корзинкою в руках, в накрахмаленном чепце, они до обморока торговались,
чтобы не переплатить лишний пфенниг за пучок петрушки.
Между тем кортеж жениха приближался. За Мемелем граф Румянцев впал в
мрачное состояние духа. Померания плыла в окошках кареты осыпями желтых
песков, унылыми перелесками. На этих полянах Румянцев, еще молодым, сра-
жался с Фридрихом в Семилетней войне.
- Не знаю уж, как он кости свои собрал...
Впереди кортежа играли на трубах почтальоны.
Берлин был уже большим и красивым городом: множество садов, зеленые
аллеи, опрятно одетые жители - пуговицы пришиты к кафтанам и мундирам
прочно, на века! Павел въехал в Берлин через триумфальную арку, обывате-
ли и чиновники кричали "ура!", за каретою бежали семьдесят девиц с цве-
точками, изображая легкомысленных нимф и пастушек, играла музыка, звонко
палили пушки.
Король ожидал Павла возле дворца - сухой и желчный старик в затаскан-
ном мундире.
- Я прибыл с далекого Севера, - приветствовал его Павел, - в ваши чу-
десные края и счастлив получить драгоценный дар судьбы из рук героя,
удивляющего потомство.
Трость взлетела в руке короля.
- Вот! - произнес он, указывая на Румянцева. - Вот подлинный герой
нашего бурного века. С храбростью Ахиллеса сочетает он в себе доброде-
тель Энея, и мой язык уже слаб, чтобы возвеличить его. Сюда надобно выз-
вать легендарные тени Гомера и Вергилия... А каков мир! - произнес ко-
роль. - Румянцев вырвал его у турок, держа в одной руке перо, с конца
которого капали чернила, а в другой сжимая победоносную шпагу, с лезвия
которой стекала варварская кровь...
Фридрих пропустил Павла, потом сказал Румянцеву:
- Мы старые друзья! Прошу следовать впереди меня.
В покоях королевы Павел был представлен невесте, плеча которой он ед-
ва достигал своим париком. Физическое развитие ее и впрямь было велико-
лепно. Мать невесты хвасталась, что по совету Руссо всех детей вскормила
собственной грудью:
- Теперь вы сами видите, что у меня получилось!
Опыт вполне удался: София-Доротея обладала таким мощным бюстом, как
будто ее готовили в кормилицы. Маленькому цесаревичу очень понравилась
гигантская принцесса. Заметив в ее руках нарядный альбомчик, Павел спра-
вился о его назначении. Ответ был - конечно же! - продуман заранее:
- Я записываю в альбом русские слова, чтобы при свидании с вашей ве-
ликой и мудрой матерью сразу заговорить с нею порусски и тем доставить
ей удовольствие...
Павел просил принца Генриха передать невесте, что он влюблен, а через
два дня сделал формальное предложение. "Политика... голая политика", -
отозвался об этом король.
- Дети мои, - обратился он к молодым, - прошу откушать с немощным
старцем. У меня найдется и вкусненькое.
Он угостил их паштетом из балтийских угрей, итальянской "полентой" и
говядиной, разваренной в водке. Беседуя с ними король не забывал о
Польше:
- В прусских пределах я совместил три религии - католическую, визан-
тийскую (вашу!), протестантскую. Таким образом, пощипав Польшу, я как бы
принял святое причастие. Это не принесло покоя моей слабой душе: для
благоденствия королевства мне, старику, не хватает еще и... Данцига!
- Ваше величество, - приложился Павел к руке короля, - если бы я
только царствовал, поверьте, что Данциг...
- Не будем забегать впереди наших лошадей, - остудил его порыв Фрид-
рих. - Беспощадная мельница времени и так мелет для будущих пирогов. Я
сейчас призову своего наследника...
Фридрих пригласил племянника, будущего короля ФридрихаВильгельма, и
скрепил пожатьс их рук:
- Клянитесь, дети мои, что, достигнув престолов, вы сохраните дружбу
наших дворов - в сердцах! в политике!
- Клянемся, - отвечали будущие самодержцы.
- И завещайте эту клятву детям своим.
- Клянемся, - последовал ответный возглас.
Очень довольный, король вернулся к столу:
- Моя бедная матушка говорила, что в старости можно делать все, что
делал в юности, только понемножку. У меня сегодня счастливый день, и мне
захотелось выпить... немножко!
