неправильное сложение фигуры.
- Не это ли сложение костей сделало из нее немыслимую гордячку, кото-
рая не способна даже поклониться как следует?
- Возможно, - отвечал Роджерсон.
Екатерина с безразличным видом тасовала карты.
- "Ирод" подсунул нам завалящий товар, - сказала она...
Глядя на свою "несгибаемую" супругу, Павел тоже разучился кланяться,
приветствуя людей не кивком головы, а, напротив, - запрокидывая голову
назад, так что виделись его широкие ноздри, дышащие гневом. Он уговари-
вал Потемкина, чтобы Андрею Разумовскому дали чин генерал-майора, и По-
темкин дал:
- Но об этом прежде вас просила его сестрица Наталья Кирилловна...
В это время, на свою же беду, при дворе появился князь Петр Голицын,
прославленный сражением с Пугачевым. Молодой генерал был скромен, обра-
зован, женат, имел детей. Голицын был очень хорош собою, и Екатерина од-
нажды, не удержавшись, при всех выразила свое восхищение:
- А каков князь Петр! Прямо куколка...
Громыхнул стул, резко отодвинутый: это удалился фаворит, Придворные
сразу же стали шептаться:
- Вот и конец Голиафу сему... теперь перемены будут. Ну и пущай князь
Петр, не все одноглазому лакомиться...
Потемкин велел заложить лошадей. В кривизне переулков обнаружил он
сладкое прибежище своей юности - домишко, где когда-то проживал коло-
менский выжига Матвей Жуляков.
- Стой, - велел кучеру и остался здесь.
С выжигой он расцеловался в губы, они поплакали.
- Эх, Гришка-студент! Величать-то тебя ныне как?
- Без величанья хорош. Эвон, вижу бочку-то старую... Зачерпни-ка,
друг сердешный, как в былые хорошие времена, капустки кисленькой. Вина
ставь. Говорить станем...
Одряхлел выжига, но водку глотал исправно. Однако он шибко печалился,
что вконец обнищал:
- Сейчас не как раньше. Тогда и баре щедрее были. Мундиров да кафта-
нов с покойников своих не жалели. Принесут мне: на, жарь! Я и жарю в
свое довольство. А теперь, Гришка, сами норовят позолоту содрать, чтобы
другой не поживился...
Потемкин смахнул с головы парик, сказал:
- Матяша, верь, и дал бы... да с чего? По семьдесят пять тыщ в год из
казны забираю. А долгов уже на двести тыщ наскреб... Вот и считай сам:
где тут деньгам быть? Да что деньги - вздор, а люди - все... Чего рот-то
открыл? Подцспи-ка еще капустки из бочки.
Они выпили. Громко жевали капусту.
- Жарь духовку свою, - велел Потемкин.
Он сбросил с плеч тяжелый кафтан, обшитый золотом. Оторвал с нагрудья
бриллиантовые пуговицы, даренные Екатериной. Швырнул одежду поверх желе-
за, докрасна раскаленного.
- Жги! Чего там жалеть-то? Все дерьмо...
Смрад пошел по лачуге - хоть беги.
- Будто не кафтан, а меня жарят... Наливай!
Золото и бриллианты горкой лежали на столе - промеж бутылок да мисок
с капустой, пересыпанной клюковкой.
- Бери все, - сказал Потемкин другу младости.
- Гришка, да ведь спьяна ты... одумайся!
- Твое... забирай, - отвечал фаворит.
Вернулся в карсту - пьян-распьян, хватался ручищами за доски заборов,
весь черный от копоти, напугал кучера:
- Эко вас, Хосподи! Ваш сясь, никак, пограбили?
- Должок другу вернул... езжай, не вырони меня.
Утром, когда пробудился, Москва гудела, встревоженная. На рассвете
дрались на шпагах князь Голицын и Петр Шепелев, который коварным выпадом
и заколол "куколку" насмерть.
Убийца не замедлил навестить Потемкина.
- Ваше сиятельство, - сказал Шепелев с подобострастием, - не токмо я,
но и персоны важные приметили, что внимание особы, нам близкой, к петуху
сему неприятно вам было. За услугу, мною оказанную, извольте руку пле-
мянницы вашснькой...
Григорий Александрович спустил его с лестницы.
- Убирайся, скнипа! Иначе велю собаками разорвать...
