зывал князю Александру Александровичу:
- Донских казаков, чаю, надобно Кубанью прельстить, дабы и Кубанское
войско заиметь - противу Кабарды турецкой. А нам, князь, желательно
войско обретать поблизости от Перекопа Крымского, дабы хан Девлет-Гирей
по ночам вздрагивал.
- Монархиня противу войны, - сумрачно отвечал князь.
- Да бить-то не всегда и нужно, - сказал Суворов. - Иногда высморкай-
ся погромче-и наглец в кусты прячется...
Прозоровский зависел от Румянцева. Румянцев уже начинал зависеть от
Потемкина. Но граф Задунайский терпеть не мог, если кто из его подчинен-
ных сносился с Потемкиным... Таких смельчаков он карал, гнал, преследо-
вал!
Флюс, рефлюс, - прилив, отлив. Качка бортовая, килевая и всякая, будь
она неладна... Коммерческая эскадра Козлянинова пришла в Ливорно, здесь
Федор Ушаков стал командиром фрегата "Святой Павел"; отсюда, из Ливорно,
он плавал с грузом до Мессины, повидал Везувий и, конечно, не отказал
себе в удовольствии побывать в руинах Помпеи, которую тогда раскапывали.
- Воруют там... кому не лень! - рассказывал он Прохору. - Говорят, и
в Крыму татарском есть что копать. Князь Василий Долгорукий-Крымский
притащил из Кафы в Москву целый обоз древних плит мраморных, а что на
них писано-теперь академики головы ломают...
Прохор Курносов не гулял, не пил-берег деньги, чтобы Аксинью с детиш-
ками подарками обрадовать. В лавках Ливорно глаза разбегались от изоби-
лия товаров. С итальянской беззаботностью рубины были выставлены подле
омаров, венецианские зеркала отражали груды красивых конфет, засиженных
дочерна мухами. Долго блуждал он по лавкам, не зная, что купить для Ак-
синьи, пока не набрел на армянина, который обрадовался русскому:
- Мы, гонимые, за вас, русских, всюду молимся - и в Персии, и в Тур-
ции, и в Африке, и в Индии. Сколько у вас денег?
Курносов честно открыл перед ним свой кошелек.
- Мало, - сказал купец. - Но русского не обижу.
Он выложил перед ним индийские жемчуга такой волшебной окраски, что
Прошка взял их, не думая. На солнцепеке сидели нищие, они жевали черные
маслины, запивая их золотистым оливковым маслом. Один нищий спросил Кур-
носова:
- Что так глядишь на нас, иноземец?
- Смотрю, что богатые вы нищие. У нас, в России, такое вот маслице
священным почитают. Мы им в храмах лампады заливаем, а вы его стаканами
хлещете будто водку...
Ливорно помимо нищих населяли еще и черные пудели, столь заросшие
шерстью, что они света белого не видели. А чтобы разглядеть нужное, они
прежде долго трясли головами, отмахивая с глаз длинные пряди. Один такой
пудель пристал к Прошке.
- Ну, идем на корабль! Детишкам подарком станешь...
Наконец корабли потянулись к Босфору. При вхождении к проливу Козля-
нинов велел из пушек не палить, колокола снять "и не командовать в ру-
пор, также не свистеть, что у турок почитается манером военных судов".
Но перед русскими кораблями турки перегородили Босфор железными цепями:
не пройдешь!
"Северный орел" принял на борт Булгакова.
- Тимофей Гаврилыч, - сказал он Козлянинову, - флаги у вас коммерчес-
кие, но один фрегат пушками ощетинился.
Ему объяснили, что плавание трудное, и правда, что один корабль воо-
ружен, но лишь ради того, чтобы от пиратов отбиваться. Булгаков выглядел
плохо - мученически:
- Мы тут с князем Репниным зубы стерли в переговорах. Чего спорить?
Снимайте пушки со станков, тащите их в трюмы, все люки на замок, а ключи
покажу реис-эфенди...
Реис-эфенди на эти ключи и глядеть не стал.
- Лучше пусть меня изрубят на куски, - сказал он, - но ни один ко-
рабль гуяров в Черное море не пропустим. Если из-за этих кораблей мир
наш кончится, такова воля Аллаха...
Пришлось Репнину облачаться в мундир, объяснять низирю, что Турция
нарушает артикул N 11 обоюдного согласия, позволяющий русским торговым
судам проходить через Босфор.
