И наконец, - хан приложил ладонь к своей груди, - вы навсегда останетесь
в сердце моем...
Шагин-Гирей, не в пример иным ханам, был образован в античных Салони-
ках и Венеции, владел итальянским, греческим, арабским. А во власти его
была и строптивая ногайская орда. Все это учитывал Потемкин, писавший в
те дни: "Шагин-Гирей, прямой потомок Чингисхана, хотя и не чужд азиатс-
кой пышности, но к войне сроден, и лучше не придумать, как сделать его
офицером нашим". Суворов поздравил хана с чином капитан-поручика бомбар-
дирской роты лейб-гвардии Преображенского полка.
- Неужели я, хан, недостоин высшего чина?
- Выше и быть не может, - сказал ему Суворов, - ибо капитаном в роте
бомбардирской сама императрица.
- Вот как... якши эйи! - покорился хан.
Он перенес столицу ханства из Бахчисарая в Кафу, просил Потемкина,
чтобы Петербург не выводил своих войск из Крыма, пока не будет проведена
реформа по обновлению крымских порядков. Немало татар желали того же, а
присутствие русских в Крыму даже вносило спокойствие: не надо страшиться
перемен, которые всегда кончались разорением с пролитием крови... Из
России в Кафу потянулись обозы: везли сукно для пошива формы новой армии
Крыма, серебро и медь - для чеканки крымской монеты, а турецкую сгребали
в кучи, как негодный хлам.
В конце марта Суворов доложил Потемкину, что весь Крым исхожен его
солдатами вдоль и поперек, Бахчисарай и Ак-Мечеть суть квартиры военные,
откуда будет удобно действовать в любом направлении полуострова. Летом
Шагин-Гирей выехал со свитою в степи, в шатрах устроил татарский празд-
ник, пригласив и Суворова. К столу подавали благоуханный рис с орехами и
шафраном, маслины и каперсы, яркие гранаты и прозрачный виноград. Хан не
смел прикоснуться к вину, как правоверный мусульманин, но по чину капи-
тан-поручика гвардии великороссийской позволил себе напиться шампанским.
- Нас в Европе, - сказал он Суворову, - считают еще варварами, но
разве есть в Европе такие мудрые правила для избрания девочек в жены,
какие есть у нас в Крыму?
Суворову показали старинный татарский прием: девочек выводили в поле
и сильно пугали. Когда они бросались бежать, вслед им летели мохнатые
татарские шапки. Удар шапкой в спину не был силен, но многие падали. А
годной для любви считалась устоявшая на ногах... Суворову подвели одну
из девочек, и хан сказал:
- Твоя жена далеко, я дарю тебе другую... бери!
Суворов подержал в руке тонкие, нежные пальчики:
- Скажи, дитя, кто ты, откуда ты?
- Бесполезно спрашивать, - отвечал за нее Шагин-Гирей. - Она не знает
ни русского, ни польского, ни грузинского, и мы сами не знаем, откуда
взялась эта будущая красавица.
Вечером Суворов вызвал к себе офицера Прокудина:
- Лошади накормлены, коляска запряжена. Езжай с этой вот девочкой в
село Рождествено, где я недавно батюшку похоронил. Моим именем накажи
старосте, чтобы поместил сироту в доме господском и баловал ее всем,
угождая ей...
Добр был человек. А где она, эта сирота, которую татары не сбили с
ног своими шапками? Может, и выросла сказочной принцессой среди берез
русских, полян пахучих и навсегда растворилась в жизни-новой, красочной,
дивной...
Шагин-Гирей получал от Екатерины деньги немалые. Если бы к таким
деньгам да приложить хорошо устроенную голову, то и забот лишних не ста-
ло бы. Но хан, достигнув власти, принялся "европеизировать" ханство с
такой поразительной скоростью, с какой Петр I не успевал стричь бороды
боярам. Однако плач боярский никак не схож с визгом татарским! Из турец-
кой Кафы хан решил создать нечто вроде нового Петергофа, надолго пора-
зившего его воображение. Бронзовые Нсптуны и мраморные Наяды, беззаботно
разливающие во" все стороны драгоценную питьевую жидкость, должны были
направить умозрение татар в иное эстетическое русло. Денег (русских) для
этого хан не жалел. В конце-то концов, Россия не так бедна, чтобы не оп-
латить торжественный пуск фонтанов в Кафе, но... где взять рабочие руки?
