хе, пригласил с собою Моисея Гумилевского - большого знатока древних
языков. Иван Евстратьевич свободно беседовал на древнееврейском, даже
раввин удивился.
- Прямо чудеса какие-то! - восторгались люди...
Потемкин панагией с бриллиантами соблазнил Моисея быть епископом Фео-
досии и Мариуполя, потом уговаривал Свешникова не отказываться от службы
при его светлейшей персоне. Он звал парня к новому поприщу - в свою Но-
вую Россию, где скоро вырастут сказочные города с фонтанами и аркадами,
где крестьянские отроки будут живописать, как Рафаэли, и сочинять канты
не хуже Гайдна, где никогда не будет нищих и обездоленных. Отчаянный
фантазер, Григорий Александрович всегда верил в то, что ему виделось или
что видеть хотелось. (О таких людях в XVI11 веке говорили, что у них "в
крови скачет множество блох".)
Свешников посоветовался с Шуваловым: как быть?
- А знаешь, - сказал тот, поразмыслив, - езжай, братец. Близ светлей-
шего много разного народу отогревается. Состоя при нем, можно на большую
государственную стезю выйти.
- Боязно, - вздыхал Свешников.
- Тогда садись на барку и возвращайся в Торжок...
Потемкин дал Свешникову денег на дорогу, экипаж и слугу выделил, ве-
лел ехать в Херсон и ждать его там.
- Ваша светлость, в ноги падать не стану. Но ведь не сказал я вам са-
мого главного. Не обессудьте.
- Так что у тебя еще, братец?
- Я ведь крепостной.
- Чей?
- Господ Панафидиных, что на флоте служат.
Потемкин подтолкнул его в дверцу кареты:
- Поживешь со мной, и через год ты этих господ Панафидиных в бараний
рог скрутишь... Считай себя вольным!
Отправив Свешникова, он снарядил целую экспедицию в венгерский Токай,
чтобы закупить там лозу для посадок в будущем раю Тавриды, а сам по вес-
не тронулся в Белую Церковь, где владычила его племянница графиня Бра-
ницкая... Из чистых березовых бревен, не отесанных топорами, Киевская
Русь сложила тут, еще на заре христианства, малую церквушку, - отсюда и
возникла Белая Церковь - сначала город, теперь местечко, в котором "ста-
ростовал" граф Ксаверий Браницкий. Гордый лях смирился с тем, что Потем-
кин предастся неге в обществе его жены. Тоненьким голосочком она напева-
ла ему по вечерам:
Глаза мои плененны
Всегда к тебе хотят,
А мысли обольщеипы
К тебе всегда летят...
Курьерская почта не миновала Белой Церкви, депеши Булгакова, прежде
чем попасть в Петербург, прочитывались светлейшим. Потемкин был извещен,
что великая империя османов переживает трудные времена. Русские победы
обнадежили угнетенных славян и греков, армян и грузин, а бедняки турки
роптали. Девяносто семь различных налогов (из них три налога только за
дозволение дышать воздухом) накачивали доходами дряхлеющий организм ос-
манского государства. Финансовый надзор был крепок: если сосед бежал от
налогов, плати за соседа, если вся деревня бежала, за нее расплачивается
деревня соседняя. И все-таки казна Турции была пуста, а для войны с Рос-
сией требовалось золото... Султан Абдул-Гамид I велел подданным сдать в
казну все драгоценности, кроме оружия и личных печатей. Подавая пример
населению, падишах отправил на переплавку в золотые монеты подсвечники
из своего кабинета. Однако указ султана о сдаче драгоценных металлов
послужил его подданным лишь сигналом к быстрому их сокрытию, и эти подс-
вечники халифа, одиноко стоявшие на Монетном дворе, служили немым укором
османскому "патриотизму"...
Потемкина навестил граф Румянцев-Задунайский; был он не в меру мра-
чен, деловито-черств... Сразу же спросил:
- Сколько лет нужно, чтобы флот создать?
- Лет пять, не меньше. Пока у нас эскадра.
- А разве турки ждать станут?
- Все зависит ныне от красноречия Булгакова...