- Лучше война! - огрызнулся визирь...
Прошка чуть не плакал: сколько было надежд на скорую встречу с женой
и детьми... Булгаков сообщил экипажам, что уговоры Блистательной Порты
будут продолжены, но все-таки советовал готовиться к зимованию в Бу-
юк-Дерс. На берег сходить не разрешалось.
- Потерпите. Может, и образумятся турки! Мы с князем уж столько шуб
лисьих да горностаев с куницами им подарили, что и не знаем теперь, как
перед казной отчитаться.
- А если османы цепи с Босфора не уберут?
- Тогда эскадра вернется в Кронштадт...
Час от часу не легче. Тут выручил Федор Ушаков.
- Я в Морсю ухожу к грекам. Забирай пуделя, пошли...
Прошка перебрался на его фрегат, который долго блуждал средь гречес-
ких островов-с почтой и пассажирами, вооруженными до зубов, как разбой-
ники. В один из дней Ушаков сказал:
- Турки стали вырезать эллинов, кои под знаменами кашими сражались.
Ламбро Каччиони сейчас спасает земляков в России. Люди они смелые, реши-
ли идти через Босфор - будь что будет...
Ночью к борту фрегата подвалила большая фелюга. Прошка перепрыгнул на
нее с пуделем и вещами. В трюме было немало женщин с детьми, один старый
грек ладно говорил по-русски:
- Подумай прежде. Мы ведь жен наших предупредили, что в случае чего
зарежем их, зарежем и детей своих, а потом сами погибнем.
- Если драться надо, так буду и я за вас драться...
Фелюга тихо вошла в ночной Босфор, слева протянулись огни Галаты, от
арсенала Топханс слышались крики часовых. Греков окликнули турки с бере-
га, им ответили:
- Мы албанцы! Плывем на службу паше в Синопе...
Османы поверили. Фелюга вырвалась на простор Черного моря. Ламбро
Каччиони, корсар вида свирепого, с громадными усами, занимавшими полови-
ну лица, позвал Прошку в каюту.
- Твое русское счастье стало и счастьем эллинским... Я в прошлом году
бывал в Петербурге, Потемкин указал нам жить пока возле Керчи, охраняя
ее от турок таманских. Вот туда и плывем. А тебе куда надо, говори мне.
- С вами до Керчи, а до Азова уж сам доберусь...
На высокой шапке Каччиони красовалась большая рука, выкованная из
чистого серебра, - это был знак особого покровительства России! Под
русским флагом корсар обрел себе чин майора. Фелюгу высоко взмывало на
гребнях рассыпчатых волн... Повеяло весною, когда Прохор Курносов доб-
рался до азовского жилья. Аксинья хлопотала на дворе, развешивая мокрое
после стирки белье такой чистоты, что даже глаза слепило...
Обнялись! А пудель бегал вокруг и лаял, лаял, лаял.
Дети не узнали отца. Прохор тоже не узнал.
- Какой же тут Пашенька, а какой Петенька? Ну не дичитесь. Я ведь
ваш. Вместе жить станем. И ничего я вам, детишки, не привез. Вот только
пуделя в забаву - играйтесь...
На шею Аксиньи он набросил индийские жемчуга!
Ему повезло. А эскадру коммерческих судов турки не пропустили, и
пришлось ей тащиться вокруг Европы обратно - в Кронштадт. Там, на Балти-
ке, и остался служить Федор Ушаков.
Кучук-Кайнарджи некий мир уже дал трещину.
4. ПОСЛЕДНИЕ НОВОСТИ
Год назад, в феврале 1776-го, Петербург был крайне взволнован: слав-
ный хирург Тоди удалил грудь, пораженную раком, у Софьи Алексеевны Муси-
ной-Пушкиной, жены русского посла в Лондоне. По тем временам это было
важное событие, о котором трезвонили газеты Парижа, Гамбурга, Вены. Но
госпожа посланница прожила ровно год и все-таки умерла...
Екатерина была разъярена бессилием медицины.
- Во, трясуны проклятые! - ругала она врачей. - Сами едва ноги таска-
ют, из своих хвороб не выберутся, а других лечить вознамерились. Им
только дайся - зарежут!
Потемкин, как и Екатерина, медицины не жаловал.
- Верно, матушка, - поддакивал он. - Как можно здоровье дохлому эску-
лапу вверить? Бодрое же здравие лекаря - как вывеска над трактиром. Еже-
ли вывеска хороша, с охотой в трактир идешь, а коль дурна - и силком не
затащишь.
