ший век без знания ее, обладает опытом лишь одного поколения, иначе го-
воря, опытом своей краткой жизни. Человек же, знающий историю, суммирует
в себе опыт множества поколений... Все мои победы-на полях битв и в по-
литике-это не мои личные победы, а лишь основательный результат опыта
былых поколений, собранного в одной моей голове.
Тьебо вернулся домой и в свою книгу, которую он сочинял для по-
томства, аккуратно записал, что король Пруссии "отличается скрытностью,
бдительной внимательностью к ходу дел европейских, предусмотрительной
ловкостью. Спокойный с виду, король, в сущности, неустанно-деятелен;
непроницаемый для других, он умеет разгадывать всех. И ему всегда удает-
ся застигнуть других врасплох..."
Очень хорошая характеристика для политика!
...Несмотря на огонь безумия в глазах, Виттельсбахи были красивы,
особенно женщины, талантливы в искусствах, они много меценатствовали, но
гены душевной болезни, заложенные в их крови, поражали всех подряд, с
кем они роднились, и в первую очередь - австрийских Габсбургов, у кото-
рых не все в головах было нормально. Ибо нормальные люди не станут репе-
тировать свои похороны еще при жизни, а Габсбурги это делали, и не раз.
Сейчас, после смерти Максимилиана, император Иосиф II пожелал увеличить
австрийские владения за счет "выморочных" баварских земель.
Фридрих не мечтал о мировой гегемонии. Но гегемония Австрии в гер-
манском мире была ему несносна. Сколько он жил, столько и боролся за то,
чтобы австрийские немцы не получали первенства в делах германских (им-
перских). Фридрих выжидал, что скажет другой Виттельсбах - герцог
Пфальц-Цвейбрюкенский, родственный курфюрстам баварским. А тот молчал.
Пришлось подсказать олуху в Пфальце, о чем следует в таких случаях кри-
чать. И герцог поднял голос протеста, заявляя о своих правах на Баварию
со столицей в богатом Мюнхене.
- Первый плюс нам, - сказал прусский король.
После свидания в Нейссе он уже никогда не выпускал из виду Иосифа II,
изучал его, прикидывал, на что тот способен, и пришел к выводу:
- Эпоха просвещенного абсолютизма не миновала его прически! Иосиф
настолько мудрен, что умным людям не стоит его бояться... Сейчас я стану
указывать ему место, в какой ложе сидеть, и пусть в Вене не думают, что
имперские князья Германии состоят из одних верных вассалов Габсбургов...
Войны пока не было. Но войска под командой императора уже заняли Ниж-
нюю Баварию и Оберпфальц, Иосиф держал полки наготове в Венгрии и Фланд-
рии. Напрасно его мать, уже поникшая, просила оставить Баварию в покое,
ибо "старый Фриц" хотя и одряхлел телесно, но армия его еще способна
потрясти мир:
- Ты вызовешь новую Семилетнюю войну.
- Пусть. Но Баварией вознагражу себя за потерю Силезии.
- На стороне Пруссии, сын мой, выступит и Франция.
- Франция не выступит, ибо ее король женат на вашей дочери и моей
родной сестре - Марии-Антуанетте, а она уж как-нибудь сумеет устроить
мужу истерику, чтобы не вмешивался.
- Но подумал ли ты о России?
- России не должны касаться дела германского мира. - С большим удо-
вольствием Иосиф сообщил матери, что "старый Фриц" болен. - Он валяется
в Сан-Суси, как падаль, и, говорят, уже перестал дуть в свою противную
флейту...
Фридрих уважал русского посланника в Берлине, князя Владимира Сергее-
вича Долгорукова, с которым сжился в той же степени, в какой сжилась
Екатерина с его послом графом Сольмсом.
- Как вам нравится этот хаос? - спросил король. - Я слишком немощен
для седла, но кое-что из тактики не забыл. Берлин уверен, что Франция,
связанная интимными соглашениями с Вашингтоном, точит зубы на Англию,
потому она не вмешается. Саксонии трудно остаться в стороне, ибо вслед
за Баварией наступит и ее черед... Окажет ли Россия мне помощь?
- Наши войска, - отвечал Долгорукий, - связаны напряжением, которое
Блистательная Порта создает возле наших границ на Кубани, а инструкции
от графа Панина я еще не получал.
