла Келле-
ра и сказал, что Берлин не только отсыпает золото в карман Густаву III,
но, как ему стало известно, Пруссия помогает Швеции и воински.
- У нас много дезертиров, - смутился Келлер.
На Безбородко такие увертки действия не возымели.
- Я допускаю, что из прусской армии бежит немало людей. Но впервые
слышу, чтобы они дезертировали... с пушками!
Поражение своего флота при Гогландс "Дон-Густав" поспешил объявить
своей громкой победой, королевский дворец в Стокгольме был расцвечен
праздничной иллюминацией, в плошках сгорало тюленье сало, реяли флаги и
вымпелы...
Пленных солдат и матросов (980 человек) доставили в Стокгольм; русс-
кие поразили шведов большим ростом и здоровым, крепким видом (это и по-
нятно: для экспедиции в Архипелаг подбирали самый цвет русской молоде-
жи). Шведская королева Магдалина расселила пленных в бараках близ своей
дачи "Гага", по вечерам русские устраивали пирушки с танцами, любезно
вовлекая в свой круг и шведов. К великому удивлению королевы, несколько
"матросов" оказались... женщинами. Как ни боролись в Ревеле и Кронштадте
с этим явлением, но женщины в форме матросов все-таки умудрялись просо-
читься в состав экипажей. Одних влекла романтика, других любовь, третьи
бежали на флот от тяжкой женской доли. Морских кадетов и гардемаринов
шведы отправили доучиваться в Упсальский университет, пленные офицеры
флота продолжали читать им лекции по теории военно-морского искусства.
Такое же гуманное обращение встретили в России и шведские пленные, кото-
рых селили в частных домах обывателей Москвы и Калуги, Ярославля и Каза-
ни...
Шведский флот оставался запертым в Свеаборге; король жил на корабле
"Амфион". Герцог Зюдерманландский провел Эренстрема в салон, где тайный
агент доложил королю, что эстляндскос дворянство имеет давние симпатии к
Швеции:
- А лифляндское более тяготеет к прусским порядкам. Однако простона-
родье настроено иначе, и жители Эзсля даже составили народное ополчение
в пользу России.
- Достаточно! Вы видели Разумовского?
- Да, - отвечал Эренстрем, - Разумовский гулял в толпе на набережной
Стокгольма, и я был удивлен, какие у него приветливые отношения с офице-
рами флота вашего величества.
- Ас кем гулял он? - спросил герцог Карл.
- С ним была красавица Вреде.
Король с братом стали смеяться, Густав сказал:
- Се sont les crimes d'amour (это любовные проказы), и нас они не ка-
саются, хотя Разумовского пора бы уже высечь, а потом вытолкать в три
шеи за море. Поздравьте меня, Эренстрем: я заключил договор с турецким
султаном, Пруссия и Англия без ума от моей решимости... Хотя, - добавил
король, - барону Нолькену не мешало бы отрубить голову за то, что он не-
верно информировал меня о достоинствах русского флота...
Возле пояса короля болталась кривая турецкая сабля, подаренная ему не
султаном, а русской императрицей. За "кавалерским" столом Эренстрем об-
наружил у себя под тарелкой листовку, в которой шведов призывали не пе-
реходить границы с Россией, война с нею называлась преступной, а зачин-
щики этой войны должны быть судимы. Такую же листовку Эренстрем нашел у
себя под одеялом, утром они покрывали палубы кораблей, лежали на си-
деньях придворных экипажей... Он обратился к герцогу Карлу с вопросом -
что это значит?
- Это проделки Спренгпортена и его компании финляндских сепаратис-
тов... Увы, ненависть к королю стала невыносима! Всюду открыто говорят,
что моего брата следует держать в замке Або, как держали Эрика Четырнад-
цатого, пока он там не умрет.
Эренстрем заметил, что офицеры едва кланялись Густаву III, избегая
общения с ним. Да, король хорошо подготовил страну к войне дипломатичес-
ки, но не учел настроения шведов. Не тогда ли и начала складываться в
сознании шведского народа идея "вечного нейтралитета"? В конце июля Ок-
сишиерна вызвал Разумовского, велев ему убираться из Швеции ко всем чер-
тям.
