разлетелись настежь, арапы отпрянули, - перед растерянной толпой снова
возник он:
- Потемкин... вернулся.
Праздничный. Ликующий. Яркий. Непобедимый!
Через лоб, пересекая его, пролегла черная тесьма, укрывающая безгла-
зие. Голубым муаром стелилась через могучую грудь андреевская лента.
Нестерпимый блеск исходил от алмазов на орденах его. В гордой позе стоял
он в дверях, опираясь на трость. А рукоять ее, выточенная из оникса,
изображала Екатерину - в-точном портретном сходстве, но... в виде морс-
кой сирены, и в короне ее вспыхивали мелкие бриллианты.
- Ты звала, матушка? - вопросил он. - Так вот я...
И, сказав так, он пошел к престолу, каждым шагом своим утверждая са-
мого себя. А перед ним, надменным и гордым, все шире размыкался коридор
придворных:
- Дорогу светлейшему... дорогу ему!
Екатерина павой сошла со ступенек трона. Молча распахнула двери в
свои покои. Молча и затворила их за Потемкиным. Она крепко обняла его,
заплакав и засмеявшись:
- Гришенька... единственный мой.
Не стал последним, так стал единственным.
ЗАНАВЕС
Я нарочно умолчал о рождении императрицей ребенка от Потемкина, ибо
не выяснил дня его рождения. Очевидно, он появился на свет где-то нака-
нуне смерти невестки императрицы.
Родилась девочка - Темкина, крещеная, с именем Елизаветы, в отчестве
- Григорьевна. Передо мною два ее изображения: дама уже достаточно зре-
лая, симпатичная, и не берусь судить, на кого она больше похожа - на от-
ца или на мать. Рождена она, естественно, втайне. Потемкин отвез девочку
на воспитание к сестрице Марье Самойловой и более, кажется, не интересо-
вался ею (обычная история незаконнорожденных детей монархов). Однако
Темкина с детства знала тайну своего происхождения, а все поместья на
Украине, ей данные, она лихо промотала еще в ранней юности. Уже после
смерти отца Е. Г. Темкина стала женою выходца из Греции, херсонского гу-
бернатора И. X. Калагеоргия, жила под Киевом в местечке Мсжигорка, имея
множество детей.
Правнук ее и праправнук Потемкина, известный ученый Д. Н. Овсяни-
ко-Куликовский, вспоминал в своих мемуарах, что многочисленные наследни-
ки Потемкина "жили дружно, весело и шумно, но вместе с тем как-то очень
беспокойно, ожидая по временам всяких бед и напастей. Любили жизнь, но
не умели ее устраивать. Она у них как-то сама строилась и сама разруша-
лась - на основах несокрушимого благодушия, неисправимой доверчивости к
людям и такой же нерасчетливости в делах".
Нет никаких сомнений в большой любви Потемкина к императрице. И она
любила его! В начале отношений им не хватало дня и ночи: не успев расс-
таться, они обменивались любовными "цидульками" в таких откровенных вы-
ражениях, что женщина иногда даже пугалась осуждения в будущем:
- Вот помрем с тобой, а люди, не дай Бог, прочтут сие и скажут, что
мы с тобой были буйнопомешанные...
Екатерина до старости не могла избавиться от мужского обаяния Потем-
кина.
...Вернувшись ко двору, светлейший сразу же вытряхнул из дворцовых
покоев Завадовского, который, как воришка, забрался в чужие комнаты. Бо-
ясь гнева светлейшего, случайный фаворит метался в апартаментах, руково-
дя выносом вещей. Он был жалок и мелочен - цеплялся за мебель, вазы и
занавески.
- А коробочку эту можно забрать? - спрашивал он.
- Забирай все коробочки свои и-вон!
Прервав интимные отношения с императрицей, Потемкин достиг в жизни
таких высот, каких никогда не достиг бы, оставаясь только любовником...
История не богата примерами, чтобы мужчина и женщина, уже разделенные в
личной жизни, продолжали оставаться нерасторжимы в делах государствен-
ных.
И тут возникает вопрос: а были ли они мужем и женою?..
