- Для этого я должен стать любовником королевы?
- Постарайтесь, - ответила Екатерина...
Там, в Неаполе, владычица Каролина, дочь венской Марии-Тсрезии, млад-
шая сестра французской королевы Марии-Антуанетты, жена тупоумного короля
Фердинанда I.
- Сейчас в Неаполе, - завела речь Екатерина, - все очень скверно. На-
род бесправен. Инквизиция беспощадна. Власть сосредоточена в руках бес-
путной мерзавки Каролины и ее фаворита Джона Актона. Не пытайтесь, граф,
скрыть глупой улыбки. Я ведь догадалась, что вы сейчас подумали обо мне
и моих фаворитах... Разве не так?
- Так, ваше величество, - сознался граф Андрей.
- За эту дерзость вот вам чашечка кофе... Я не стану следить за вашей
нравственностью, - продолжала императрица. - Мне абсолютно безразлично,
отчего вы помрете. Но пока вы молоды и красивы, требую от вас службы
отечеству. Мне важно, чтобы пребывание русского флота в Средиземном море
не стало лишь историческим эпизодом. Мы там есть-мы там будем!
Разумовский уже обдумывал свое поведение:
- Чтобы ирландец Актон потеснился в постели королевы, мне, как мужчи-
не, предстоит побывать в роли вулкана Везувия, под сенью которого и
предстоит действовать.
- В двадцать пять лет можно побыть и Везувием! Кстати, - напомнила
Екатерина, - проездом через Европу старайтесь завести связи с аристокра-
тами, дабы о вас пошумели в газетах. Плохо, когда много болтают о бес-
путной женщине, но для мужчины, паче того для дипломата, это даже на
пользу...
Разумовский не стал допивать крепкий кофе.
- Но для куртуазии необходимы деньги. Много денег! - добавил он со
значением.
Екатерина отвечала ему со смехом:
- Да уж конечно, для такого дела, как Неаполь, я стану платить вашему
сиятельству гораздо больше, нежели вы получили тайком от меня от бур-
бонских послов де Ласси и Дюрана...
Андрей Кириллович отъехал в ранге полномочного министра и чрезвычай-
ного посланника. Вена была наполнена красавицами. Графиня Тун-Го-
генштсйн-Клсстерле спрашивала:
- Что вы собираетесь делать в Неаполе?
- Царствовать, - небрежно ответил Разумовский...
Вопросившая об этом стала его любовницей. Екатерине пришлось тормо-
шить Панина, чтобы торопил дипломата двигаться далее. Оставив Вену, Анд-
рей сделал остановку в Риме, где покорил знатную аристократку Гойош. Га-
зеты шумели, золото рассыпалось, слава росла. Екатерина гнала посла
дальше. Наконец он появился в Казерте, где располагался сицилийский
двор. С первых же шагов он понял, что сердце Каролины занято милордом
Актоном очень прочно и делать ему тут нечего... Как быть?
Для начала он очаровал придворную, маркизу Санто-Марко, безнравствен-
ную интриганку, которой сказал на ушко:
- Не понимаю, отчего в Европе так много говорят о красоте неаполи-
танской королевы? Я ничего в ней не нахожу...
Каролина об этом была тут же извещена, а потом Разумовский, встретясь
с Актоном, между прочим, заметил:
- На вашем месте я бы любил свою жену... Это правда, что у королевы
кривые ноги и большой отвислый живот?
Подобными замечаниями он вывел Каролину из терпения. Как? Ее красота
признана всеми мужчинами, лучшие художники Италии спешат запечатлеть ее
на холсте и в мраморе, поэты воспевают ее бесподобную грацию, а тут...
Придворные заметили, что милорд Актон реже стал посещать королеву.
- Посол России не устоит перед моими волшебными чарами! - поклялась
Каролина той же маркизе Санто-Марко.
Сицилийский двор никогда не видел ее в такой ярости. Каролина зада-
лась целью - доказать Разумовскому, что она женщина не последняя. Напро-
тив, у нее кое-что имеется в запасе такое, о чем даже Актон не догады-
вался. Разумовскому незачем было соблазнять разъяренную женщину - она
сама соблазняла его. Но молодой человек оставался неприступен, как скала
Гибралтара. Каролина была в отчаянии. Мужа она услала на охоту и велела
не возвращаться, пока не подстрелит сорок кабанов. Актону приказала
плыть в море и привезти ей дюжину голов алжирских пиратов. Она плакала.
