Хотелось верить, что Ной (самый древний винодел на земле) проживал
тоже в Тавриде, осыпанной крупным и чистым виноградом; не отсюда ли, из
генуэзских гаваней, и растекался по греческим амфорам веселящий ток бла-
гоуханных вин радости?.. В дорогу светлейший взял с собою Габлица; зае-
хали в Алупку, навестили Судак, где Иосиф Бланк обязался контрактом ос-
новать лаборатории по производству вин и ароматов всяких. Вместо лабора-
торий увидели сарай (на который истрачено две тысячи рублей) и пьяного
"директора виноделия", - Бланк, не успев создать новых вин, спился на
старых. А где же посадки кедров, где благородные оливки да лавры? Потем-
кин разбушевался:
- Где апельсины, рыло твое немытое? - Он схватил Бланка за воротник и
треснул об стенку сарая с таким успехом, что внутри "директора" что-то
пискнуло, будто мышь раздавили. - Вон его! Вор... сволочь! - Успокоясь,
светлейший обернулся к Габлицу: Карл Иваныч, берись сам - ты ученый, а
чтобы к тебе не придирались, делаю тебя здешним вице-губернатором... Из
ада крымского возроди здесь рай таврический...
В шатрах у Перекопа его ожидал Шагин-Гирсй, покорный и виноватый. По-
темкин вельможно расселся перед ним:
- Ну, хан! Набегался по горам Кавказа?
- Вы, русские, обещали мне поход на Персию, чтобы раздобыть для моей
светлости престол шахов персидских.
- Престол в Исфагане уже занят... кысмет!
- Так куда же мне деваться теперь?
- Если хочешь, езжай в Калугу или Воронеж.
- А если вернусь в Бахчисарай?
- Тамошний дворец закрыт мною ради ремонта.
- Какого ремонта? - удивился хан.
- Капитального, - ответил ему Потемкин...
Он отправил императрице бочонок черноморских мидий, банку варенья из
крымских яблочек, мешок с орехами, каперсы для стола и анкерок балак-
лавской икры - в дар от Ламбро Каччиони. Екатерина, очень любившая пи-
сать, на этот раз ничего не ответила. "Странно!"
Светлейшего разбудил Попов.
- Шмуль невест привез, - доложил. - Встанете?
- Встану. А женихи собраны ли? Вино кати, закуску ставь...
На телегах сидели молодухи и перестарки, соблазненные счастьем на чу-
жой стороне. Пестрядинные сарафаны, лапоточки да поневы крестьянские -
вот и вся одежда девчат, лишь на некоторых красовались бусы. Потемкин
нарвал тюльпанов степных, быстро сплел венок, которым и украсил голову
первой же молодухи.
- А что? - сказал. - Так лучше... такую-то девку и я бы в жены взял.
Да вот, боюсь, не пойдешь ты за меня, одноглазого.
Светлейший оперся на трость, оглядел ряды женские и мужские.
- Ладно, - решил. - Смотрины и сговор сразу. Чтобы к утру все были в
парном согласии. Попы повенчают всех завтра же... А теперь - гуляйте!
- Скотина-то иде? - спросила его одна баба.
- Сначала мужа сыщи, потом о скоте заботься. - Потемкин высмотрел в
толпе осанистого мужика. - Эвон, - сказал ему, - баба с младенцем пла-
чет... Возьмешь ли ее с дитем?
- Ежели бы двор да скотину каку, чего не взять.
- Дам скотину. Двор сам сделаешь. Бери с дитем...
Под утро Василий Степанович Попов принес депешу от Безбородко, кото-
рый в самых отчаянных выражениях просил Потемкина скорее вернуться в Пе-
тербург - государыня тяжко больна: "Вернейшее к истреблению ся печали и
всякого душевного беспокойства нам известное есть средство - скорейший
приезд вашей светлости..."
- Лошадей! - повелел Потемкин. Заехав в Херсон, он справился о Свеш-
никове. - Хочу видеть его. Каково он устроился?
- А мы такого не знаем, - отвечали ему. - Приезжали тут всякие. Кото-
рые помирали, мы тех хоронили...
ОТ АВТОРА, В жизни этого народного самородка многое остается неясным.
