его же ставке. Вперед он выслал дивизии Суворова и Каменского, а лучше
бы не пытался совмещать несовместимое. Суворов терпеть не мог Каменского
- как дурака, а Каменский не выносил Суворова - как чудака. Оба они (и
дурак, и чудак) были в чинах генерал-поручиков, но Каменский получил
этот чин на год раньше и потому требовал подчинения себе. Не выяснив от-
ношений до конца, начальники дивизий выступили в поход... Каменский взял
Базарджик, занял опушку густого леса, за которым лежала болгарская дере-
вушка Козлуджа, здесь Каменский треуголкой гигантских размеров долго от-
махивал от себя жалящих слепней, рассуждая при этом о Суворове:
- И чего это наболтали о нем, будто он скор в маневре? Вот я пришел и
жду, а Суворова нет как нет...
Суворов явился, но свою дивизию поставил поодаль. У него было всего
8000 штыков, и здесь, в лесу под Козлуджей, он за восемь часов жестокой
битвы разгромил 40 000 турок. А пока он там сражался, Каменский слепней
от себя отмахивал:
- И чего это Суворова нахваливают? Да кто ж, глупый, в эдаком лесу
возьмется встречный бой принимать? Ай-ай, вот чудило гороховое! Гля-
ди-ка, он еще пушки в лес потащил...
Суворов в этом бою взял столько трофеев, что Каменский срочно послал
гонца к Румянцеву - с вестью о своей победе под Козлуджей. Лес был зава-
лен трупами. Жарища адовая. Воды не было. Раненые орали. Солнце подогре-
ло страсти, и Суворов в лицо Каменскому высказал все, что думал о нем.
Каменский отослал его к Румянцеву, а Румянцев, разлаяв Суворова послед-
ними словами, отослал Каменского-брать Шумлу... Решение не было Соломо-
новым. Суворов заплакал и сказал, что сносить несправедливости более не
желает, лучше поедет на Волгу-ловить Пугачева, а Каменский походил вок-
руг Шумлы, словно кот вокруг сметаны, и в нерешимости остановился. Но
тактика сама перевоплотилась в стратегию, когда летучий корволант гене-
рала Заборовского начал карабкаться уже на кручи Балкан! Все тылы армии
султана, потрясенные битвою при Козлудже, разом пришли в хаотичное дви-
жение. Началась суматошная паника - кого-то казнили, кого-то грабили, -
и Муэдзин-заде решил, что Румянцев обошел его с тыла: ворота на Констан-
тинополь открыты неверным. Визирь запросил мира... Румянцев даже улыбал-
ся-то редко, а тут вдруг захохотал как безумный.
- Ежели турецкий лев стал ручным и кладет гриву на колени мои, так не
премину случая обкорнать ему когти!
С пасмурным челом он выслушал турецких делегатов. О чем они? Переми-
рие? Конгресс? Опять бумаги писать?..
- Никаких конгрессов о перемириях! Мое оружие будет действовать нас-
тупательно до той блаженной минуты, пока мира нс утвердим. А что касаемо
артикулов, кои диктовать вам стану, так о них извещены вы были заранее -
еще от нашего посла Обрескова, и мой генерал князь Репнин, ежели вы что
позабыли, о тех артикулах усердно напомнит...
Репнин отвез турецких представителей в деревушку Кучук-Кайнарджи, где
и предложил им сесть в хате на лавку.
- Приступим, - сказал он, похрустев пальцами...
Напрасно король Фридрих II торопил своего посла графа Цегелина, чтобы
поспешил к посредничеству о мире, дабы его королевство извлекло выгоды
из чужой ссоры, - Цегелин все-таки опоздал: переговоры уже завершились.
Без него! Цегелин въехал в деревню. На завалинке хаты сидел аристократ
Репнин и пил молодое вино с реис-эфенди Ибрагимом, бывшим рабом.
- Садитесь с нами, - предложил князь послу. - Все кончено. Уже гото-
вим лошадей для курьеров до Петербурга...
Так победою Суворова при Козлудже Россия отвоевала почетный мир, наз-
ванный по деревне - Кучук-Кайнарджийским!
Турция признала новую соседку - Россию Черноморскую, но Европа ахну-
ла, увидев, что неожиданно возникла новая морская держава - Россия Сре-
диземноморская, Назло врагам она выдвинулась на самый передний край
Большой Международной Политики...
