воляло Потемкину входить во внутренние покои императрицы, носить любой
мундир (кроме флотского), иметь казенный стол на двенадцать персон и
прочие преимущества по службе. Екатерина сама вручила ему жезл с золотым
набалдашником, украшенный голубым муаром; жезл венчал двуглавый орел из
черной эмали. Но еще долгие шесть недель длилась между ними мучительная
и сложная борьба. Сдаваясь без боя, женщина однажды не вытерпела и, по-
тупив глаза, как стыдливая девочка, сказала, что снова ночует на пустой
елагинской даче:
- Навести меня, одинокую вдову...
Как бы не так! Потемкин переслал ей через Елагина записку: у тебя,
матушка, перебывало уже пятнадцать кобелей, а мне честь дороже, и шест-
надцатым быть никак не желаю [29]. На этот дерзкий выпад Екатерина отве-
тила "Чистосердечной исповедью". Она усиленно доказывала, что у нее было
лишь пятеро мужчин (включая и неспособного мужа). Жестоко проанализиро-
вав все свои романы, об Орлове она писала: "Сей бы век остался, есть-либ
сам не скучал... а ласки его меня плакать принуждали". Екатерина извиня-
ла себя "дешперацией" (страстью), бороться с которой она не в силах. А в
конце письма спрашивала: "Ну, господин богатырь, после сей исповеди могу
ли я надеяться получить отпущение грехов своих? Изволь сам видеть, что
не пятнадцать, но третья доля из сих... Беда та, что сердце мое не может
быть ни на час охотно без любви!" И заканчивала так, что у него два пу-
ти: может хоть сейчас отправляться обратно на Дунай или разделить с нею
долгожданную "дешперацию"...
На квартиру Самойловых опять заявился Елагин:
- Да пожалей ты меня, генерал! Устал я мотаться.
Потемкин не поехал. Елагин доложил императрице:
- Воля твоя, матушка, а за волосы этого одноглазого я к тебе не пота-
щу... У него кулаки - страшно глядеть.
Екатерина была подавлена упорством Потемкина:
- Наверное, я состарилась. Но мог бы и приехать, потому как не просто
баба зовет, а все-таки - императрица... да!
На Елагине острове, в мертвой тишине леса, среди высоченных сугробов,
притихла дача. В передней - ни души. Потемкин сбросил шубу на пол, под-
нялся по скрипучей лестнице. Одна комната, вторая, третья-пусто, и
мелькнула мысль: "Не дождалась..."
Резкий шорох платья за спиной - она!
Лунный свет заливал паркеты, плотными лучами сочился через окна, вы-
делял из потемок фигуру женщины. Она сказала:
- И с чего ты взял, будто их пятнадцать было? Не верь тому, что люди
говорят... Ежели моих статс-дам перебрать, так я перед ними еще дите не-
винное буду. А ты - шестой!
Потемкин вдруг направился обратно, но Екатерина, резво забежав перед
ним, загородила двери спиною:
- А вот как хочешь... не пущу!
- Но я не желаю быть шестым.
- Я согласна - будь первым, кто тебе мешает?..
Рядом со своим лицом он видел ее лицо, ставшее в лунном свете моложе.
Потемкин поймал себя на мысли, что ему хочется взять ее за шею и трясти
за все прошлое так, чтобы голова моталась из стороны в сторону. Екатери-
на, очевидно по выражению лица, догадалась о состоянии мужчины.
- Ну... бей! - сказала она. - Бей, только не отвергай.
В этот момент ему стало жаль ее. Он понес женщину в глубину комнат,
ударами ботфорта распахивая перед собой половинки дверей, сухо трещав-
шие. Екатерина покорилась ему.
- Пришел... все-таки пришел, - бормотала она. - Нс хочешь быть шес-
тым-и не надо! Будь последним моим, проклятый...
Потом возник новый день, морозный и солнечный. Из заснеженных лесов
столичной окраины вытекала густая мажорная тишина. На белых ветвях дерев
сидели бодрые снегири в красных мундирчиках. К подъезду елагинской дачи
подали сани. Екатерина, полковник Преображенской гвардии, поздравила По-
темкина с чином подполковника той же гвардии.