4. КРАСНОРЕЧИЕ
Булгаков проснулся с нехорошим ощущением. Он вспомнил, что сказал ему
на днях великий визирь: "Не трогайте нашего быка, лежащего на вашем пу-
ти, и не толкайте его, чтобы он уступил вам дорогу". Вторая неприятность
была сердечная. Ах, как снова плакала вчера Екатерина Любимовна! Дипло-
мат к сожительнице относился чудесно, заботливо; она родила ему двух
мальчиков. Но женщина - и за это нельзя винить ее! - хотела стать госпо-
жой Булгаковой, а не оставаться мадемуазель Имбсрг.
- Пойми, душа моя, - убеждал ее Булгаков, - я ведь не частное лицо, я
посол при дворе султана, и если завтра станет известно, что ты, еще вче-
ра моя любовница, сделалась госпожой посланницей, мы оба окажемся пария-
ми в политической жизни Константинополя. Тот же французский посол Шуа-
зель-Гуфье выразит мне свое презрение, и моя карьера дипломата закончит-
ся...
Яков Иванович вступал в новый год действительным статским советником,
кавалером ордена Владимира второй степени - за то, что заставил Турцию
признать право России на крымские владения.
Выпив чашку шоколада, Булгаков работал в кабинете, готовя депеши.
Екатерине он писал, что крепость Анапа усиливается; Поти, Сухуми и Суд-
жук-Кале тоже; в Стамбуле снова бунтует чернь, Сераль через глашатаев
убеждает крикунов, что уступки, сделанные России, временны, как случаен
и мир с нею, придет час - и все, отданное проклятым гяурам, вернется под
власть султанского халифата.
За обеденным столом он сказал Екатерине Любимовне:
- Я думаю, нам не стоило вчера ссориться. Сама политика ведет нас к
наложению уз брачных. Случись война - мы вернемся в Россию, где обвенча-
емся в первой же церкви.
- Так неужели в войне я найду свое счастье?
- Свое - да, но не мое. Я уполномочен от имени России сделать все,
чтобы войны не было, и я это делаю...
Отодвигая сроки войны, Булгаков удалял от себя полноту супружеского
блаженства, право узаконить детей, прижитых до брака. Теперь ему предс-
тояло знакомство с новым французским послом. Шуазель-Гуфье - человек
приземистый, лицо красное, брови громадные, носик крохотный, манеры обы-
денные... Он сказал:
- Я охотно принял назначение в эти изгаженные руины былой Византии,
чтобы продолжить научные изыскания в археологии. Меня тревожат места,
воспетые Гомером.
Он преподнес Булгакову первый том своих изысканий, вышедших в Париже
с отличными гравюрами. Но Екатерина уже знала эту книгу, заранее предуп-
редив Булгакова: "Прошу прочесть предисловие, направленное против пас,
где с отъявленной враждебностью описана война наша с турками". Так что
не ради археологии прибыл сюда граф Шуазель-Гуфье, и, не обладая доста-
точной дипломатической выдержкой, он сразу же высказал недоверие к русс-
кой политике на Востоке:
- Я сочту за долг совести охранять Босфор от русских, а правоту моей
миссии докажет само время.
Булгаков посоветовал послу не взирать на Россию через модный лорнет,
купленный недавно в лавках Пале-Рояля:
- Моя страна живет не ради захватов, а тужится оберечь свое добро от
хищников, защитить от насилия народы слабейшие. И не время приводит к
опытности, а события. Одно течение времени для человечества всегда без-
различно.
- Но ваша императрица...
- Подождем судить ее, - вежливо заметил Булгаков. - Египетских фарао-
нов критиковали только после их смерти. Но при жизни они оставались не-
погрешимыми. Пробьет в истории роковой час, и Екатерина Великая получит
на том свете свою бочку кипящей смолы. Чтобы более не касаться престо-
лов, я вам замечу: Франция беднее России во много раз, но бюджет короля
в Версале в восемь раз превосходит расходы двора великороссийского. И
будет лучше, граф, если мы обратимся к вопросам коммерческим, допустим,
к торговле Марселя с Херсоном, и тут мы найдем общую точку для развития
благожелательности...