Курьеры доставили мир в столицу 24 июля, когда стало известно, что
Пугачев уже в 80 верстах от Нижнего Новгорода... Но еще накануне Никита
Панин, желая вернуть себе прежнее влияние при дворе, намекнул Потемкину,
чтобы начальство над войсками, двинутыми против "пугачей", доверили его
братцу - графу Петру Ивановичу, "герою Бсндер". Григорий Александрович
охотно согласился, а Екатерина накуксилась.
- Но это же мой персональный враг, - сказала она.
- Был! - отвечал Потемкин. - Но теперь он персональный враг Пугачева
и тебе, матушка, аки пес служить станет...
- Срочно отпиши Румянцеву, дабы Суворова с войском отпустил с Дуная
на Волгу, пущай генерал поспешит, чтобы сообща с Паниным "маркиза" наше-
го изловить...
Неорганизованные, плохо вооруженные ватаги "пугачей" должны были
встретиться с вышколенной в боях регулярной армией, приученной побеж-
дать. Вечером в собрании Эрмитажа императрица играла в карты и тихонько
шепнула Потемкину, чтобы он посмотрел на графа Никиту Панина:
- Он уже сделался похож на китайского мандарина, от глаз одни щелочки
остались... Это хорошо... Пусть ест и дальше. Толстые да сытые меньше
всего к заговорам приспособлены.
Но из этих "щелочек", как из бойниц вражеской крепости, Потемкин уло-
вил внимательное прицеливание умных глаз. А подле Панина восседала его
новая метресса - Марья Талызина, женщина таких невероятных объемов, что
глядеть было страшно. Екатерина, прикрыв губы веером, фыркнула:
- Представляю их в минуту любовной пылкости...
Панин под конец вечера жестоко отомстил ей:
- Имею для вас неприятное сообщение из Рагузы...
Рагуза - ныне Дубровник в Югославии (а в ту пору столица Дубровницкой
республики, сенат которой имел в Петербурге своего посла).
На юге России из новых земель, отвоеванных кровью, уже складывалась
Новая Россия, и Потемкин был сделан первым российским наместником.
- Куда уж выше? - сказал он. - Но можно и выше...
Изучение вольнолюбивых трудов Монтескье и Дидро - пусть этим ее вели-
чество занимается, а у Степана Ивановича Шешковского иные заботы, более
вразумительные. Сидючи под иконами, скушал он просфорку божию и пальцем
- дсрг, дсрг - подозвал сподвижников своих, палачей Могучего и Глазова:
- Великая силища на Волге собралась! Вы, орлы, струмент пытошный в
бережении содержите. Чую, вскорости Емельку клещами рвать станем, истины
от него домогаясь.
И чуял он, просфорку жуя, что возвышается: быть ему в ранге статского
советника. Ого-го! Степан Иванович шуршал доносами, листая новое дело,
заведенное им на графа Андрея Разумовского, который блудно жил с великой
княгиней Натальей Алексеевной... Что ж, Екатерина не вечна, после нее на
престол взойдет Павел, а связь Разумовского с Natalie окрепнет с годами,
чего доброго, и сыночек у них явится, и тогда Разумовский займет в импе-
рии такое же место, какое в давности занимал Меншиков при Екатерине I...
Тут было отчего крепко задуматься Шешковскому, мысли которого из сте-
пей Приволжья переносились в альковы персон высокопоставленных.
После тяжелых боев с повстанцами Михсльсон отвел регулярные войска на
Уфу и этим маневром открыл Пугачеву дорогу на Каму и Волгу. Народ все
притекал под знамена "Петра III" - неисчислимый, как песок, "пороху же у
них столь довольно было, что у убитых сыскивалось в подушках патронов по
15, в особливых мешочках по полфунту пороху...". В июне Пугачев подошел
под стены крепости Оса, гарнизон которой, усиленный пушками, решил не
сдаваться. Но солдаты в гарнизоне все же сомневались - царь Пугачев или
не царь?
Из крепости вышел старый гвардеец, лично знавший Петра III. Пугачев
рискнул, да столь дерзко рискнул, что мог бы здесь же, под Осою, и голо-
вы лишиться. Одетый в простое казачье платье, он встал в ряду иных повс-
танцев, а гвардеец пошел вдоль ряда, всматриваясь в бородатые лица.
- Эй, старик! - окликнул Пугачев гвардейца. - Неужто не узнал меня?..
