на кораблях, обшитых медью от порчи и загнивания. "Течи подводной, -
докладывал он, - во всю кампанию не имел, кроме как одну четверть, а в
крепкие ветры полдюйма в сутки набегало воды в трюмы". В 1783 году Уша-
кову исполнилось сорок лет - хорош!
- Поживем - порадуемся, - сказал он, щи хлебая...
Случалось ему бывать в столице. Всегда далекий от светского блеска,
застенчивый, он навещал Ивана Перфильевича Елагина, очень дальнего соро-
дича. Елагин, раздобрев от хорошей жизни, проживал большим барином, вла-
дея островом, которому и передал свое имя. До призыва гостей к столу
Ушаков гулял в картинной галерее. От старинных полотен будто излучались
запахи полуденной кухни, погребов и кладовок старой, зажиточной Голлан-
дии. Громоздились румяные окорока, шипели на противнях кровавьте куски
мяса, лежали мертвые утки и зайцы, рубиново мерцало в графинах вино,
плавал ломтик лимона в стакане. А на вакхических картинах бушевали
пьяные вислопузые сатиры с рогами, могучие толстозадые бабы кормили из
необъятных грудей волосатых мужиков с козлиными ногами, осоловелых от
сущности полурайского бытия... В гостях у вельможи Ушаков встретил По-
темкина, удивившего простотой своего обхождения. Потемкин сказал моряку:
- С лица тебя к аристократам не причислю. Ишь скулы-то вывернуты, гу-
бы оттопырены, а под париком небось мысли шевелятся... Перфильич-то кем
тебе доводится?
- Десятая вода на киселе.
- Вода твоя, а кисель хлебать к нему бегаешь. - Светлейший нагнулся,
общупав ботфорты моряка. - Не сафьян!
- Мы же не придворные, ваша светлость.
- Нищие вы все, вот кто! - отвечал Потемкин. - Сам знаю, что щам да
каше радуетесь... Ладно. А водку ты пьешь?
- Коли угостят, чего ж не выпить ее?
- Трезвость, запомни это, в моих глазах еще не добродетель, а лишь
отсутствие порока. Хотя пьяниц и не люблю!
За столом он спрашивал Ушакова: почему турецкие султаны в три палубы,
поставленные в ряд с русскими трехпалубными, все равно выше и грознее
российских кораблей кажутся?
- От шапок! - Федор Федорович объяснил: матросы турецкие носят колпа-
ки длиною в локоть и даже в бою не снимают их, потому на кораблях султа-
на много пространства в деках (как бы в комнате с высоким потолком).
Потемкин спросил: хорошо это или плохо, если корабль имеет высокие
борта?
- Очень плохо, - ответил Ушаков. - При высоте борта корабль "парусит"
и валкость на волне большая, а точность стрельбы от сего малая. К тому
же турки размещают батарейные палубы близ ватерлинии, отчего через отк-
рытые для боя лоцпорты комендоров и прицельщиков волною заплескивает.
- Вспомнил! - вдруг просиял Потемкин. - Не ты ли, милейший, "Штандар-
том" царицы на Неве командовал?
- Я.
- А у меня на Черном море не желаешь ли послужить?
- Рапорт уже подавал. Ответа нет.
- Будет. Жди. Вместе покормим комаров херсонских...
Адмиралтейств-коллегия утвердила перевод Ушакова на флот Черного мо-
ря, и он стал загодя формировать команды матросов. Где-то далеко от мо-
рей затихла под снегом родимая деревушка Бурнаково, где по ночам волки,
сев на замерзшие хвосты, обвывают слепые окошки крестьянских изб...
"Детство, где ты?"
Светлейший дружбы с Леонардом Эйлером не порывал, спрашивая ученого,
чем может быть ему полезен, не надо ли дровишек березовых, а Эйлер всег-
да имел к нему вопрос:
- Чем государство ныне озабочено?
- Да опять финансы... Если б России иметь столько денег, сколько на-
род наш терпения имеет, - вот жилось бы нам: рай! А чем вы ныне озабоче-
ны?
- Делами академическими и воровством в науке... "Санкт-Петербургские
ведомости" тоже погибают!
Главная газета страны издавалась тогда Академией.
Настал и новый, 1783 год.
- А где же календарь? - развела руками Екатерина. - Опять не сладили
календарь к сроку выпустить. Сколько у Академии спирту уходит, что не
знай я своих ученых, так сочла бы их всех за беспробудных пьяниц.