Писатели ошибаются, относя его появление в Петербурге к 1784 году: в
письмах гувернера Пикара точно указан 1781 год. Загадочным остается и
его пребывание в Англии. Наверное, затерялся в музейных запасниках и
портрет крестьянского сына, находившийся в картинной галерее Шувалова -
среди многих портретов знаменитых его современников. Безусловно, Иван
Евстратьевич Свешников был человеком выдающихся способностей, и такие
люди не часто рождаются на свете. При иных условиях из него мог бы полу-
читься второй Ломоносов, но судьба распорядилась его жизнью слишком жес-
токо. Никаких бумаг после него не осталось - их, наверное, сожгли, как
это и делали в Херсоне с имуществом всех умерших в эпидемии. Теперь ис-
торики пытаются расшифровать имя "Л-д-г-вский", принадлежавшее человеку,
который владел материалами о Свешникове; он встречался с ним в доме Шу-
валова на Невском, а сам жил постоянно в Смоленске. Раскрыв фамилию
"Л-д-г-вского", надеются отыскать его архивы. Я выяснил, кто это: Лев
Федорович Людоговский, директор смоленских училищ, земляк Потемкина. В
доме Шувалова тогда же бывал Иван Федорович Тимковский, бывший директо-
ром гимназии в Нежине, который в своих мемуарах помянул и Людоговско-
го... Таким образом, с берегов Невы следы поисков уводят в Смоленск и
Нежин. Нс стоит забывать и епископа Моисея, оставившего после себя об-
ширное литературное наследство.
6. ШПАНСКИЕ МУШКИ
Средь многих коллегий, зарожденных на Руси от Петра I, Медицинская
была самою молодой-ее завела Екатерина II, - но дело здравоохранения
вперед не продвинулось. В 1783 году открылся первый в России медико-хи-
рургический институт - Калинкинский, на окраине столицы (в деревне Ка-
линкиной), но русский человек в студенты попасть не мог, ибо там
по-русски никто не говорил, - научная медицина была прочно оккупирована
немцами. В год открытия Калинкинского института Европа снова наполнилась
слухами: у Екатерины рак! Спекуляторы сочиняли брошюры о методах лечения
рака, посылая их с льстивыми посвящениями Екатерине, за что,
volens-nolens, она и поплачивала авторам денежки. Знаменитый хирург
Louis советовал императрице спасаться Барежскими ваннами в Южных Пирене-
ях. Екатерина давно платила берлинскому доктору Циммерману, чтобы он
своим авторитетом пресекал в Европе вздорные слухи о ее немощах. Все это
были сплетни, а истина заключалась в другом. Екатерина действительно
подверглась двум сложным операциям, дабы избавиться от любовной ненасыт-
ности. К лету 1784 года у нее возник какой-то (во многом непонятный)
конфликт с лейб-медиком Роджсрсоном. По совету Шуваловых она вызвала в
Россию известного врача, горбатого Мельхиора Всйкардта, которому и ска-
зала:
- Будем откровенны! Я с детства читала Мольера и потому не могу отно-
ситься к медицине с доверием. Вы можете высыпать передо мною на пол це-
лый мешок своих познаний - я позову лакеев с метлами, чтобы они подмели
тут... Сейчас я увлечена изучением фокусов сибирских шаманов и, по-
верьте, отыскала очень много общего между врачами и шаманами!
Вступление не сулило ничего доброго, но Всйкардт, типичный искатель
наживы, охотно тронулся за двором в Царское Село, где к его услугам нак-
рывали отдельный стол с изобилием вин, пива, ликеров; к столу полагались
запасы восковых свечей, чаю и кофе "мокко". Ничем не оправданное русское
транжирство всегда сбивало иностранцев с толку, и бедный Вейкардт вооб-
разил себя важной персоной. Его насторожило только одно обстоятельство,
которое от него скрывали. Фаворит Ланской иногда принимал у себя врача
Соболевского, они "часто ходили за ширмы и совершали там что-то та-
инственное. Я, - вспоминал Вейкардт, - подсмотрел, как один из них спря-
тал в уголок горшочек. Улучив время, я заглянул в горшочек и нашел в нем
какую-то белую мазь". Если бы тогда Вейкардт попробовал эту мазь на
язык, он бы сразу понял, что это такое... Камердинер фаворита по фамилии
Бжезинский спрятал горшочек под кроватью.
Екатерина воспринимала любовную прыть Ланского за естественную
страсть, не догадываясь, что фаворит постоянно возбужден наркотиками. Со
временем кантариды (сиречь шпанские мушки) уже не оказывали прежнего
действия, и штаб-доктор гвардии Соболевский увеличивал дозы... Ланской
стал жаловаться на боли в горле и, сам зная о причинах своего недуга,
говорил:
- Чувствую, жить осталось совсем недолго...