Она осыпала Разумовского самыми нескромными признаниями и самыми грубыми
проклятьями.
Наконец он сдался...
Русский флот обрел якорные стоянки в Сицилии.
Екатерина, очень довольная, сказала Потемкину:
- Вот что можно сделать в двадцать пять лет, и для этого не требуется
никакой государственной мудрости...
3. ДОМОЙ ХОЧЕТСЯ
Яков Булгаков, уже советник при посольстве князя Репнина, в кривизне
стамбульских улиц находил дома, строенные еще византийцами. Вторые этажи
балконами нависали над первыми, через жалюзи "кафессов" посверкивали
глаза гаремных жен, увеличенные искусным гримом, улыбались губы, подкра-
шенные кармином.
Булгаков живо смешивался с разноязыкой толпой Стамбула. Тучи голубей
парили над куполами дворцов султана: Ереванского - в честь завоевания
Армении, Багдадского - в честь порабощения арабского Востока. И поче-
му-то думалось: когда Осман, зачинатель могучей империи, пришел к влас-
ти, все имущество его состояло из четырех насущных предметов-знамени
пророка, куска холстины, миски для плова и медной солонки... А теперь?
Шумный базар Капалы-Чарсы раскинулся перед дипломатом, купцы орудовали
так же шустро, как визири в политике. Все здесь продавалось, все покупа-
лось...
Лупоглазый айсор тянул Булгакова за рукав:
- Зайди в мою лавку, о богатстве которой знает один Аллах. Я тебе по-
кажу алмазы из Индии, рубины бахадшанскис, бирюзу Нишапура и "рыбий
глаз" из Судана... У меня есть седло, осыпанное жемчугом. А если ты лю-
бишь тайные удовольствия, у меня продаются и девочки: одна из Подолии, а
другая из Грузии. Ты посмотри на них, и тогда сразу развяжешь свой коше-
лек...
Вечером на посольской даче Булгаков с князем Репниным наблюдал за по-
жаром в Константинополе. "Энгенвар!" (Пожарьслышались крики, и мимо бе-
жали глашатаи в ярко-красных одеждах, выкрикивая названия улиц, охвачен-
ных пламенем. В розовых вихрях носились и погибали священные голуби.
- Вина хочу, - сказал Булгаков и послал в погреб лакея посольского. -
Я все грущу, ваше сиятельство.
- О чем же, Яков Иваныч?
- Жизнь быстролстна. Уж и немолод. Мелькали города, страны, гостини-
цы, конференции, женщины, конгрессы... Семьи нет. Детей нет. И времени
тоже нет.
Репнин спросил, отчего нужда во времени.
- Ах, князь! - отвечал Булгаков. - Ведь я, в дипломатии утопая, долго
еще пузырями пиитическими булькал. Смолоду, еще с университета, мечтал о
славе Гомеровой... Да разве теперь к Олимпу подступишься? И писать не-
когда.
Николай Васильевич Репнин тоже просил вина.
- Вот посадят нас турки в Эди-Куль, где Обрссков подагру нажил, тогда
можно писать хоть с утра до ночи: чернил нам не хватит, Яшенька, а вре-
мени в избытке будет...
Кучук-Кайнарджийский мир спокойствия не принес. Пожалуй, нигде, как
здесь, в самом чреве Блистательной Порты, не ощущалось так сильно дуно-
вение будущей грозы. Панин болел, зато все явственнее сказывалось на по-
литике влияние новых личностей - Безбородко и князя Потемкина.
Реис-эфенди Ибрагим откровенно смеялся:
- Безбородко мы не знаем, а ваш кривой генерал немало смешил нас еще
на Дунае, мы согласны смеяться и далее...
Дворец реис-эфенди был безобразен и, кажется, выстроен таковым нароч-
но, дабы не вызвать подозрений султана в воровстве и гордости. Булгаков
с князем Репниным сидели на подушках, обтянутых нежным шелком из Бруссы.
- Раньше, - говорил Репнин, - султаны ваши платили калым ханам в Кры-
му, а теперь Девлет-Гирей согласен платить султану... Зачем вы пригрели
мурз татарских, клевету на нас изливающих?
- Мы после мира, - добавил Булгаков, - войска свои из Крыма вывели, а
вы их оставили на Кубани и в Тамани, вы держите гарнизоны янычарские в
крепостях близ владений наших.
- Меня вы можете уговорить, - отвечал рсис-эфснди. - Я сумею угово-
рить визиря. Визирь уговорит и султана нашего. Но кто осмелится угово-
рить чернь стамбульскую?..
