драк..." Ну, целуйся!
Голубые снега России вихрило за окошками кареты.
К его приезду Екатерина достроила Таврический дворец, зодчий Кваренги
и живописцы подготовили для светлейшего праздничное убранство в комнатах
Эрмитажа. Императрица с Безбородко подсчитывали колоссальные издержки на
войну.
- Александр Андреич, - сказала Екатерина, - второй военной кампании,
как эта, не выдержим: обанкрутимся!
Ее фаворит Дмитриев-Мамонов завел речь на рискованную тему: все герои
получили арки и обелиски, одному Потемкину даже камня на земле не пос-
тавлено:
- Может, князю Григорию тоже хочется?
Екатерина распорядилась: ворота триумфальные в честь светлейшего ук-
расить арматурой с иллюминацией, а надпись сделать из новой оды Петрова:
ТЫ В ПЛЕСКАХ ВНИДЕШЬ В ХРАМ СОФИИ...
В седьмом часу вечера 4 февраля 1789 года в Зимнем дворце начался пе-
реполох, придворные кинулись к окнам:
- Едет светлейший! Едет... уже подъехал! Чествование его началось в
Тронной зале дворца. Задумчивый (и даже грустный), он спокойно принял:
драгоценный жезл генерал-фельдмаршала, орден Георгия первой степени,
грамоту из Сената с перечнем своих заслуг, золотую медаль, выбитую в его
честь, редкостный солитер к ордену Александра Невского, шпагу с алмазами
на золотом блюде, сто тысяч рублей на "карманные" расходы.
- А теперь, - объявила Екатерина, - я сознаюсь, что в честь героя
очаковского сочинила стихи. Вот, послушайте:
О пала, пали-с звуком, с треском -
Пешей, и всадник, конь и флог!
И сам со громким верных плеском
Очаков, силы их оплот!
Расторглись крепи днесь заклеппы,
Сам Буг и Днепр хвалу рекут;
Струи Днепра великолепны
Шумняе в море потекут.
Потемкин принял все как должное и сказал:
- Где хочешь сыщи, матушка, а к весне вынь да положь на пенек шесть
миллионов золотом... Я войну начинаю!
Екатерина ответила, что ресурсов нет - исчерпаны:
- А маленькая принцесса Фике состарилась, и никто ей больше в долг не
верит... Знай, что войну пора заканчивать.
- Начинать ее, - сказал Потемкин, взмахнув жезлом фельдмаршала. - И
тогда ты "в плесках внидешь в храм Софии", древнейший на Босфоре, еще от
Византии царственной...
Гарольды расступились, а музыканты вскинули валторны.
- Гром победы, раздавайся! - призвал их Потемкин.
ДЕЙСТВИЕ ШЕСТНАДЦАТОЕ
Гром победы, раздавайся!
Здесь был рубеж исполинского ешл шествия к немерцающей славе.
А.Н. Симойлов Жизнь и деяния князя Потемкина-Таврического
Имя странного Потемкина будет отмечено рукою истории.
А.С. Пушкин
1. АВТОРСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ
Близ старинной границы между литовской Жмудью и герцогством Кур-
ляндским с XV века существовало местечко Янишки (ныне Ионишки), считав-
шееся "гусиной столицей" всей Прибалтики, как когда-то и Арзамас считал-
ся "гусиной столицей" всей России... Сейчас по шоссе Елгава-Шяуляй вере-
ницей мчатся такси и личные машины: среди рижан принято ездить в Ионишки
- закупать гусей для праздничного стола.
Я тоже бывал на этой колхозной ярмарке, где можно приобрести кустар-
ную копилку для денег или воз сена для своей любимой коровы. Но меня
привлекало в этом городишке иное... Вероника (ныне покойная) уже звала
меня в такси, чтобы ехать обратно в Ригу, но я сказал ей:
- Погоди, я еще не осмотрелся как следует...
Впрочем, кроме здания величественного костела, я не отыскал здесь су-
щественных примет прошлого: через древний городишко прокатились две ми-
ровые войны.
- Что ты здесь потерял? - торопила меня Вероника.
- Я хочу найти дух...
- Чей?
- Того негодяя, который стал последним фаворитом старой Екатерины и
который уничтожил моего героя-Потемкина...
Да, именно здесь была резиденция князя Платона Зубова, здесь и догни-
вал он в неправедной жизни, а все вокруг, насколько хватает глаз, все
эти деревни, замки, фольварки и гусиные пастбища принадлежали ему, одно-
му ему.