Роджерсон от лечения был отстранен. Ланской покрывал свое тело мазью,
не трогая только шею. Крепкую смесь араки с токаем и соком ананаса он
заедал лимонами. Екатерина часто входила в спальню фаворита, подолгу си-
дела у его постели.
- У моего Саши железная натура, - хвасталась она.
Но Всйкардт уже догадывался, чем это "железо" поддерживается. Вызван-
ный на помощь доктор Кельхен хотел поставить на шею фаворита пиявки, но
в ближайших озерах пиявок не сыскали. Ланской призывал к себе Соболевс-
кого, и тот, явно перепуганный, заставлял больного пить сырую воду в не-
вероятных количествах, кормил его отварными винными ягодами. Лицо Ланс-
кого раздулось, как и шея, а кончик носа подозрительно побелел. Екатери-
на впервые испытала тревогу, обратясь к Вейкардту:
- Что случилось с моим Геркулесом?
- Боюсь, что надежд мало, - отвечал Всйкардт.
- А его молодость? А крепкое сложение?
- Я, - ответил Вейкардт, - приехал в Россию, чтобы упрочить свою ре-
путацию врача, но, кажется, здесь и потеряю ее.
- Ваше искусство - ничто: все сделает сама натура!
- Натура уже и сделала, - намекнул (очень осторожно) Вейкардт. - Если
не верите мне, распахните рубашку на груди больного: его тело в нехоро-
ших пятнах...
Ланского стало рвать. Еще до болезни у него появился на руке прыщик.
Теперь он раздулся, вокруг нарыва образовался черный круг. Шпанские муш-
ки вступили в свое ужасное действие. Соболевский, вконец растерянный,
шепнул Вейкардту: "Savez-moi, je suis perdu!" (Спасите меня, я погиб!)
Ланской отворачивался от императрицы к стенке, просил, чтобы его остави-
ли в покое. Ночью пьяный камердинер Бжезинский грубо требовал от Вей-
кардта, чтобы тот удалился. Из-за ширмы Вейкардт пронаблюдал, как Бже-
зинский поил Ланского крепчайшим коктейлем... "С этого момента, - писал
Вейкардт, - я решил, что сиделкою должна быть женщина, ибо женщины не
бывают пьяницами..."
Стояли очень жаркие дни, над озерами Царского Села парило. Екатерина
допрашивала Мельхиора Вейкардта:
- Если у Саши воспаление горла, то почему же он легко глотает воду и
пищу, а горло стало болеть у меня.
- Вы проживете долго, а ваш прекрасный фаворит к утру будет лежать на
столе, - честно ответил Вейкардт...
Соболевский обнадеживал императрицу:
- Кризис миновал! Уже выступил обильный пот.
- Предсмертный, - сказал Вейкардт и уехал...
Ланской умер в четыре часа ночи. Перед смертью он просил похоронить
его под окнами дворца - в парке. Екатерина закрылась, никого к себе не
допуская. От этих дней осталась ее запись: "Еще вчера я была счастлива,
и мне было весело, и дни мои проходили так быстро, что я не знала, куда
оне деваются. Теперь я погружена в глубокую скорбь; счастья не стало;
мои комнаты превратились в пустыню". Безбородко она не приняла:
- Делайте, что хотите, только меня не трогайте...
Екатерину перепугало появление в ее комнатах неизвестного молодого
человека. Он опустился перед ней на колени.
- Кто вы, сударь? - спросила она.
- Не лишайте меня своей благосклонности, - отвечал тот. - Я князь
Дмитрий Кантемир, потомок господарей молдавских.
- Что вам угодно от меня?
- Место при вашей особе, которое после смерти Александра Ланского
стало вакантно...
- Вы даете себе отчет в том, что сказали?
- О да! И буду счастлив служить вам в алькове...
Екатерина брякнула в колокольчик, вызывая караул:
- В крепость наглеца! На хлеб и воду!..
Следствие установило: молодой человек женат на Елизавете Хрущовой и
опутан долгами. Во время болезни Ланского князь Кантемир постоянно шны-
рял вокруг дворца, живо расспрашивая лакеев о здоровье фаворита, и за-
метно радовался его ухудшению.
