форма снова превратилась в орудие немыслимой пытки, а при внуках Екате-
рины, Александре и Николае, солдата стали затягивать в такую "струнку",
какая не снилась даже при Анне Иоанновне, во времена фельдмаршалства
графа Миниха! Много доброго совершил Потемкин для русской армии. Но, как
часто и бывает в жизни, добрая слава лежит, а худая слава бежит...
ДЕЙСТВИЕ ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ
Предупреждение
Нужно ехать к Россию, чтобы увидать великие события. Если бы вам ска-
зали в ваши детские годы, что... русские, которые были толпою рабов,
заставят дрожать султана в Константинополе, вы приняли бы эти слова за
сказки... На земле нет примера иной нации, которая достигла бы таких ус-
пехов во всех областях и в столь короткий срок!
Вольтер
1. ОПАСНЫЕ КАРЬЕРЫ
Потемкин всегда был противником дуэлей, отвергая их суть по той лишь
причине, что подлец, умеющий стрелять, "может убить честного человека,
стреляющего неумело; светлейший вопросы чести разрешал на свой лад...
Вот и сегодня пришел с просьбой об отставке храбрейший воин, князь Цици-
анов, оскорбленный пощечиной подчиненного, после чего служить ему не же-
лалось. Потемкин вспомнил, как в молодости был со звериной лютостью из-
бит братьями Орловыми.
- Ежели сатисфакции у обидчика не просил, так поделом и дали тебе, -
рассудил он. - Опять же, если ты завтра пьян напьешься и меня за ногу
кусать станешь, так нежели мне, братец, из-за глупости твоей карьеры
доброй лишаться? Нет уж, миленький, иди-ка да послужи отечеству!
Григорий Орлов, бежав из-под надзора братьев, недавно объявился в
столице. Екатерина уговорила безумца на проживание в Мраморном дворце,
вокруг которого расставила караулы. Вряд ли какая сиделка, даже самая
терпеливая, вынесла бы вес то, что снесла императрица от Орлова, за ко-
торым сама же и вызвалась ухаживать, - брань, угрозы, плевки, безумные
речи, похоть и осквернение, самое мерзостное. "Орлов, - писал один сов-
ременник, - умирал в ужасном состоянии..." Записки Екатерины, посланные
ею Потемкину, были в ту пору наполнены хорошими словами. В конце своих
посланий она не забывала упомянуть: "Саша велит тебе кланяться". Саша -
это Ланской, который удобно поместился в сердце стареющей женщины, и с
языка императрицы все чаще срывалось: "Саша сказал... Саша насмешил...
Саша восхитился..."
В русской истории век осьмнадцатый - бабий!
Начиная с 1725 и до 1796 года престол России, исключая короткие пау-
зы, занимали одни женщины. Если же обратиться в глубину века семнадцато-
го, из мрака застенков глянут глаза несчастной царевны Софьи, впервые на
Руси заявившей о праве женщин занимать в стране самое высокое положение.
История фаворитизма в России еще никем не была писана, а-жаль...
Фаворитизм - явление для монархий закономерное, особенно в такие мо-
менты истории, когда престол занимала женщина, да еще не в меру темпера-
ментная. Во все времена и во всех государствах фаворитизм извечно произ-
растал, как шампиньоны на кучах навоза. Россия не избежала общей участи.
Но пожалуй, только Екатерина II превратила фаворитизм из явления постыд-
ного, которое надо утаивать, в дело большой важности, открытое для всех,
как стезя служебная, награждений достойная. Свои женские слабости она не
постыдилась возвысить до степени государственного значения... В дружес-
кой беседе с графом Строгановым императрица однажды сказала:
- Старая мадам дс Веранс безумно любила молодого Жан-Жака Руссо, и
никто ей этой любви в упрек не ставил. Я же виновата с ног до головы...
Откуда знать, Саня? Может быть, я воспитываю юношей для блага отечества.
Строганов высмеял свою подругу, и тогда Екатерина обозлилась:
- Послушай, друг мой! Вы, мужчины, состарившись, бегаете за моло-
денькими. Юных козочек вы, козлы расслабленные, сережками да деньгами
приманиваете. Так почему пожилым женщинам нельзя молодых любить?..