Она сказала Потемкину, что во главе Академии поставит Дашкову.
- Ты, матушка, в выборе своем не раскаешься?
- Может, и раскаюсь. Но пусть все хохочут: я - Екатерина великая, а
Дашкова-Екатерина малая...
В разговорах с сановниками императрица все чаще обращалась к финансам
империи.
- Не умеем мы еще так жить, чтобы при виде рубля нашего в Европе все
шляпы снимали, а если червонец русский там показать, так чтобы все на
колени падали.
- Ежели нам вино продавать дороже, а?
Это предложение Потемкина подверглось резкой критике Александра Анд-
реевича Безбородко, взявшегося и за финансы.
- При общей дороговизне вина возникает тайное винокурение и торговля
в ночные часы, когда кабаки заперты. Отсюда рост преступлений и новые
расходы на полицию. Петр Третий, помните, дал амнистию каторжанам, от-
пустив на волю пятнадцать тыщ. Я проверил: все осуждены за то, что сами
вино делали.
Спорить с Безбородко трудно. Потемкин спросил:
- Сколько миллионов не хватает у нас в бюджете?
- В этом годе около десяти. А где взять?
По всем расчетам, страна должна или разрушиться, или пойти в кабалу к
странам богатым, вроде Англии. Но, в нарушение всякой логики, Россия вы-
живала - и обязана в этом неисчислимым богатствам природы, поразительной
стойкости народа, умеющего есть в три горла, но умеющего и сидеть на
корке хлеба.
Безбородко образовал особую финансовую комиссию. Заговорили об опас-
ности лажа. Металлу это пока не грозило. Рубль серебром меняли на 100
копеек медью, золотой империал шел за 10 рублей серебром. Курс ассигна-
ций был устойчив, и бумажки без споров обменивались в банках на золото,
серебро или медь - в точной стоимости. Но уже появилась тенденция к ла-
жу: ассигнационный рубль грозил стоить 99 копеек. Снижение курса могло
пойти и далее.
- Так! - рассудил Безбородко. - Срок со времени выпуска ассигнаций
миновал изрядный. Если и металл стирается в пальцах, почему бы и бумаге
не терять цену?.. Подумаем, господа, о самом ныне насущном: как доходы
увеличить?
Думали недолго: только ямщиков оставили в покое, а всех крестьян об-
ложили повышенным налогом; с мещан стали брать в год по рублю и двадцать
копеек, с купечества - по рублю со ста рублей прибыли. Безбородко завы-
сил цену на гербовую бумагу и на соль:
- Архангельск и Астрахань - города, как известно, рыбные и льготы на
соль имеют; эти льготы предлагаю скостить. Коли рыба начнет тухнуть без
соли, промышленники и дорогую купят охотно...
Потемкин все одобрил, но глаз его затуманился:
- В этом годе мы заплатки на свои штаны поставили. Чую, что в следую-
щем годе опять соберемся, чтобы, как говорит наша великая государыня,
"со своих яиц шерсти настричь". Не хочу пугать никого! Но знайте: грядет
война с турками вторая. Похлеще первой будет. Главное ныне - Крым...
Крым - только Крым и ничего более. Но зато ханство Крымское-это вели-
кие просторы всего. Причерноморья, от степей молдаванских до отрогов
Кавказского хребта; обрести один лишь Крым - "бородавку" срезать, но
разрушить само ханство - быть России хозяйкою полновластной в море Чер-
ном!
Такова цель, которой он неукоснительно следовал...
8. А КОРАБЛЯМ БЫТЬ В СЕВАСТОПОЛЕ
Англия за столом Версаля признала независимость Соединенных Штатов от
своего королевства. Гаррис узнал об этом от Безбородко, получившего эс-
тафету из Парижа раньше английского посла. По выражению многих лиц было
видно, что русскому Кабинету мир этот удовольствия не доставил. "Потем-
кин еще здесь, - докладывал Гаррис в Лондон, - и отъезд его (на юг) отк-
ладывается со дня на день. Замечательно, что он продал дом в Петербурге,
распустил иностранную прислугу и, что еще необыкновеннее, уплатил все
долги".
Гаррис говорил Потемкину:
- Весьма жаль видеть вашу светлость в настроении, заставляющем пред-
полагать, что случилось для вас неприятное.