Татарин никогда землю не копал и копать не станет, ибо на протяжении
многих веков все грязные работы исполняли его рабы-христиане. Это пер-
вое. Вот и второе: Петербург не по щучьему велению строился, а Шагин-Ги-
рей одновременно разбивал на голых камнях "Летний сад", наподобие петер-
бургского, возводил казармы с арсеналами, затеял Адмиралтейство тата-
ро-ногайское, и, наконец, самое страшное, что только можно себе предста-
вить, хан указал приближенным своим сидеть... на стульях! Ему простили
бы и кафтан парижский, и туфли с пряжками, и то, как прятал он свою бо-
роду под пышное жабо из кружев, но сидеть на стульях - что может быть
гаже?..
Пока все складывалось хорошо. Александр Васильевич просил подсказать
лучшие бухты на Крымском побережье, и Шагин-Гирей сразу указал на Балак-
лаву и Ахтиарскую бухту.
В море часто встречались подозрительные корабли, бросавшие якоря в
незаметных бухтах: турки общались с татарами, готовя их к возмущению.
Румянцев в грозных письмах напоминал, чтобы турок в Крым не пускать, а
воевать с ними не надо... Осенью турецкая эскадра вошла в Ахтиарскую
бухту. Шлюпки с матросами направились к берегу. Александр Васильевич
сразу поскакал в Ахтиар, за ним прогромыхали по камням пушки.
Эскадрою командовал капудан-паша (адмирал).
- Моим кораблям нужна вода, - кричал он с корабля.
- Воды здесь нет, - отвечал Суворов с берега.
- Моим экипажам нужны свежие овощи!
- Огородов не развели, - отвечал Суворов.
- Что же вы, гяуры, едите и пьете?
- Что бог пошлет, - отвечал Суворов...
Пушки, привезенные им, расположились по берегам бухты, и капудан-паша
догадался, что все разговоры об огурцах и воде могут кончиться для него
плохо; эскадра, подняв паруса, убралась в море - к Синопу; но прежде с
флагманского "Реала" турки побросали в бухту своих мертвецов, и Суворов
велел все трупы от берега отпихнуть баграми. Он вернулся в Кафу, где его
ожидал молодой полковник Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов с пере-
вязью, укрывающей отсутствие глаза.
- По указу светлейшего, возвратясь с теплых вод из Европы, привел к
вам Луганский пикинерный полк.
- Кавалерия легкая? Подчинены светлейшему? Вам всегда легше. А вот я,
пехота, от Румянцева зависим...
"Фельдмаршала я постоянно боюсь. Мне пишет он будто из облака... пре-
подания его обыкновенно брань, иногда облегченная розами". В поисках за-
щиты Суворов прибегал к Потемкину, просил у него самостоятельный корпус.
Румянцев-Задунайский, не зная, что приказывает Суворову Потемкин из Пе-
тербурга, обвинял Суворова в своевольстве. А завистников у Суворова было
немало, и они клеветали, будто он добро из Крыма возами вывозит, жену
имея, требует у Шагин-Гирея еще и девочек... Суворов жаловался Потемки-
ну: "В службе благополучие мое зависит от вас, не оставьте покрови-
тельством... Говорят, будто я требовал у хана - стыдно сказать - краса-
виц, но я, кроме брачного, ничего не разумею. Говорят, будто я требовал:
аргамаков, индейских парчей - а я, право, и не знал, есть ли оне в Кры-
му!"
Летом Суворов отъехал в Полтаву повидаться с женой и доченькой.
Крымская лихорадка сразила его, а Румянцев, не принимая никаких резонов,
требовал возвращаться в Кафу, ибо взбунтовалась армия Шагин-Гирея, не
желавшая без жен спать в казармах и шагать в ногу, подобно гяурам.
- Варюточка, свет мой, неужто ехать мне?
- Лежите, друг мой. И врачи о том же просят...
Потемкин издалека распознал обстановку: ежели сейчас не выручить Су-
ворова, фельдмаршал его зашпыняет. Дабы оторвать Суворова от приказов
штаба Румянцева, светлейший указом Военной коллегии направил Суворова
начальствовать на Кубани, где недавно черкесы с ногаями вырезали целиком
русский отряд. Крым бунтовал, и повинен в этом был сам Шагин-Гирей...
Потемкин, огорченный, сознался императрице:
- Первый блин комом. Все сделали, да все не так сделали. Теперь самим
надо выкручиваться, и хана выручать надобно.