Но посол Версаля исподтишка уже настраивал Турцию на войну с Россией,
и чем скорее, тем лучше. При очередной встрече на придворном селямлике
Булгаков сказал, что французы со времен Ришелье уже достаточно пролили
христианской крови, выступая на стороне султанов турецких:
- А вы не боитесь, граф, что скорое и неотвратимое расстройство дел
Франции заставит вас искать прибежища в России, которую вы, версальские
аристократы, столь хорошо ругаете? Уже нет дома в России, где бы не наш-
ли мы француза - гувернером, кондитером, кауфером или просто нахлебни-
ком.
Булгаков напророчил верно: графу Шуазелю-Гуфье суждено было занять
пост президента русской Академии художеств, но это случится гораздо поз-
же, а сейчас он возмущенно ответил Булгакову:
- Не судите о нас, аристократах Версаля, по той несчастной францужен-
ке, которая живет у вас на положении содержанки...
- Вы преступили меру, сударь, - сказал Булгаков с легким поклоном. -
Не возникает ли у вас благородное желание завтра утром прислать ко мне
своих секундантов?
В ранний час, отъехав подальше от города, дипломаты скрестили шпаги.
Клинок в руке Шуазсля-Гуфье обломался, концом лезвия он распорол мышцы
на руке Булгакова.
- Политика разъединила нас, но, поверьте, во мне вы всегда сыщете
искреннего друга, - сказал посол Франции.
Австрийским посольством в Петербурге заправляла сестра посла,
вульгарная, очень живая графиня Румбек, которая, как никто из иностран-
цев, чисто выговаривала матерные ругательства, чем и потешала светское
общество. Сам же посол, граф Людвиг Кобенцль, был по натуре беззаботный
комедиант. Он брал уроки пения у итальянцев, сочинял сердечные драмы,
которые Екатерина ставила на придворной сцене Эрмитажа, выступал в коми-
ческих ролях старых герцогинь и вертопрахов, каждый раз вызывая бурные
аплодисменты избранной публики.
Усталый курьер, выехавший из Вены в понедельник, достиг невской сто-
лицы в субботу. Отыскав Миллионную улицу, застроенную особняками знати,
он поднялся на второй этаж посольства, волоча по ступенькам лестницы тя-
желую сумку с секретными замками. Его встретил безобразный еврей-маклер,
один глаз которого был заклеен пластырем.
- Давайте почту сюда, - сказал он с ужасным акцентом, - и ступайте на
кухню, где вас отлично накормят.
- Я, кажется, ошибся адресом. Мне нужен посол.
- Я и есть посол его величества...
- Оставьте шутки! - сказал курьер, отступая с сумкою по лестнице
вниз. - Я отвечаю за почту своей головой.
- Постойте, кого вы еще знаете в Петербурге?
- Тосканского посланника - барона Зедделера.
Пришлось разбудить Зедделера, который и подтвердил:
- Отдайте почту: ваш посол репетирует роль еврея...
Графиня Румбек через плечо брата вчитывалась в полученные бумаги. Ио-
сиф II информировал Кобенцля, что альянс с Россией наложил на него тяж-
кое бремя, и он предпочел бы видеть на Босфоре чалмы янычарские, а не
папахи русских казаков. Австрия, союзная России, будет и далее укреплять
связи с Францией, враждебной России, и Кобенцль в Петербурге должен при-
ложить все старания, чтобы русский Кабинет не догадывался о "двойной иг-
ре" венского правительства. В любом случае, писал Иосиф, доля австрийс-
кой добычи на Балканах в предстоящем разделе Турции должна превышать до-
лю русских на Дунае.
- Не проболтайся об этом, - сказал Кобенцль сестре.
- А ты не вставь это письмо в свою комедию...
Безбородко вошел к императрице с докладом:
- Курьер из Вены проехал Киев, не задерживаясь для ночлега, и потому
вскрыть его сумку не удалось. Сейчас он будет долго отсыпаться после тя-
желой дороги.
- В каком отеле он остановился? - спросила Екатерина.
- К сожалению, курьер остался в посольстве. Думаю, что все нужное мы
узнаем из перлюстрации ответных депеш Кобенцля.
- Но я, - сказала Екатерина, - все равно заставлю этого грязного ска-
рамуша писать Иосифу то, что нам выгодно...
Назревал торговый трактат с Австрией, а любой торговый договор - хо-
рошо замаскированный акт политический. Бурный весенний ливень опрокинул-
ся на улицы и сады Петербурга, когда Кобенцль в карсте подкатил к