Александр Ланской был моложе ее на тридцать лет. Он вышел из обнищав-
ших дворян. Парень крупного телосложения. Держался прямо. Цвет лица имел
здоровый. При вступлении в "должность" (иначе тут не скажешь) получил от
императрицы коллекцию медалей и собрание книг по истории. Теперь одни
лишь пуговицы на его кафтане стоили 80 тысяч рублей. Ланской оказался
любителем искусств, он постигал книги Альгаротти, на токарном станке вы-
тачивал камеи, столь модные тогда в кругу аристократии. Ланской всегда
оставался равнодушен ко всему, что лично его не касалось, и очень доро-
жил своей карьерою. Фавориту казалось, что привязать к себе Екатерину он
может лишь прыткостью, почти воробьиной, ii Ланской обратился к помощи
врача лейб-гвардии Григория Федоровича Соболевского; выслушав его мужс-
кие опасения, штаб-доктор заверил молодого человека:
- Я сделаю из вас античного Геркулеса...
- Вы мой спаситель! - сказал фаворит Соболевскому, который, излишне
возбуждая Ланского, мечтал таким путем обрести придворное звание гоф-ме-
дика, камер-медика и даже лейб-медика.
Дисциплина в народе поддерживалась наказаниями. Если кто украл не
больше 20 рублей, сажали в "работный дом" и томили до тех пор, пока сво-
им трудом не возместит потерпевшему эту сумму. Кто стянул вещей или де-
нег больше чем на 20 рублей, тому в начале "трудового воспитания" зада-
вали хорошую встрепку, а по отбытии наказания секли уж "через палача" -
кнутом, чтобы помнил, почем фунт лиха! Уголовный люд, обретя свободу,
спешил укрыться от гнева Божия в трактирах Охты и деревни Автовой, рас-
текался по злачным вертепам кварталов Коломны. Порядочные люди сюда не
заглядывали. А если кто из господ и был охоч до "клубнички", но делал
это аккуратно, одевшись простенько, чтобы его там не приметили.
Петербург досыпал. Под утро бравый сержант по фамилии Дубасов начал
ломиться к Таньке, давно им облюбованной.
- Танька! - стучал он кулаком в двери. - Или отворяйся, или весь дом
взбулгачу. Ты меня знаешь: я есть сержант Преображенской лейб-гвардии...
Нам ждать нельзя: мы дворяне!
Танька уже имела при себе гостя, да столь невзрачного и так "подло"
одетого, что Дубасов девку пристыдил:
- На што тебе эка рожа-то сальная? Добро бы хоть купца какого избра-
ла, а то ведь и глядеть-то на этого хряка страшно. А ты, чучело горохо-
вое, каким побытом сюда проник?.
- Через двери, - отвечал гость, молотя зубами от страха. - По доброму
согласию.
- Вошел в дверь - через окно выйдешь... За борт!
И с этими словами сержант просунул любителя в окошко и выронил со
второго этажа - прямо на грядки с клубникой: шлеп! Танька помогала сер-
жанту ботфорты снимать.
- Да я, миленький, и не звала его, - говорила девка, ласкаючйсь. - Я
ведь одного тебя жду. Изнылась уж! А он этаким змием под одеяло-то и
вполз. Сказывал, что по таможне службу имеет. Ежели не покорюсь, так он
меня, бедную, в Кизляр или в Моздок отправит. Я со страху-то покорность
и явила ему... Ну-кась, и впрямь меня в Кизляр?
В обитель любви вдруг явилась хозяйка заведения.
- Погубил, погубил! - застонала Гавриловна. - Кого ж ты, злыдень ока-
янный, в окошко-то выкинул?
- По таможне кого-то. Не велик барин!
- Свят-свят... Да ведь это сам Безбородко был.
Дубасов выглянул в окно: там клубника вся измята.
- Какой еще Безбородко? Уж не тот ли...
- Тот! Он самый и есть. Ой, лишенько накатило!
Дубасов поспешно натянул ботфорты, стуча зубами не хуже Безбородко.
На всякий случай дал Таньке кулаком в ухо:
- А ты чего заливала мне тут, будто он из таможни?
Танька ударилась в могучий рев:
- Да откель мне знать-то, господи? Несчастненька я! Вот и верь опосля
мужчинкам-то. Говорят одно, а сами...
Гавриловна вцепилась ей в патлы:
- В науку тебе, в науку! Будешь чины различать... Я те сколь раз те-
мяшила: по чинам надо, по чинам, по чинам!
Сержант, готовый как на парад, спешил к двери:
- Ой беда! Ведь завтрева к Шешковскому вызовут. А там уж такие узоры
разведут на спине, будто на гравюре какой...