Панин позвал его к ужину, где были и послы иноземные. Оглядев их, Ни-
кита Иванович сказал, табакеркой играя:
- Из Америки слухи военные: англичане тамошние расхотели быть коро-
левскими. Чую, вскорости Петербург обзаведется новым посланником - зао-
кеанским. А эти фермеры, я слыхивал, чай лакают с блюдечек, по углам че-
рез палец сморкаются...
Корберон в тот вечер записал: "У гр. Панина была княг. Дашкова... она
не терпит нас, французов, зато исполнена любви к англичанам. Скоро она
отъезжает в Ирландию, где и останется с сыном, воспитание которого пору-
чает знаменитому философу Юму". Потемкин спросил у посла Англии:
- Так ли уж плохи дела в Америке?
- Об этом предмете мой король подробно извещает императрицу вашу,
прося предоставить ему для войны в Америке русскую армию, кстати освобо-
дившуюся после войны с турками. Георг Третий обещает платить Екатерине
золотыми гинеями.
- Вам, милорд, - обозлился Потемкин, - не хватит Голконды в Индии,
чтобы за кровь русских солдат расплатиться!
В поединке с самозванкой Екатерина понесла поражение. Теперь ей еще
более хотелось знать-кто же она такая? Фельдмаршал Голицын, получив от
императрицы новые инструкции, навестил в камере Даманского.
- Государыня велела мне объявить, что она не враг вашему счастью. Вам
предоставлено право свободы. Вы можете венчаться согласно обычаям любой
веры. Казна России берет на себя все свадебные расходы, и вы получите
богатое приданое от нашей императрицы.
- О, как она милосердна! - воскликнул Даманский.
- Не спешите, - притушил его радость Голицын. - Вы должны пройти к
своей госпоже, и пусть она честно признается перед вами, кто она такая,
откуда родом и прочес.
Даманский беседовал с Таракановой по-итальянски: через дверь было
слышно, как она плачет, упрекая его в чем-то, потом громко вскрикнула -
и Даманский выскочил из камеры:
- Она утверждает, что сказала вам правду.
- Так кто же она такая? - рассвирепел Голицын.
- Дочь покойной Елизаветы и Разумовского...
Тараканова просила священника православного, но со знанием немецкого
языка. Такого ей представили. Перед ним она каялась во многих грехах и
любострастии, но своего подлинного имени так и не открыла. А в декабре
умерла. Самозванка покоилась на плоской доске, еще не убранная к погре-
бению, с широко открытыми глазами. Растопырив два пальца, князь Голицын
аккуратно закрыл их... Бездонное, как океан, великое молчание истории -
о, как оно тягостно для потомков!
В декабре двор-длиннейшими караванами-покинул Москву, устремившись в
столицу. До нового, 1776 года оставались считанные дни. Морозище лютовал
страшный. Лошади закуржавились от обильного инея. Дорога занимала пять
дней и десять часов. От старой столицы до новой было 735 верст, аккурат-
ные дощечки с номерами отмечали каждую версту... В конце поезда скромно
катились Безбородко и Завадовский, а пьяный кучер из хохлов часто заде-
вал боками возка верстовые столбы...
- Понатыкали столбив, що и нэ проихать чоловику...
8. КОМЕДИЯ БОМАРШЕ
В карете императрицы Потемкин сам топил печку.
- Все время загадки! - жаловался он, обкладывая берестой поленья. -
Дашь человеку мало прав - считаться с таким не будут, дашь много воли -
распояшется, мерзавец, и других под себя подомнет. До чего трудна эта
наука!
Екатерина, грея руки в муфте, сидела в уголке кареты, поджав под себя
зябнущие ноги. Она сказала, что империя двигается не столько людьми, с
нею, императрицей, согласными, сколько умными врагами ее царствования. И
даже назвала их поименно: граф Румянцев-Задунайский, братья Панины,
князь Репнин. Главное в управлении государством - не отвергать дельных
врагов, а, напротив, приближать к себе, делая их тем самым безопасными,
чтобы затем использовать в своих целях все их качества, включая и пороч-
ные.
- Но помни, что имеешь дело с живыми людьми, а люди - не бумага, ко-
торую и скомкать можно. Человека же, если скомкаешь, никаким утюгом не
разгладишь...