Да, были! И об этом многие тогда знали... Ссгюр, Кобенцль, до Касте-
ра, Вертгсймср и наши историки, Бартенев и Кобеко, писали о браке Екате-
рины с Потемкиным как о факте точно известном. Бартенев сомневался лишь
в дате венчания-то ли конец 1774 года, до отъезда двора в Москву, то ли
самое начало 1775 года, когда двор в Москву прибыл.
А где же документ, подтверждающий этот брак?
Он покоится в глубинах Черного моря.
Не будем удивляться... Санечка Энгельгардт, любимая племянница Потем-
кина, в браке графиня Браницкая, была свидетельницей венчания Екатерины
с Потемкиным. Ее записка об этом событии перешла в род графов Строгано-
вых, один из которых, проживая в Одессе, незадолго до смерти погрузил
богатейший архив на корабль, велел ему выйти в море, где архив и был
утоплен. Погибли ценнейшие документы русской истории. Бартенев полагал,
что Строганов сделал это по настоянию Елизаветы Ксаверьсвны Воронцовой,
урожденной графини Браницкой.
Венчание происходило в храме Вознесения на Большой Никитской улице
(ныне улица Герцена) в Москве. И теперь понятны бесконечные хлопоты По-
темкина, который, призвав на помощь гениального архитектора В. В. Баже-
нова, хотел перестроить церковь в величественный собор. Смерть помешала
князю Таврическому закончить сооружение, храм достраивали его потомки -
уже при Николае I. (Именно в этом храме позже венчался Пушкин с Натальей
Гончаровой).
Доказательства брака имеются. Из семьи Энгельгардтов, родственных По-
темкину, вышло впоследствии немало ученых, известных в нашей стране.
Среди них памятен Василий Павлович Энгельгардт (1828-1915), приятель
композитора М. И. Глинки, - оба они, как 1Г Потемкин, были смоляне. Ва-
силий Павлович-доктор философии и астрономии, член Академии наук, автор
монографии о А. В. Суворове, основатель музыкального фонда композитора
Глинки. Он имел частную обсерваторию в Дрездене, которую передал в дар
Казанскому университету, где она находится и поныне. Здесь же размести-
лись его архив и библиотека. В архиве был альбом Энгель11ардта, в нем
хранились фотографии брачных венцов Екатерины и Потемкина: венцы были
украшены их миниатюрными портретами. Энгельгардт своей рукою оставил в
альбоме надпись, удостоверяющую законность брака Екатерины с Потемки-
ным...
ДЕЙСТВИЕ ОДИННАДЦАТОЕ
Золотой век
...Россия действительно играет прогрессивную роль по отношению к Вос-
току... Господство России играет цивилизующую роль для Черного и Кас-
пийского морей и Центральной Азии, для башкир и татар.
Ф. Энгельс - К. Маркс (23 мая 1851 г.)
1. ГВОЗДИ ДЛЯ ХАНА
Вскоре над Балтикой подул благоприятный ветер: только теперь, после
явной оплошки с графом Андреем Шуваловым, шведский король Густав III
собрался навестить Петербург, дабы наладить отношения с соседкой, дово-
дившейся ему двоюродной сестрицей. Густав III тактично предупредил ее,
чтобы салютов по приезде ему не учиняла, ибо он привык путешествовать
инкогнито - под именем "графа Готландского".
Потемкин на всякий случай глянул в календарь:
- Ежели прикатит летом, так у нас Полтавские торжества. Приятны ли
они королевусу Швеции станутся?
Корберон извещал Версаль об удалении Завадовского: "Дурак рвал на се-
бе волосы". Выбитый из фавора, Завадовский при встречах с императрицей
принимал томный вид, хватался за сердце, даже стонал, изображая покину-
того, но сгорающего от страсти любовника. Императрице эта комедия скоро
прискучила:
- Бери четыре тыщи душ и езжай себе с Богом...
Тут и конец актерству! Завадовский убрался на Украину, где ему доста-
лись богатейшие Ляличи, переименованные им в Екатеринодар. Мерзкий хан-
жа, он водрузил в парке статую Екатерины, проходя мимо которой вздыхал,
вознося хвалу богу. Здесь он обратился в ненасытного стяжателя, увеличи-
вая свои поместья, безжалостно разорял бедных соседей и мужиков, а если
они жаловались на оскудение, говорил им ласково:
- Коли я, душечка, виноват перед тобою, так судись со мной... Законы
справедливы у нас! Только не жалуйся мне: у меня сердце нежное, оно чу-
жих слез не выносит...