Смотри, дедушка, в оба глаза да узнавай поскорее своего законного госу-
даря.
Старец смутился и корявым пальцем неуверенно указал на Пугачева.
- Кажись, похож на государя-то.
- А коли так, - подхватил Пугачев, - так ступай обратно в крепость да
скажи всем, чтобы мне не противились...
Оса сдалась. Пугачев перевешал всех офицеров, сохранив жизнь подпору-
чику Минееву, которого наградил чином полковника. Благодарный за это Ми-
неев сказал:
- Позволь, государь, прямо на Казань тебя выведу.
- Коли так, то веди, - согласился Пугачев...
Казань была предана пламени, и только в кремле города не сдавался
гарнизон. Здесь Пугачев повстречал свою законную жену Софью с детишками.
Его увидел сын, крикнувший:
- Гляди, матушка, каково батюшка ездит!
В этот опасный момент Пугачев тоже не растерялся:
- Да это, вишь ты, семья Емельки Пугачева, который за меня пострадал,
- объяснил он казакам. - Я эту бабу с детьми знаю. Пущай за нами в обозе
едет...
Под Казанью появился Михельсон, в жестоком сражении его войска разби-
ли неопытное войско мнимого Петра III. Пугачев с остатками войска бежал
вверх по Волге, где у села Кокшайского свершил переправу и оказался в
самой гуще той крепостной России, которая была еще не тронута восстани-
ем, но уже, подогретая слухами о свободе, она, эта Россия, стала подни-
мать вилы, топоры и косы...
Все думали, что Пугачев повернет на Нижний Новгород, до которого было
рукой подать, и в Нижнем уже готовились испытать то, что в полной мере
испытала Казань, но Пугачев бежал к югу, быстро усиливаясь толпами морд-
вы и чувашей... "Пугачев бежал; но бегство его казалось нашествием" -
так писал Пушкин. От Саранска - через Пензу - он устремил свое победное
движение на Саратов... На всем пути народ принимал его с великой ра-
достью.
2. "ВСЕ НАШЕ, И РЫЛО В КРОВИ"
Разумовский, как верный паж, неся скамеечку и зонтик, сопровождал ве-
ликую княгиню в прогулке. Прическа молодой ветреницы была налажена по
моде парижской: в шиньоне она упрятала крохотные бутылочки с говяжьим
бульоном, питавшим свежие розы. Вернувшись из парка в покои Царско-
сельского дворца, женщина игриво спросила мрачного мужа-цесаревича:
- Как вам нравится газон на моей голове?
- Вы богиня... вы прекрасны. И еще эти розы... ах!
От кордегардии рокотал барабан, зверинец оглашало рычанье медведей,
кричали голодные павлины. Друзья прошли к столу. Между мужчинами, под-
дернув юбки, уселась Natalie.
- Если в Европе меня называют Гамлетом, - рассуждал Павел, - то мне
повезло: я отыскал свою Офелию.
Павел жил иллюзиями, а его "Офелия" - долгами и потаенной страстью.
Екатерина после истории с сосисками отшатнулась от сына. "Считаю испор-
ченным тот день, - говорила она, - в котором сына повидаю. А коли он,
глупенький, Гамлетом себя почитать изволит, то играть на театре "Гамле-
та" Шекспира я запрещаю..."
Она права: исторические аналогии бывают и опасны!
И уж никак не ожидала императрица, что ее чадо вдруг представит "Раз-
суждение о государстве вообще... и касательно обороны всех пределов".
Павел, по сути дела, не рассуждал - он жестоко расхаял все время правле-
ния своей матери. Павел призывал Екатерину киокою во внешней политике,
чтобы Россия занимала в Европе позицию лишь оборонительную...
- Читая ваше "Разсуждение", сын мой, - сказала мать, - можно поду-
мать, что войну с Турцией начала я ради собственной славы. Вашему высо-
честву, однако, неразумно упрекать меня в войне, зачатой едино лишь в
продолжение той политики, коя от Петра Великого россиянам завещана...
Нам без моря Черного не бывать, как не бывать и без моря Балтийского!
Да, согласна я, что война сия отяготила народ. Не спорю. Но, скажите,
какая война облегчает нужды народные? Я таких войн не припомню... А что
за военные поселения вы придумали?
Павел растолковал: армию сократить, гвардию раскассировать, а по ру-
бежам страны основать военные поселения, дабы крестьяне, весело марши-