Отношение ее к людям было чисто утилитарным: встречая нового челове-
ка, она пыталась выяснить, на что он годен и каковы его пристрастия.
Всех изученных ею людей императрица держала в запасе, как хранят оружие
в арсенале, чтобы в нужный момент извлечь - к действию. Кандидатов на
важные посты Екатерина экзаменовала до трех раз. Если в первой аудиенции
он казался глупым, назначала вторую: "Ведь он мог смутиться, а в смуще-
нии человек робок". Второе свидание тоже не было решающим - до третьего:
"Может, я сама виновата, вовлекая его в беседы, ему не свойственные, и
потому вдругорядь стану с ним поразвязнее..."
Пламя охватило дрова, в трубе кареты загудело.
- А зачем взяла ты у Румянцева этих ослов - Безбородко да Завадовско-
го? Ведь их ублажать да кормить надобно.
- Ослов всегда кормят, - отвечала Екатерина. - Если их не кормить,
кто же тогда повезет наши тяжести?
Безбородко и Завадовский появились на Москве, состоя в походном штате
Румянцева, который соперников в делах воинских не терпел. И сковырнуть
Потемкина фельдмаршалу явно желалось. А тут - кстати! - Екатерина нажа-
ловалась, что бумаг у нее скопилось выше головы, а секретари - лодыри.
- Твои реляции-то кто писал для меня?
Румянцев назвал искусника Безбородко, императрица велела явить его.
Но, помятуя о завидном могуществе Потемкина, фельдмаршал сказал Зава-
довскому, чтобы тоже представился.
- А мне-то зачем? Да и боюсь я, - струсил тот.
- А вот как дам по шее... не бойсь!
Появление Безбородко не обрадовало Екатерину: чурбан неотесанный,
шлепогубый, коротконогий, глазки свинячьи. Зато мужественная красота За-
вадовского ей приглянулась. Близ этого чернобрового красавца Безбородко
казался женщине ненужным и даже глуповатым. Из вежливости она его спро-
сила:
- Французским достаточно владеете?
- Не удосужился. Едино латынь постиг.
- Вряд ли вы мне сгодитесь, - поморщилась Екатерина.
Чтобы избавиться от урода, она строго сказала, что возьмет его в ка-
бинет-секретари при условии, если через год он будет владеть французс-
ким, как природный парижанин:
- Дабы времени зря не терять, покопайтесь пока в делах иностранных,
разберите в моих шкафах книги, я вас у принятия челобитен попридержу...
А там видно будет!
По приезде в столицу Завадовский получил от императрицы перстень с ее
монограммой, а Безбородко, словно крот, перерывал архивы, принимал чело-
битные, штудировал дипломатические акты. На масленицу Екатерина созвала
к блинам всех дежурных при дворе. Велела и кабинет-секретарей позвать.
Камер-лакей доложил, что в канцелярии пусто, как на кладбище:
- Только какой-то Безбородко торчит.
- Ну что ж. Зови хоть его... торчащего там!
За блинами возникла речь об одном старинном законе: все путались,
плохо в нем извещенные, и тогда Безбородко с конца стола прочел его наи-
зусть, Екатерина, не доверяя такой памяти, велела принести том законов,
а Безбородко подсказал:
- Это на странице двести семнадцатой, снизу!
Все точно. Теперь Екатерина иначе взглянула на эту образину, полюбо-
пытствовала об успехах во французском. Безбородко ответил ей:
- Я решил, что латыни и французского маловато. Заодно уж итальянский
с немецким изучаю. Скоро буду знать.
- Отчего у вас прозвание столь смешное?
- Не смешное, ваше величество, а страшное. Предку моему Демьяну тата-
ры крымские в злой сече на саблях отсекли подбородок, оттого потомки и
стали писаться Безбородками...
Работать с Екатериной было легко. Она быстро схватывала суть чужой
мысли, придиралась лишь к точности выражений письменных, но в разговоре
с нею можно было не стесняться. Часто она прерывала собеседника на сере-
дине фразы:
- Довольно! Я уже поняла вас...
От глаз Потемкина не укрылось женское внимание императрицы к Зава-
довскому. Но спросил он его - с небрежностью:
- Откуда у тебя перстень с шифром матушки?
- Матушка и одарила.
- Беря у матушки, ты бы спросил у батюшки...
Фаворит возлежал на софе, над ним висела картина его любимого худож-