9. ВСЕ СИЛЫ АДА
"...Негодяи говорили, - писал Дидро матери, - будто я приехал вымали-
вать у императрицы новые милости. Это взбесило меня... Нужно зажать рот
этой сволочи!" С появлением нового фаворита Дидро закончил беседы с им-
ператрицей. Их насчитывалось шестьдесят! О чем угодно: о полиции и абор-
тах, о тщете классического образования и разводах между супругами, о ду-
раках и умниках, о конкурсах среди чиновников для занятия ими должности,
о непроходимой скуке изучения грамматики. Предвосхищая учение Дарвина,
Дидро говорил о борьбе сильнейших видов со слабыми, предвидел развитие
генетики, рассуждая о великом значении наследственности, и, заглядывая в
будущее планеты, беспокоился о сохранении необходимой гармонии между
природой и человеком. Екатерина бесплатно прослушала энциклопедический
курс занимательных лекций, но, внимая Дидро, она ни на минуту не забыва-
ла о Пугачеве и борьбе с восстанием...
Пора расставаться! Не желая зависеть от императрицы, Дидро заранее
предупредил ее, что никогда не бывал счастлив от наличия денег. Но Ека-
терина все-таки нашла случай вручить ему "на дорогу" 7000 рублей. Дидро
потратил их на две очень хорошие картины, которые и сдал в Эрмитаж - на
вечное хранение...
В последний раз они пили кофе, который сама же Екатерина и заварила.
Она воскликнула:
- Ну хоть что-нибудь от меня возьмите же наконец!
Дидро подождал, когда она допьет кофе, и взял из-под ее чашки... блю-
дечко. Екатерина расхохоталась:
- Неужели вы так богаты, Дидро?
- Я доволен жизнью, а это важнее.
- Но блюдечко ведь разобьется.
- Возможно, - не возражал Дидро.
- Когда же вы едете?
- Как только позволит погода.
- Не прощайтесь со мною - прощание наводит грусть...
Чтобы не удовольствовать явных врагов русского народа, Дидро не на-
вестил Берлин, его не видели и в Стокгольме, - измученный долгою разлу-
кой с Парижем, он ехал прямо домой, только домой. С той поры Россия сде-
лалась главной темой его разговоров с друзьями, и ученый-энциклопедист
искренне сожалел, что в прошлом допустил трагическую обмолвку, заявив
однажды, что "Россия - это колосс на глиняных ногах".
- Россия, - говорил он, - слишком сложный организм, о котором евро-
пейцы имеют искаженное представление. Все ссылки на "дикость" русского
народа не имеют никаких оснований. В доме Нарышкина я разговаривал с ла-
кеями о своей Энциклопедии. Они были крепостными, это так, но рабство не
уничтожило в них стремления к познанию вещей... Пройдет еще лет сто или
двести - мир будет ошеломлен небывалым ростом этой удивительной державы!
Русский народ никогда не сожмется, напротив, он будет расширяться за
счет тех гигантских пространств, которые пока еще не в силах освоить...
Случайно Дидро узнал, что барон Бретейль в издевательской форме позд-
равил Екатерину с русской революцией.
- Это он сделал напрасно, - сказал Дидро. - Революция возникнет сна-
чала во Франции, Россия продолжит начатое французами...
Это правда, что барон Бретейль, ныне французский посол в Вене, напом-
нил Екатерине давнивший спор в 1762 году, поздравив ее с революцией.
Екатерина в ярости отвечала, что бунт черни на дальней окраине империи
нельзя равнять с революцией, а она еще надеется дожить до того времени,
когда сможет поздравить Бретейля с революцией в Париже... Софья Пугачева
с детьми проживала на казенных харчах в Казани, а дом Пугачевых в Зимо-
вейской станице императрица велела сжечь, засыпав место пожарища солью,
чтобы еще лет сто на этом месте даже трава не росла.
- Матушка, - подсказал ей Потемкин, - Яицкий городок хорошо бы переи-
начить в город Уральск, я бы и реку Яик назвал Уралом, дабы память о са-
мозванце навеки исчезла в географии нашей.
Екатерина удивительно легко с ним соглашалась:
- Как тебя не слушаться? Велю всем не слепым и не хромым ехать в Ка-
зань "маркиза" бить... Ой, не проси о ласке, друг мой! Сам видел, какова
я с тобою, такова и вечно останусь. В дешперации моей никогда не сомне-
вайся. Пойми, глупый: что может быть для женщины дороже ее последнего
мужчины?..