Старая граница литовской Жмуди осталась позади, а для Вероники было
неожиданно услышать мои слова:
- Так ему и надо.
- Кому? - спросила она...
Я жил тогда как раз 1789 годом. На всякий случай, чтобы проверить се-
бя, я еще раз глянул в книгу Константина Грюнвальда "Франко-русские сою-
зы". Грюнвальд подтверждает: появление при дворе Сегюра все-таки сближа-
ло Версаль с Петербургом, а торговый трактат, зарожденный на водах озера
Ильмень, подготовил почву для заключения альянса; Безбородко уже хлопо-
тал о создании коалиции Франции, Испании, Австрии и России, направленной
своим острием против агрессивной Англии. "Впрочем, сообщает Грюнвальд,
этот договор не мог иметь больших последствий, поскольку вскоре в Париже
произошли потрясающие события!" Екатерина оказалась слепа: не сумев пре-
дугадать будущих бурь, она с милым кокетством говорила Сегюру:
- Я не разделяю мнения тех, кто думает, что Европа пребывает накануне
большой революции... Когда сапожникам нечего есть, их кормят, и, сытые,
они ложатся спать!
Перед Сегюром она была вполне откровенна:
- Я всегда не терпела Францию и не любила французов. Догадайтесь, кто
заставил меня взглянуть на Францию иначе?
Сегюр перечислил: Вольтер? Дидро? Де Линь?
- Нет, это был гениальный Фальконс, который первым донес до меня все
обаяние французской новизны, французской талантливости и красноречия...
хотя мне крепко от него доставалось! Но я благодарна этому сердитому че-
ловеку за многое.
Сегюр не раз говорил, что ее царствование сохранится в истории под
именем "екатеринианства":
- Но что важнее для вашего величества - мнение современников или пос-
мертное мнение потомков?
Он и сам не ожидал, что Екатерина разволнуется.
- Все-таки мнение истории для меня важнее, - созналась она. - Петра
при жизни ненавидели и проклинали, однако в памяти потомства он остался
с титулом "Великий". Я знаю, что обо мне говорят... все знаю! Но был ли
хоть один день в моей жизни, в который бы я не подумала прежде всего о
славе и величии России? Пусть будет суд, - сказала Екатерина. - Я верю,
что пороки мои забудутся, а дела останутся...
В конце беседы она предупредила Сегюра: исторических лиц надобно су-
дить, примеряя их деяния не ко временам будущим, их потребно судить по
условиям времени, в котором они жили:
- Тогда не так уж грешна покажусь и я... грешная!
Но суд истории сыграл с ней нелепую шутку: при имени Екатерины снача-
ла вспоминают любвеобильную женщину, а уж потом, перечислив всех ее фа-
воритов, припоминают и те громкие дела, которые свершила при ней великая
мать-Россия. Страсть императрицы с годами не утихала, но Потемкин сам
регулировал ее движение, уверенный в том, что Екатерина будет ему пос-
лушна, получая фаворитов только из его рук. В этом и таилась роковая
ошибка: светлейший никогда не думал, что при дворе сыщется иная сила,
ему враждебная, способная выдвинуть своего фаворита, чтобы устранить По-
темкина и восторжествовать на его унижении... С давних пор при дворе
состоял Николай Иванович Салтыков, омерзительный эгоист, сгоравший от
зависти ко всем, кто был важнее его и богаче. Под стать мужу была и ста-
рая карга Наталья Владимировна Салтыкова, обвешанная с ног до головы
амулетами образков, за что ее прозвали "чудотворной иконой". О появлении
этой гадины во дворце узнавали по неистовым воплям: "Сгинь... сгинь, са-
тана!" Перед Салтыковой, выкрикивающей такие заклинания, безобразные
карлики жгли перья и старые мочалки, дабы дурным запахом отвести в сто-
рону нечистую силу. Вот эта ханжеская чета, алчная и зловредная, решила
уничтожить Потемкина! А... как?
Очень просто. С помощью пригретого в доме своем Платона Зубова, что
служил в Конной гвардии секунд-ротмистром, ничем не выделяясь среди
гвардейской молодежи. Но он был смазлив лицом, брови имел дугами, ходил
на цыпочках, чтобы казаться выше ростом, и Салтыкова оценила его досто-
инства:
- Ты его, Коленька, представь в конвой ея величества, у императрицы
нонеча как раз нелады с Дмитриевым-Мамоновым, и даст Бог, через Плато-
шу-то свернем шею одноглазому!.. - велела она мужу.