Павел с нетерпением ожидал, что король угостит его зрелищем потсдамс-
ких парадов, фрунтов и прочими чудесами плацев, но не тут-то было: опыт-
ный политик, Фридрих не сделал этого, чтобы не возбуждать недовольства к
себе в Петербурге. Он лишь мельком, без охоты, показал свой Потсдамский
полк:
- Есть в этом мире вещи куда более интереснее фрунта...
Жениха с невестой отвезли в замок Рсйнсберг, стоящий посреди угрюмых
лесов, на берегу мрачного, затихшего озера. И здесь, в окружении давящей
тишины, Павел бурно разрыдался:
- Я так одинок... я так несчастен, принцесса!
- Со мною вы не будете одиноки, - утешала его невеста. - Я принесу
вам покой души и много детей.
- Ах! Сколько же мне еще можно ждать?
- Всего девять месяцев, - заверила его невеста.
- Да? Но ведь и ожидаю другого...
Не рождения наследника, а смерти матери!
Екатерина велела жене фельдмаршала Румянцева выехать в Мемель -
навстречу вюртсмбсргской невесте.
- Мне нужен внук-наследник, - сказала императрица. - Соблаговолите
учинить тщательный осмотр, о чем и доложите. Я не хочу повторения исто-
рии с Natalie... Заодно уж, графиня, проследите, чтобы ни одна немецкая
мышь не прошмыгнула на Русь за вюртембергскою кисочкой...
От Мемеля Павел ехал один, а невеста осталась в Мемеле проститься с
родителями. Она умоляла русскую свиту пропустить с нею в Россию подругу,
Юлиану Шиллинг фон Канштадт (будущую мать будущего шефа жандармов А. X.
Бенкендорфа), но русские твердо держались указаний своего Кабинета:
- Вы можете ехать одна. Только одна!
Павел долго ожидал невесту в Ямбургс:
- Что случилось с вами, волшебная принцесса?
Губу невесты безобразно раздуло, в жестоком флюсе оттопырилась ее ще-
ка, один глаз совсем заплыл. Она сказала:
- Продуло в дороге. И пчелка в губку кусила...
Екатерина встретила молодых у шлагбаума Царского Села. Обозрев флюс и
царственные габариты принцессы, она не удержалась и, фыркнув, шепнула
своей наперснице Парашке Брюс:
- Подумать только! Сколько добра сразу из Монбсльяра, и все это дос-
танется одному моему глупому сыну...
Попав в райское великолепие дворца Екатерины, невеста рухнула на пар-
кет и поползла к императрице на коленях. Екатерина (если верить Корберо-
ну) крикнула:
- Быстро закрыть двери из аванзалы!
Она не хотела, чтобы придворные видели это недостойное пресмыка-
тельство. "Зрелище, - писал Корберон, - было сокрыто от любопытных глаз.
Но, очевидно, императрица осталась довольна подобным унижением..." Прин-
цесса была крещена с именем Марии Федоровны, а поздней осенью состоялась
свадьба. Покидая застолье с Петром Завадовским, императрица удалилась,
благословив молодых словами:
- Ну, живите, дети мои. Только не скандальте...
Мария Федоровна углубилась в изучение шкафов и комодов своей пред-
шественницы. Гардеробмейстер извинился, что не успел к приезду раздать
бедным людям все ее платья и обувь.
- Бедным? - обомлела юная цесаревна. - Да я сама все сношу... Где ка-
меристка? Я должна сверить, что осталось в шкафах, со списком вещей по-
койницы. - К великому ее огорчению, недоставало пары варшавских туфель.
- Я должна их найти. Если они обозначены в табели, значит, должны быть.
Какое счастье, что обувь покойницы мне впору!
Когда Павел покинул Берлин, вдогонку ему Фридрих произнес вещие сло-
ва, которые в истории оправдались:
- Наследник высокомерен. Надменен. Заносчив. Управляя русскими (а это
народ суровый), он недолго удержится на материнском престоле. Боюсь, что
Павла ожидает такой же конец, который постиг и его сумасбродного отца.
Это пророчество Фридрих II закрепил в своих мемуарах. Подсчитав рас-
ходы на гостей, он заболел от огорчения. А узнав о его болезни, Вена
стала потихоньку собирать войска в Богемии, чтобы затем при последнем
вздохе "старого Фрица" наброситься на Силезию. Но "старый Фриц" воскрес.