Роджерсон подтвердил, что рак неизлечим. Императрица не верила. Ее
рациональный подход к жизни не мог смириться с тем, что в этом мире есть
нечто такое, от чего не спасут ни слова, ни власть, ни деньги. Она сде-
лала официальный запрос в Мадрид: правда ли, что в горах басков водятся
ящерицы, отвар из которых излечивает раковую опухоль? Ответ был неопре-
деленным. Но газеты Европы уже наполнились слухами, будто русская импе-
ратрица сама больна раком и готовится к операции. Она велела узнать: от-
куда сея ложь произросла? Оказывается, газетсры германского Кельна уже
давно сообщали о болезни Екатерины в таких выражениях: "Она умирает от
рака, и это большое счастье для всего мира". Екатерина сказала:
- "Ирод", хрыч старый, исподтишка мне гадит...
Но как ни злилась на Фридриха, коммерческий договор с ним продлила,
чтобы через торговые связи контролировать политику Пруссии, противо-
борствующую венским каверзам (это было сейчас на руку русскому Кабине-
ту). Вскоре Потемкин доложил, что Ламбро Каччиони, верный слуга России,
жалуется: война не принесла грекам свободы, а тем, кто бежал в русские
пределы, земли отведены плохие. Потемкин сказал, что эллины народ умный,
Россия должна исповедовать их опыт в коммерции, в дипломатии и навигации
флотской. Петербург по его почину вскоре обогатился Греческой гимназией,
для которой Академия выделила лучших педагогов. Учеников пичкали иност-
ранными языками (вплоть до албанского), моралью с логикой, танцами с
фехтованием и алгеброй - "до интеграла и дифференциала". Так незаметно,
исподволь, Россия готовила будущих борцов за греческую свободу и незави-
симость...
Греческий проспект в Петербурге - память об этом!
Русские двери в Европу были раскрыты настежь - невские берега издавна
влекли иностранцев, желавших обрести новую родину. Россия жестоко пере-
малывала людские судьбы: живописцы могли стать экзекуторами, граверы -
варить пастилу, кондитеры - разводить овец, шлюхи могли превратиться в
русских графинь, а французские маркизы - в убогих кастелянш. До самого
ледостава прибывали в Петербург корабли, бросая якоря возле Биржи. Но
часто, вместо рабочих рук и разумных голов, государство получало болва-
нов и авантюристов. Немецкий офицер с длиннейшей шпагой требовал, чтобы
его везли прямо в Зимний дворец:
- Императрице нужны такие храбрецы, как я!
- Не верьте ему, - доносилось из трюмов. - Мы всю дорогу от Гамбурга
не знали, как уберечь от него свои кошельки...
Сказочно прекрасный корабль вошел однажды утром в Неву и бросил яко-
ря. Это прибыла герцогиня Кингстон - с единой целью - увидеть великую
государыню.
- Меня же интересует только корабль, а не эта авантюристка, годная
для эшафота или лупанария, - сказала Екатерина, забираясь в карету. -
Герцогине Кингстон давно под шестьдесят, но сэр Гуннинг сказывал, что на
безбожных карнавалах Венеции она является во всем том, в чем и родилась,
не забывая, однако, прикрыть срам гирляндой из розочек... Я же знаю! Из
театров Лондона ее выводили с полицией, а в Берлине она выпивала две бу-
тылки подряд, после чего еще танцевала.
Ах, эта пресыщенная, самодовольная Англия, где трехлетние девоч-
ки-аристократки имеют по шесть баронетских титулов, а в двенадцать лет
они уже невесты милордов, к шестнадцати успевают побывать женами пэров и
герцогов, после чего, быстро овдовев, начинают путешествовать. Из этого
чванного мира лондонской элиты вышла и герцогиня Кингстон. Толпы народа
заполняли набережные Невы, дивясь ее большому красочному кораблю; наряд-
ные лодки знати приставали к трапу его. Кингстонша, как прозвали ее в
народе, принимала гостей в герцогской короне, унизанной рубинами, знако-
мила со своей плавучей картинной галереей, которая высоко ценилась зна-
токами. Она говорила, что согласна пополнить Эрмитаж любой картиной, ка-
кая приглянется императрице, включая и подлинник Рафаэля. Герцогиня
рассказывала, что будет счастлива, если ее пожалуют в статс-дамы русско-