- А в наказание за то, что наш посол Нольксн тащился по грязи через
Польшу и Штральзунд, вы отправитесь бурным морем...
Для посла и его свиты шведы выделили старую яхту, но не дали ни лоц-
мана, ни матросов. Андрей Кириллович сказал коллегам и женам их, чтобы
они положились на него:
- Я ведь начинал жизнь в мундире флотского офицера, и я сумею провес-
ти корабль до Любека...
Чиновники русского посольства, неопытные в морских делах, с трудом
поставили паруса, посол занял место возле штурвала. Разумовский (под ви-
дом морской болезни, измучившей посольских дам) завел яхту сначала в
порт Висби, где из дипломата превратился в шпиона, нагло изучая оборону
шведского побережья. Из Висби его со скандалом выдворили только под
осень. Перед ним лежало штормовое море, он снова стоял у штурвала...
Этим плаванием Разумовский искупил многие свои прегрешения!
Екатерина приняла посла даже сурово:
- Я ведь догадываюсь, что графиня Вреде была лишь для отвода глаз...
Я жду признания. Назовите имя той дамы, которая была подлинной героиней
вашего стокгольмского романа.
- Я надеюсь, нас никто не слышит?
- Слушаю одна я.
- Это была... шведская королева Магдалина.
- Ну, я так и думала. - Екатерина ничем не стала награждать Разумовс-
кого. - Вы что-нибудь желаете, граф?
- Вернуться в Вену, где изнывает моя юная невеста.
- Я причислю вас к венскому посольству. Езжайте...
Там он и остался до самой смерти - послом России, а Вена, благодаря
его расходам, обрела мост Разумовского, площадь Разумовского, композито-
ры Гайдн и Бетховен нашли в нем хорошего друга... Можно восхищаться этим
удачливым человеком, но нельзя любить его, ибо Разумовский не любил Рос-
сию!
Когда в Финляндии случился голод и Швеция ни единого зернышка финнам
не отсыпала, Россия открыла для соседей свои хлебные закрома, а финны
добро помнили. Теперь финские егеря, главная ударная сила армии Густава
III, отказывались стрелять в русских солдат. А шведские офицеры не мири-
лись с заносчивым абсолютизмом своего короля. Что им эфемерная слава
Карла XII, если они от дедов своих понаслышались, до какого истощения
довел он страну бесполезной борьбой с Россией! Магнус Стренгпортен обра-
зовал тайный "Орден Валгаллы", вокруг него собирались все недовольные. В
финской деревушке Аньяла конфиденты составили обращение к русскому Каби-
нету, прося покровительства России для Финляндии...
- Грех, конечно, так думать о своем же брате, - сказала Екатерина, -
но этого фуфлыгу обязательно прикончат, как прикончили темной ночью и
его славного предка Карла Двенадцатого. Чтобы победить Швецию, Россия
уже не нуждается в новой Полтаве!
Павел еще гостил на фронте, а его "Гремила Шумиловна", оставаясь в
тылу, изображала жену народного героя. Граф Валентин Мусин-Пушкин взмо-
лился перед Екатериной, чтобы отозвала сына из армии, ибо цесаревич ме-
шает воевать, делая безрассудные распоряжения, а во время "шармютцелей"
(перестрелок) он еще и подпрыгивает, "намереваясь поймать пули, пролета-
ющие над его головою". Екатерина была мамочкой безжалостной:
- Пусть попрыгает - может, какую и поймает...
Безбородко предупредил ее об ухудшении дел в Европе:
- Дания, связанная с нами альянсом, выступила противу Швеции, но пос-
лы в Копенгагене, прусский и английский, грозят королю датскому, что,
ежели не поладит с Густавом, они сами войну Дании объявят... Король
хвост и поджал.
- Хорош союзник! Что еще новенького?
- Все старенькое. Маркиз Луккезини способами макиавеллиевскими скло-
няет вельмож варшавских к союзу с Пруссией, а бедные жители Данцига
столь ослаблены в торговле налогами, что терпеть убытки более не в силах