Когда послы покидали реис-эфенди, чернь стала швырять в них камни, но
босоногие кавасы (слуги) с палками в руках моментально разогнали
злобствующую толпу:
- Именем султана! Пусть пройдут послы кралицы...
Вечером Репнин отписывал Екатерине, а Булгаков строчил Панину - оди-
наково: турецкий флот строится очень быстро, арсеналы султана полнятся,
а Крым-главная наша язва... При всей примитивности ханства внутри его
затаилась сложнейшая структура правления, в которой русские часто запу-
тывались: султаны, мурзы, калги, агасы, бей, эфенди, кадии, муфтии! На-
конец, в Бахчисарае имели значение матери и мамки, жены и дочери ханов.
Это был удивительно цепкий, выносливый и колючий куст, который, как и
русский "залом", лучше всего рвать с корнем! Но... кто вырвет? У кого
хватит мужества?
Потемкин присел к столу. Под его халатом пригрслся котеночек приблуд-
ный, тепла материнского ищущий. Светлейший писал наскоро, без помарок,
писал в Коломну Суворову, чтобы ехал помогать князю Прозоровскому: ему
кавалерией, а тебе пехотой командовать. Он дал понять Суворову: на рожон
не лезь - Турция ждет скандала с пролитием крови, дабы открыть войну -
новую, беспощадную.
- Итальянца сюда! - зычно велел Потемкин.
Вбежал скорый Франц Иванович Чинати - кабинет-курьер и сорвиголова.
Ему был вручен пакет до Коломны.
- Лети! - повелел светлейший и сразу успокоился, стал перебирать при-
горшню бриллиантов и рубинов, искренно любуясь игрою света, волшебным
блеском сокровищ...
Суворов недавно женился (по указу батюшки), Варюту свою и дочку Ната-
шеньку обожал. Пришлось их покинуть. На редких станциях, перед сном, Су-
воров затепливал свечи и писал стихи, подражая Гомеру. С дороги отписы-
вал и Потемкину - с почтением: "В остальном препоручаю себя в высокое
покровительство вашей светлости..."
Была поздняя осень 1776 года.
А в декабре Полтава затихла в снегу; уютная, она мирно курилась дым-
ками из печных труб. Здесь проживал под опекою России калга Шагин-Гирей,
выжидая, когда ханский престол в Бахчисарае будет свободным. Он пожелал
встретиться с полководцем, и Суворов, еще на Дунае пытавшийся постичь
татарский язык, теперь приветствовал бывшего хана словами:
- Вахытыныз хаир олсун!
На что Шагин-Гирей отвечал ему "ахшам хаир" и склонился в поклоне...
Если бы Суворов не знал, что Шагин - татарин, он бы принял его за
итальянца: тонкое матовое лицо, глаза с поволокой.
- Девлет-Гирей, - говорил калга, - недаром лежал во прахе у ног сул-
тана: он завладел престолом предков моих, потому что обещал татарам под-
чинение туркам. А я потерял престол, ибо выбрал дружбу с вашей кралицей,
и не с Босфором, а с берегов Невы ожидаю мира, силы и справедливости...
Для Суворова был накрыт стол - полурусский, полутатарский. Александр
Васильевич обнюхал лимон:
- Не дыр бу татарджа? Как зовется лимон по-вашему?
- Лимон, - пояснил калга.
- А чай?
- Чай.
- А бублик?
- Калач.
- Человек?
- Адам...
Суворов сказал, что Петербург не желает насилия, а едино лишь безо-
пасности Крыма от вожделений султанских. Калга поведал, что ислам приу-
чает верующих к мысли о колоссальном значении сильной личности в исто-
рии.
- И я, любимая тварь Аллаха, или стану татарским Петром Первым, соз-
дав из Крыма империю, или погибну...
Суворов оставил на почте письмецо для Варюты, чтобы весною приезжала
с Наташенькой в Полтаву: повидаться! В степях, ближе к морю, уже показа-
лись верблюды, стоящие мордами против ветра, из балок сочился кизяковый
дым - это грелись возле очагов неприхотливые ногаи. Прозоровского он
отыскал за Елизаветградом на хуторе, в котором таились от властей беглые
крепостные и запорожцы, не желавшие уйти в Сечь Задунайскую. Здесь, в
слепенькой мазанке, раскатав на лавке карты, Александр Васильевич дока-