- Обо мне ты, нехрись, подумал ли? - кричала Гавриловна. - С места
мне не сойти: вынь да положь полтину за волнения мои. Танька, не пущай
яво, держи дверь. Комодом припирай!
С третьего этажа стучали в пол.
- Дайте поспать, сволочи! - вопили соседи. - Нешто ж нам из-за вас
кажиную ночку эдак маяться?..
Ровно в семь утра Безбородко был в кабинете царицы.
- Слышал лир-спросила Екатерина. - Прибыл посол царя грузинско-
го-князь Герсеван Чавчавадзе, любимец Ираклия... У тебя, надеюсь, готов
ответ мой для Тифлиса?
Безбородко, держа перед собой бумагу, внятно и толково зачитал ей
текст ответа грузинскому царю, обещая от имени России помощь в солдатах
и артиллерии. Екатерина внимательно выслушала и осталась довольна:
- Только в одном месте что-то не показалось мне убедительно. Дай-ка
сюда бумагу свою - я поправлю.
Безбородко рухнул на колени:
- Прости, матушка! Лукавый попутал. Всю ночь не спал, с грациями за-
бавлялся, лишку выпил... Уж ты не гневайся.
Екатерина взяла от него лист: он был чистый.
- Импровизировал? Талант у тебя. За это и прощаю. Но зажрался,
пьянствуешь, блудишь... свинья паршивая! Иди прочь. Домой езжай. Да выс-
пись. Я сама за тебя все сделаю...
Вечером того же дня сержант Дубасов впал в меланхолию. Дивный образ
Степана Ивановича Шешковского в святочном нимбе венков погребальных не
шел из памяти - хоть давись. "Не, не простят..." В конуру жилья сер-
жантского явился фельдфебель.
- А ну! - объявил он. - Коли попался, так и следуй...
Все ясно. Вышли на ротный двор. Там уже коляска стояла, черным колен-
кором обтянутая. Дубасов, псрскрсстясь, головою внутрь ее сунулся, чтобы
ехать, но его за хлястик схватили:
- Не туды! Это казну в полк привезли...
Привели в полковое собрание. А там господа офицеры супчик едят, и ма-
йор с ними - гуся обгрызает. Майор очки надел, из конверта бумагу важную
достал.
- Слушай, - объявил всем суровейше.
Дубасова вело в сторону. "Ой, и зачем это я с Танькой связался? Гово-
рила ж мне маменька родная: не водись ты, сынок, с девами блудными..."
- "...сержант Федор Дубасов, - дочитал бумагу майор, за достохвальное
поведение и сноровку гвардейскую по указу Коллегии Воинской жалуется в
прапорщики, о чем и следует известить его исполнительно..." Подать стул
господину прапорщику!
Стали офицеры Дубасова поздравлять:
- Скажи, друг, что свершил ты такого?
- Было, - отвечал Дубасов кратко. - И еще будет...
Майор указывал перстом в потолок.
- Это свыше, - говорил он многозначительно. - От кого - знаю. Но про-
износить нельзя. Не спрашивайте.
- А и повезло же тебе, Дубасов! - завидовали офицеры.
- В карьере жду большего, - важничал прапорщик.
Облачась в мундир новый, он взял извозчика:
- На Мещанскую - к Таньке... прах и пепел!
- Чую, - сказал кучер и тронул вожжи...
Танька обнимала купца со Щукина двора; от "щукинца" пахло снетками
псковскими. Был он дюж - как Илья Муромец.
- Тихон Антипыч, - сказала ему Татьяна, - мужчинам верить нельзя.
Глядите сами: рази ж такое бывает? Побожусь, как на духу: с утрева в
сержантах был, а ввечеру офицером стал... Опять меня, бедненьку, в чинах
обманывают. Уж вы, милый друг, не дайте мне опозориться: примите его,
как положено.
- Счас бу! - сказал щукинский торговец снетками...
Соседи по дому молотили в потолок, в стенки:
- Чумы на вас нету! Когда ж уйметесь, проклятые?..
Что с ним приключилось, Дубасов даже по прошествии полувека (уже на
покое, в отставке генералом) вспоминать не любил.
- Одно скажу вам, внуки мои, - говорил он потомству, - у Шешковского
всяко делали, но комодами не били. Благородство дворянское свои законы
блюдет. Ты, конечно, пори. Но за комод не хватайся. Потому как у меня
герб имеется. А энтот, который снетками вонял... у-у-у! - И генерал в