- Ко всему привык, - отвечал Потемкин. - Но если мои генеральные ре-
шения высочайшей апробации не удостоятся, брошу все, уеду в деревни, ни-
когда больше не появлюсь здесь...
Шесть корпусов с артиллерией он заранее распределил по берегам черно-
морским. Все напряглось в ожидании. И он сам воинственно выпрямился,
лень стряхнул. Раздав долги, как перед смертью, постной пищей усмирял в
себе беса блудного. Суворову поручил Кубанский корпус, для себя оставил
Крымский. Но его отбытие, его нетерпение сдерживала сама Екатерина:
- Ежели я манифест о Крыме опробую, вся Европа на дыбы подымется, о
турках и помыслить страшно: вмиг набросятся!
Потемкин был готов встать перед ней на колени:
- Бык тащит колесницу, а не колесница тащит быка. Нс тяни Россию на-
зад, матушка! Ныне заветы праотцев наших решаются. Мне твоя слабость до-
кукой. Не теперь, так уже и никогда. Нарыв созрел. Гляди, лопнет. И по-
томки промедление наше осуждать станут: вот, скажут, могли сделать, да
не сделали... - Потемкин обмакнул перо в чернила, протянул его Екатери-
не: - Подпиши! Или в деревне скроюсь, в монастырь уйду.
Екатерина с робостью согласилась:
- Хорошо. Но пока манифест о Крыме прошу хранить в тайне...
Она его подписала. Потемкин, опустясь на одно колено, обцеловал края
ее платья, надолго приник губами к руке.
- Еду! - И резко поднялся, давно готовый.
Двери захлопнулись за ним с таким грохотом, что лепной амурчик, зага-
дочно прижавший пальчик к губам, вдруг покачнулся и - вниз головой - об
пол. Вдребезги!
Он летел в Херсон подобно птице, в дороге перехватил курьера с
письмами от Булгакова; посол описывал последствия очередного пожара в
Царьграде - столица выгорела, казармы янычар и многие мечети погибли в
пламени, чернь и улемы обвиняют в поджоге нас, русских, хлеба в столице
нет, можно ожидать, что султан именно сейчас объявит войну России, дабы
призывом в армию очистить Стамбул от недовольных...
Вот и Херсон! Здесь его ожидал архитектор Ста ров с планами градост-
роения: где дворцу наместника быть, где бульвары тенистые иметь, где
строить спуски к воде днепровской. Прохор Курносов водил Потемкина по
очень гулким, как театральные сцены, палубам линейного корабля "Слава
Екатерины", готового сойти со стапелей. Вице-адмиралу Клокачеву светлей-
ший велел сразу ехать в бухту Ахтиарскую и ждать, когда придут туда ко-
рабли Черноморской эскадры. Ганнибалу наказал собирать артели косарей -
готовить сено для кавалерии, повелел звать каменщиков из Петербурга и
плотников с Олонца.
- Тебе же, Иван Абрамыч, езжать до столицы, будешь ты кавалером орде-
на Владимирского. Если не поверят, скажи, что князь Потемкин того жела-
ет... Где же хан Шагин-Гирей?
Шагин-Гирей в тот день был особенно колоритен в своем халате, подби-
том соболями, которые (согласно поверьям татарским) приносят счастье;
возле бедра хана переливалась драгоценными камнями острая сабля, шапку
украшали высокие султаны-соргуджи, осыпанные блестками бриллиантов. По-
темкин молча придвинул к нему бумагу, чтобы он прочел.
Это был манифест об отречении! Хан сказал:
- Ваш племянник Самойлов уже соблазнял меня удалением из Крыма, но
взамен обещал мне престол владык персидских.
- Я, - ответил Потемкин, - не в ответе за все, что болтают молодые
люди на улицах и за выпивкой. Императрица предлагает вам проживание в
Воронеже или в Калуге... с гаремом! Двести тысяч рублей в год пенсии -
жить можно. С музыкой!
- Меня без музыки, но тоже с гаремом зовут в горы Кавказа лезгины и
черкесы, чтобы я, став их султаном, покорил Грузию, а тогда престол пер-
сидский добуду для себя сам.
- Не шалить! - откинулся в кресле Потемкин. - Россия обязуется не
унижать вашего ханского достоинства.
- Но крымским ханам и султан платил!
- Платил... чем? Чашкой кофе с бриллиантовой пылью или шкатулкой, в
которой - веревка, из шелковинок свитая.