- Ах, негодяй! - вскричал король, срывая с головы ночной колпак. -
Если Вена не дает мне права болеть спокойно, я ведь способен еще вско-
чить в седло, плюнув на вес рецепты великого врача Циммермана... Европа
еще услышит, как грохочут прусские барабаны и как волшебно поют мои во-
инственные флейты... Горе вам, венские зазнайки!
Мария-Терезия тихонечко отвела войска из Богемии.
12. ЗАЛОМ
Потемкин пропал - несчастный, отверженный. Растворил себя в дорогах
деревенской России, ночевал на сеновалах. Опустился. Обрюзг. Ногти от-
растил...
Не стал он первым. Не быть уже и последним!
На ухабах трясло. Лошади ступали тяжко.
Единым оком озирал он скорбные пажити и поляны, слушал несытый воро-
ний грай над храмами сельскими, в которых и молился, взыскуя от Бога тя-
гостей, а не праздников. Худо было.
Поля, поля, поля... "Господи, дай мне сил в дороге!"
- Не оставь Ты меня, грешного, в унынии сердца моего...
Был вечер. Впереди лежало немалое село. Издали доносились бабьи пла-
чи, причитания старух, мужики же оцепенели в молчании. Подъехал ближе,
спросил:
- Люди добрые, или беда какая у вас?
- Залом! Залом у нас, миленький. Видать, за грехи наши наказал Гос-
подь Бог...
Потемкин грузно выбрался из возка.
- Где залом-то у вас? - спросил, сам робея.
- А эвон... вчера у самой дороги скрутило.
Что такое залом, Григорий Александрович ведал. Лихой человек или ве-
тер иногда причудливо закручивал на поле стебли ржаные в узел. А народ
считал, что хлебов коснулась сама нечистая сила. Распутать залом боя-
лись, ибо издревле верили в примету: развязавший залом - не жилец на бе-
лом свете! Коснуться залома мог только священник безгрешной жизни, да и
тот брался развязывать узел не голыми руками, а через епитрахиль... По-
темкин кликнул старосту.
- За священником послали? - спросил он.
- Побсгли парни. Ищут. Боится он. Прячется. Уж больно ржицу-то
жаль... сгибнет. Ишь бабы как воют! Беда нам, беда...
Со стороны села два дюжих парня вели под руки священника. Босыми но-
гами он загребал бурую пыль, на его жилистой шее жалко болталась выцвет-
шая от времени епитрахиль.
Народ упал на колени:
- Батюшка, спаси... ослобони от беды! Детки малые. Сами до весны не
сдюжим: изголодаем ведь. Спаси...
- Не могу, православные! Избавьте меня. Грешен. Во субботу с попадьей
опосля бани грех имел... Помру ведь!
- Да кто по субботам с бабой не грешен? - галдели мужики. - Особенно
ежели опосля бани... Уж ты не отрекайся: сотвори милость. А мы с иконами
округ всех полей обойдем...
Священник сел на меже, сбросил с шеи епитрахиль:
- Не могу! Страшно. Посылайте в город - за митрополитом с клиром сво-
ным. Пущай сам от нечисти нас избавит...
Глядя на матерей и бабок, заголосили и дети малые.
Потемкин нагнулся и поднял с земли епитрахиль.
Нацепил ее на себя, перекрестился - истово.
Толпа разом смолкла и расступилась, когда он шагнул, наперекор
горькой судьбе. Шагнул прямо в ржаное поле...
- Господи, помоги! - взмолился он тут.
И правда, что руками узла не распутать. Тогда светлейший с корнем
вырвал залом и отбросил скрюченные стебли далеко за межу. После чего то-
ропливо шагнул в коляску.
- Все, брат! - сказал кучеру. - А теперь - погоняй...
И вот тогда освободилась душа - стало легко-легко.
И даже чудилось: не сама ли судьба его как этот дьявольский залом во
ржи, который не мог развязать он, зато хватило смелости вырвать с корнем
и отбросить прочь. И понял - никуда ему от Екатерины не уйти. Ведь кто
же другой оживит буйные города в степях одичалых, кто Крым приобщит к
России, кому, как не ему, посылать флоты в моря и армии на кровавые
штурмы?
- Гони! - кричал он, взъерошенный. - Назад гони!
...Во дворце был "большой выход", когда двери аванзалы с грохотом