Позже он стал директором банка, при Александре I вылез в министры на-
родного просвещения, но интересен другим: всю жизнь крупно воровал, но
ни разу не попался... В старости он любил вспоминать "золотой век" Ека-
терины:
- Вот жили! Нонешним и не снилось, как мы жили...
Лавки книготорговцев оживились продажей парижской новинки - сочинени-
ем Неккера о хлебной торговле. Екатерина к политэкономии относилась
всегда небрежно, говоря, что это занятие для бездельников, желающих
"иметь шерсть даже от стрижки яиц". Но книгу Неккера оценила: "Я приняла
ее в число моих классических книг". Хлебный вопрос оставался для России
трудным. Потемкин только вздыхал:
- Мы могли бы расселить сто миллионов людей, а едва кормим семнад-
цать... Запашной земли мало, леса густые душат пашенки, и ковырять нам
целину веками, пока не будет в зерне достатка избыточного! О господи,
все грехи наши тяжкие...
"Золотой век" Екатерины никогда не был "золотым" для народа. Если
окинуть мысленным взором прошлое, увидим, что русских людей жизнь не ба-
ловала, постоянно требуя от них напряжения ума, нервов, мускулов. От по-
коления к поколению, от деда к внукам передавалось тяжкое наследие былых
времен, осложненное новыми проблемами, новыми нуждами. Прошлое никогда
не исчезает бесследно и, volens-nolens, отражается в будущем, а все то
важное, что не успели свершить пращуры, доделывали на Руси их потомки...
Нет, читатель, это не Екатерина выбрала для себя самый бурный период
русской истории, - это само время избрало ее, и об этом следует помнить.
Конечно, она имела полное право гордиться Россией, что всегда и делала,
когда с юмором, а когда и с гневом предупреждая иностранных послов, что-
бы не слишком-то обращали внимание на зипуны и лапти, на корки хлеба в
котомках нищих, на устойчивый запах редьки и квашеной капусты в провин-
ции... Вот ее слова:
"Русский народ есть особенный народ в целом свете, который отличается
догадкою, умом, силою. Я знаю это по двадцатилетнему опыту. Бог дал
Русским особые свойства... верю, взойдет звезда Востока, откуда должен
возсиять свет, ибо там (в России) больше, чем где-нибудь, хранится под
пеплом духа, мощи и силы!"
Так она отзывалась о народе, который своими подвигами принес ей сла-
ву. "России я обязана всем, и даже именем - Екатерина!" - говорила она.
Однако не следует забывать, что Екатерина была дитя своего века, и она
немало сделала для того, чтобы этот же умный народ с каждым годом угне-
тался все больше. Жившая в своем веке просвещенного абсолютизма, она бы-
ла женщиной умной, образованной. Естественно, она не жаловала придворных
дураков:
- Если один дуралей камень в Неву закинет, так потом сорок Вольтеров
не знают, как его оттуда вытащить.
Но даже и глупцов она выслушивала с приятной улыбочкой. Разговоров с
женщинами недолюбливала, зато обожала вести диалоги с мужчинами, пусть
даже грубые, излишне откровенные. Близким своим она раскрывала секреты
своей власти:
- Терпимость - вот главное оружие властелина! Легче всего в гнев вой-
ти да головы отрубать! Но гнев должен быть непременно обдуман: одни лишь
негодяи злятся безо всякого плана...
Но, прощая слабости другим, она требовала терпимости и к своим сла-
бостям. В придворной церкви императрица ставила за хорами ломберный сто-
лик и, попивая кофе, играла в карты. Иногда, впрочем, выглядывала, как
белка из дупла, чтобы проследить, старательно ли молятся ее придворные
дамы.
Платон однажды не стерпел такого кощунства:
- Ваше величество, когда ваши подданные душою к Богу прилегают, я
слышу голос ваш дивный: "Жмуди... вини... пас!"
Екатерина тузом ловко накрыла трефовую даму:
- Ах, как затиранили вы меня! Разве можно в наш философический век
придавать значение пустякам? Откуда вы знаете? Может быть, сдавая туза,
я душою прилегла к Богу гораздо ближе, нежели мои статс-дамы, театрально
павшие на колена, а думающие о любовниках... Не преследуйте меня, ваше