Бибиков, рапортуя императрице из Казани, счел нужным оповещать о сво-
их делах и Потемкина. Гарнизоны у него оставались без комендантов, полки
без полковников. Все разбегались, даже ничтожный писарь, ни в чем не по-
винный, грыз у канцелярии перо, терзаемый страхом апокалипсическим: "А
ну как Пугач явится?" Растерянность властей в провинции была такова, что
городничие обращались даже к помощи военнопленных турок, вооружая их.
Неистовые вопли "Ля-иль-Алла!" производили сильное впечатление на русс-
ких баб и мужиков. Екатерина указала отпускать, коли пожелают, во-
инственных агарян на родину, одаривая каждого одиннадцатью рублями и ча-
сиками фернейского производства. Вольтер мечтал, что часы его фабрики
она распродаст через Кяхту китайцам, но мудрец никак не ожидал, что
русская императрица обратит их в политическую спекуляцию.
Весна была ранняя, брызжущая капелью. Во дворце Потемкину встретилась
расфуфыренная, вся в мушках, Прасковья Брюс. Дурачась, она прикинулась
попрошайкой-цыганкой:
- Позолоти ручку барин.
- За что?
- Это ведь я вдувала в уши Като о том, как ты изнываешь на Дунае от
неземной страсти... Или забыл? Так вспомни: когда ты глаза лишился и хо-
тел в монахи постричься, разве не я тебя утешила?.. Хочешь, опять приду?
- Брысь! - отвечал свысока Потемкин...
Бибиков вскоре повел генеральное наступление, в котором выявились два
талантливых полководца - Иван Иванович Михельсон и князь Петр Михайлович
Голицын. Им было сейчас не до наказания восставших: они быстро наступали
на Пугачева, по их следам двигались менее удачливые в боях, зато более
жестокие в расправах. Эти никуда не торопились - деловито секли, вешали,
рубили и сжигали. Бибиков, отсылая в Петербург реляции, старательно вы-
черкивал из текста описания их жестокостей.
Пугачев не смог взять Оренбурга! Яицкого городка он тоже не осилил. В
утешение ему яицкие казаки женили Пугачева на местной казачке Устинье
Кузнецовой, чтобы еще крепче привязать его к Яику и делам яицким. Вскоре
под станицей Татищевой разыгралась жестокая битва: Пугачев схватился с
князем Голицыным, но, ощутив свою слабость, скрылся в Бсрду.
В конце марта правительственные войска вступили в Берду и наконец
сняли осаду с Оренбурга; императрица радовалась:
- Ну вот! Явился богатырь, и все пошло к лучшему. Недели не пройдет,
как с "маркизом" будет покончено... нарекла я себя помещицей казанской,
а теперь помышляю - не объявиться ли мне и помещицей оренбургской, чтобы
дворяне чувствовали: я с ними, я никогда их не оставлю, буду их жало-
вать!..
Вслед за Оренбургом избавился от блокады и Яицкий городок, в котором
изнурение гарнизона дошло до того, что солдаты питались "киселем", сва-
ренным из глины с водою. Потемкин указал щедро наградить потерпевших
солдат, а жителям Оренбурга императрица разрешила три года подряд не
платить в казну никаких податей. В числе многих близких Пугачеву людей
была схвачена и "царица" Устинья! Все складывалось удачно для Екатерины,
но вдруг, как гром среди ясного неба, умер Бибиков, и это было столь не-
ожиданно, что при дворе решили: опоен ядом.
- Необходим Суворов, - сказал Потемкин.
- Суворов нужен на Дунае, - ответила императрица. - Впрочем, смерть
Александра Ильича уже не имеет значения: Пугачев разбит полностью, дело
за поимкой его, а Михельсон с Голицыным молодцы, я их своей милостью ни-
когда не оставлю...
И как раз в это время, когда разгромленный всюду Пугачев ушел от
преследования, собирая новое ополчение, на просторах России стали появ-
ляться новые отряды повстанцев. Предводители их не старались выдавать
себя за "царей", им было не до того, чтобы притворяться "графами" и
"фельдмаршалами". А народ окрестил их метко - пугачи. Вот эти-то "пуга-
чи", подлинные вожди народа, и раздули по стране новое жаркое пламя
Крестьянской войны.
Не Пугачев поднялся - сам народ поднимал Пугачева!