- Вы их получите. В этом не сомневаюсь...
Екатерина равнодушно восприняла отозвание маркиза де Жюинье, который
не прижился в России, а поверенным (только поверенным!) в делах Франции
оставила атташе Корбсрона.
- Какие отношения, - спросила она Корберона, - между королевой Фран-
ции и ее братом Иосифом австрийским?
- Мне трудно судить об этом. Я не аристократ и при дворе Версаля ни-
когда не бывал, чтобы знать его сплетни. Извещен в одном: Иосиф, навещая
сестру, был очень недоволен ее кокетством и умолял избавиться от любов-
ника, принца Шарля де Линя, который, кстати, собирается навестить Петер-
бург.
- Принцу де Линю, молва о котором гремит по свету, я всегда буду ра-
да. Но вы уклонились от прямого ответа.
- По той причине, что не слышал прямого вопроса... К сожалению, -
признался Корберон, - все французы недолюбливают королеву-австриячку, но
она ловко пользуется красотой и потоками слез для влияния на своего суп-
руга.
- Вмешается ли Франция в эту возню из-за Баварии?
- Смею думать, что французы никогда не пойдут сражаться за венские
интересы, которые им всегда были чужды.
- У вас какое-то дело до меня, Корберон?
- Да! В июне я с маркизом де Жюинье подписали брачный контракт между
девицей Мари Колло и сыном маэстро Фальконе. Я думаю, старику это было
не совсем-то приятно - быть на свадьбе своей воспитанницы, которую он
так нежно любил.
- Сын бездарен. Отец гениален. Колло талантлива. Но что нам с того?
Главное - памятник Петру готов.
- Фальконе, увы, собирается покинуть Россию.
- Зачем? Кому, как не ему, достанутся все лавры и пушечные салюты?
Хорошо, - сказала Екатерина, - я сегодня как раз обедаю у графа Сольмса
и навещу мастерскую Фальконе...
Прусское посольство располагалось по соседству с мастерской скульпто-
ра. Екатерину встретила заплаканная Колло.
- Вы, сударыня, покидаете нас вместе с мужем?
- Нет, - ответила Колло, - у меня есть учитель, которому я всю жизнь
останусь благодарна. Женщине лучше жить с талантливым стариком, нежели с
молодым, но бездарным мужем.
- Вас, французов, на голодный желудок не поймешь. Зачем же тогда было
устраивать эту комедию с брачным контрактом?
- В жизни, ваше величество, не все так просто.
- А я хотела предложить вам остаться в России...
- Никогда! - послышался голос Фальконе, спускавшегося с антресолей по
лесенке. - Я уже изнемог от критики своего творения, которое, я верю,
сохранит мое имя в истории. Я это сам понимаю. Ваш Бецкой этого не пой-
мет!
Екатерина уже привыкла к едкости в речах мастера:
- Маэстро, если вы решили стать Прометеем, так пусть Бецкой, вместо
орла, клюет вашу печень. Для чего мы все живем на этом паршивом и гнус-
ном свете?
Фальконе задержал шаги на шатких ступенях.
- А вот и ответьте - для чего? - спросил он сверху.
- Преодолевать трудности - не в этом ли смысл жизни? Вы думаете, мне
легко? О-о-о, - закатила глаза Екатерина. - Вы все намного счастливее
меня, и у вас под рукою постоянно находится молоток, которым и устраняе-
те лишнее в камне.
- А у вас - топор, которым вы рубите лишние головы! - рассвирепел
Фальконе. - Так срубите голову Бецкому.
- Этим я славы своей не умножу, но если Бецкой разлагается на вашей
дороге, перепрыгните через его труп. Но зачем же уезжать из России в са-
мый канун своего триумфа?
Фальконе, глянув на Колло, остался непреклонен:
- Мы уедем. Не верьте тем, кто скажет вам, будто змею следует убрать
из-под копыт Петрова коня: в жизни великих мира сего всегда встречаются
гадюки, больно жалящие... Ваше величество позволит мне увезти с собою
ваши письма ко мне?
- Берите их, Фальконе: они ведь вам писаны...
Она навестила Панина, больного, лежавшего в постели. Речь завела о
дальних странах - Камчатке и островах Алеутских.