А теперь, читатель, вспомним картину Валентина Серова "Выезд императ-
рицы Екатерины II на соколиную охоту". В широком ландо едет императрица,
с явным вожделением оборачиваясь назад, чтобы взглянуть на молоденького
красавчика Зубова, а чуть поодаль, почти на самом срезе картины, предс-
тавлен благодушествующий князь Потемкин-Таврический, - он еще не догады-
вается о том, что сейчас решается его судьба.
...Такси мчалось дальше - к Риге.
- Так ему и надо! - повторил я со значением.
Шофер рассмеялся, а Вероника спросила:
- Все-таки объясни, что значит эта дурацкая фраза и какое она имеет
отношение к Потемкину?..
Давайте снова вернемся в "гусиные" Янишки - Ионишки начала прошлого
столетия. Пушкин еще не написал своего "Скупого рыцаря", а Бальзак не
создал "Гобсека". Но удивительно, что все гнусные качества этих героев
Пушкина и Бальзака воплотились в последнем фаворите Екатерины - князе
Платоне Зубове, который с 1814 года проживал в литовских владениях... В
ту пору это был человек уже потасканный жизнью, истощенный развратом.
Его узкое лицо бороздили глубокие складки. Постоянно пребывая в угнетен-
ном расположении духа. Зубов часто повторял:
- А так ему и надо... Так и надо!
Историк пишет: "Слова эти срывались у него с языка, будто в ответ на
какую-то навязчивую мысль, не дававшую ему покоя. Нс надобно быть опыт-
ным сердцеведом, чтобы догадаться, глядя на Зубова, что на совести его
тяготеет какое-то мрачное преступление..." Обладатель несметных сокро-
вищ, хранимых в подземельях замка, Зубов превратился в мерзкого скрягу,
оживляясь лишь во время ярмарок, на которых азартно барышничал лошадьми,
гусями и пшеницей. Одетый в потрепанный архалук, часто небритый и плохо
вымытый, обладая идиотской привычкой засовывать в нос палец, последний
фаворит Екатерины II представлял отвратительное зрелище...
- Так ему и надо! - произносил он всегда неожиданно.
Вот подлинный текст его признания о Потемкине, тогда же записанный М.
И. Братковским: "Хотя я победил его наполовину, но было необходимо уст-
ранить его совсем, это было необходимо, потому что императрица просто
боялась его, как взыскательного супруга. Меня она только любила... По-
темкин-вот главная причина тому, что я не стал тогда вдвое богаче". Про-
живая в Янишках, князь Платон Зубов не щадил крепостных, замучивая их
бесконечными поборами. А все награбленное тут же превращал в звонкую мо-
нету, которую и ссыпал в подвалы своего мрачного, нелюбимого замка. Ис-
пытывая страх смерти, он, подобно героям Пушкина и Бальзака, спускался
по ночам в подвалы, где, как говорили очевидцы, у него хранились горы
золота и серебра. И там Зубов пересчитывал деньги. У него было скоплено
ДВАДЦАТЬ МИЛЛИОНОВ только в монетах.
- Так ему и надо! - твердил он с упрямством маньяка.
Но прав народ, сложивший мудрую пословицу: на каждого волка в лесу -
по ловушке. Однажды в костеле Зубову встретилась бедная пани Валентино-
вич с пятнадцатилетней дочерью, и он - воспылал. Это случилось в 1821
году, когда 50-летний Зубов, уже поседевший и с выпавшими зубами, казал-
ся сгорбленным старцем. Сначала он зазвал Валентиновичей, мать с до-
черью, на обед к себе, затем пригласил мать в подвалы своего замка.
- Видите? - спросил он бедную женщину. - В этой куче ровно миллион
золотом, и этот миллион ваш, если ваша дочь...
- Тому не бывать! - возразила гордая пани. - Моя дочь будет принадле-
жать вашей светлости только в том случае, если станет светлейшей княги-
ней Зубовой...
Ко дню свадьбы Зубов подарил невесте грошовые сережки. Он стал обла-
дателем юной красавицы Теклы Игнатьевны, но отношений между супругами не
возникло, ибо Платон Зубов давно перестал быть мужчиной.