- В чем там дело? Неужто в казармах да стульях?
- Если бы только стулья... Хан пожелал уравнять в правах греков и ар-
мян с мусульманами, а татарские бей стали христиан резать. Теперь и не
знаю, как к этой "бородавке" с бритвою подступиться. Бей визжат, что
"независимости" им не надобно, и без нее, мол, хорошо жили под властью
султана... Кому еще захочется с ярмом на шее ходить?
- Нет таких на свете, - отвечала Екатерина.
- Есть - татарские бей с ногайскими закубанскими вкупе. Спят и видят,
чтобы их из Турции заарканили.
- Чтобы они умнее стали, дадим им звону!..
В эти неспокойные дни светлейший проводил друга юности поэта Василия
Петрова в Москву - умирать.
- Прощай, брат, - сказал он ему, целуя.
Шлагбаум открылся. Кони понесли. Петров заплакал.
Недвижим на одре средь тяжкого недуга,
Я томным оком зрю о мне слезяща друга!
Грузинский царь Ираклий II прислал в дар Потемкину поэму Шота Руста-
вели "Витязь в шкуре барса" (так она тогда называлась).
- Хотя в грузинском и не смыслю, но издано столь добротно, что надо
полагать, и стихи в ней добрые. - Потемкин сдал книгу в Академию наук. -
Переводом не утружу, но вы, ученые, хоть скажите мне, о чем речь в сти-
хах этих?
- О любви и мужестве, - объяснили ему...
Возникала новая задача: спасать народ Грузии!
7. СВОБОДНАЯ СТИХИЯ
Иван Егорович Старов всегда оставался любимым зодчим Потемкина, и на
берегу Невы, в чаще старого бурелома, где рычали медведицы, он возвел
Островки - фееричный, загадочный замок. Но и здесь, вдали от столицы,
Потемкину досаждали наезжие; от них скрывался он в Осиновой Роще, в
скромной дачке на восемь комнатенок. Для него хватало! Но иногда Екате-
рина, желая общения с Потемкиным, являлась сюда со всем штатом, и тогда
в комнатках было не повернуться, камергеры ночевали даже в каретах, а
сам хозяин, тихо матерясь, уходил спать на сеновал. Санечку он забирал с
собою, и девка даже гордилась такой честью перед иными фрейлинами... В
одну из ночей, выглянув из-под локтя дядюшки, она шепнула ему в испуге:
- Кто-то глядит на нас... страшно!
Ночь была лунная, комариная. В дверном проеме сеновала обрисовалась
скорбная женская фигура. Это была Екатерина: она безмолвно вглядывалась
в потемки, пахнущие скошенными травами, потом надрывно вздохнула и уда-
лилась тихо, как бесплотная тень. Санька Энгельгардтова перевела дух:
- Чего надобно этой старой ведьме?..
Утром граф Андрей Шувалов завел речь о чистоте русского языка, Екате-
рина хвасталась его знанием. Потемкин придвинул к ней бокал, прося импе-
ратрицу именовать его части.
- Пойло, - назвала Екатерина емкость бокала.
Потемкин дополнил: тулово, стоян, поддон.
- А стекло мое, - вдруг похвалился он...
Недавно светлейший арендовал стекольный заводишко, расположенный за
Шлиссельбургом, на утлой лодочке с трудом до него добрался. Сенату он
обещал, что цену посуды для простонародья снизит до сорока процентов -
себе в убыток, - но жалованье мастерам оставит прежнее. Фонари да ста-
канчики, паникадила да рюмочки - без этого тоже не проживешь. Ничего не
умел делать вполовину! Гигантомания обуяла его во всем, за что бы Потем-
кин ни брался, и теперь в мыслях лелеял заводище, из цехов которого рас-
ходятся по ярмаркам хрупкие, но красивые чудеса. Екатерине он сообщил:
- Заводу не место быть в эдакой дали, я уже землю для него откупил.
Буду мастеров в Петербурге селить...
Место для завода он выбрал на берегу Невы (там, где сейчас начинается
Обводный канал). Рубану повелел:
- Запиши, чтобы не забылось. Для смеху и настроения бодрого пусть де-
лают бокалы с мухами на стекле. Да чтобы мухи живыми казались! В величи-
ну обязательно натуральную. Кто-либо из мужиков захочет пальцем муху
согнать, ан не тут-то было - не улетает, подлая. Вот и будет людям смеш-