- За всеми ворами не уследишь. С ночным воровством бороться проще,
ибо оно явное, с дневным - труднее, оно не всегда приметно. Ясно теперь,
что прежние карты стран дальневосточных были из Академии похищены. Не по
этим ли вот краденым картам англичане теперь у наших берегов рыщут?
- Вас это слишком беспокоит? - спросил Панин.
- Если у нас отнимут Камчатку, нам потом силком их в шею гнать при-
дется. А пушек нет. Гарнизонов тоже... Ладно, - сказала Екатерина, - так
что там с баварским курфюрстом?
- Я же докладывал - умер от оспы.
- Сам виноват! Надо было не бояться прививок. Прямо мор какой-то по-
шел на монархов, и все дохнут от оспы. Надеюсь, Мария-Терезия усмирит
своего сына и войны не будет.
- Будет. Как бы и нас в нее не втянули.
...Потемкин переслал Румянцеву приказ-двинуть резервную армию к рубе-
жам Галиции; русские костры оживили печальные долины. Вслед за этим По-
темкин распорядился: "Адмиралтействколлегий заняться составлением карт
наших земель на Востоке дальнем, дабы ни Джеймс Кук, ни кто иные мореп-
лаватели иноземные не приписывали себе открытие тех земель, которые на-
ми, русскими, давно открыты..."
Сейчас многое зависело и от решимости Фридриха II.
Увидев, что сына не унять, а дело зашло далеко, Мария-Терезия просто-
яла на коленях десять часов, падая в обмороки от усталости. Она молилась
всенародно - в соборе Вены, взывая, к всевышним силам, чтобы предотвра-
тить страшную войну...
Фридрих II устроил армии смотр в окрестностях Потсдама, верхом на ло-
шадях генералы собрались вместе.
- Вот мы и поседели, друзья мои, - сказал им король. - Понимаю, что
вам, как и мне, трудно на старости лет покидать тепло домашних очагов и
ласковых внучек, чтобы снова водить полки в кровавые битвы... Мне, соз-
наюсь, тоже приятнее бы сидеть в Сан-Суси, читая всякую ерунду о себе в
газетах. Но тучи над Германией сгустились, пора их рассеять. Россия и
Франция поддержат нас... Извините меня, - произнес Фридрих, - я уже не-
молод и поведу войска не верхом, а в коляске. Впрочем, в бою вы узрите
меня в седле - скачущим впереди!
Армия тронулась - на Богемию, на Моравию. Впереди запыленных колонн
тарахтела по ухабам коляска, внутри которой, сумрачно озирая мир из-под
опущенной на глаза шляпы, ехал король. МарияТерезия прислала ему письмо:
не стыдно ли нам, старикам, рвать на себе волосы, убеленные сединами?
9. ГОРОДА И ЛЮДИ
Четырнадцать лет подряд странствовал по Европе обломок былого величия
- фаворит императрицы Елизаветы, симпатичный человек Иван Иванович Шува-
лов, имевший славу покровителя русских ученых, артистов, живописцев; хо-
рошо зная картинные галереи Европы, он помогал Екатерине в подборе живо-
писи для ее Эрмитажа. Бурный всплеск радости раздался при его появлении
в столице - всякая поэтическая тварь спешила восславить его приезд на
родину. Смолоду воспетый великим Ломоносовым, одряхлевший куртизан попал
и в стихи Гаврилы Державина:
Предстатель русских Муз, талантов покровитель,
Любимец их и друг, мой вождь и просветитель...
Потемкин навестил вельможу на Невском в его апартаментах, за которыми
стелились фруктовые сады и оранжереи. Светлейший всегда дивился, почему
Шувалов отказался от графского титула (что не мешало иностранцам вели-
чать его графом: Ивана Ивановича они путали с его дядьями, которые
графством гордились). Естественно, память неудачной юности увлекла По-
темкина, и, увидев перед собой бывшего своего куратора, он - без тени
унижения - опустился перед ним на колени.
- Да за что честь такая, милый ты мой?
- А за то, что изгнали вы меня из вместилища учености. За лень мою
гомерическую, за тупоумие превосходное.
- Так за это, князь, в ноги не валятся.
- Видит Бог! - перекрестился Потемкин. - Не я один, недоучка, но и
все соклассники мои по гимназии университетской людьми здравыми получи-
лись, вечно останусь в долгу перед вами.
- Ну, спасибо, дружок, - поцеловал его Шувалов. - Токмо не меня надо
