Екатерина машинально тасовала карточную колоду:
- Ну, если он такой забавный... ладно, не возражаю!
И лучший друг Павла занял панинские комнаты в Зимнем дворце, получив
свободный доступ на половину "малого" двора. Цесаревич света не видел
без своей юной супруги, которая часами сидела у окна, надув губы, отвер-
гая его ласки, потом вдруг начинала беситься, как угорелая кошка, велела
запрягать лошадей, чтобы мчаться без цели - куда угодно, сломя голову,
лишь бы рядом с нею сидел обворожительный Разумовский... В эти дни Павлу
подали с кухни его любимое блюдо-сосиски, и он, откусив от сосиски, за-
мер в испуге, медленно вынимая изо рта кусок острого стекла.
- Меня хотели убить, - пролепетал Павел.
Natalie была уже в курсе придворных интриг, и она сразу, очень напо-
ристо стала сводить стенку со стенкой:
- Я тебя предупреждала: ты должен всего бояться.
Павлу много не надо - он разгневанно запыхтел:
- Да! Ты права. Я всем здесь мешаю.
- Это она, - намекнула Natalie. - Никогда не верь ей...
Держа тарелку с сосисками, Павел ворвался к матери, которая уютно си-
дела между Васильчиковым и Орловым.
- Что это? Вы желаете от меня избавиться, как от крысы?
Екатерина никогда не видела сына в таком бешенстве.
- Успокойтесь, - сказала она. - Ошибки бывают даже в математике, по-
чему бы им не быть на дворцовой кухне?
- Я требую от вашего величества сурового следствия.
Васильчиков трусливо скрылся, а Гришка Орлов взял с тарелки острый
осколок и внимательно оглядел его:
- Стеклышко! Надо бы драть поваров наших.
- Все! - закричал Павел. - Здесь все желают мне смерти!
- Я не желаю спорить с вами, - ответила императрица. - Если не верите
мне, своей матери, так заводите с женою личного повара, и пусть он варит
для вас сосиски без стекол. А я не виновата! Да и глупо думать, чтобы
кто-то умышленно посыпал ваши сосиски стеклами. Пьяные разбили на кухнях
окно, отсюда и стекла...
- Но я требую следствия и казни! - негодовал Павел.
- Убирайся вон, дурак, - отвечала ему Екатерина...
Павел вернулся на свою половину. За столом, подозрительно скованные,
сидели лучшие его друзья - Разумовский с Natalie. Цесаревич вдруг разре-
велся, как дитя:
- Она убила моего отца, разве она пожалеет меня?
- Какая страшная женщина! - добавила жена.
Разумовский отошел к окну, чтобы не видели его улыбки.
Он-то был умнее их всех... демон!
Екатерина спешно велела закладывать кареты:
- Если мой сыночек думает, что можно по пустякам рубить людям головы,
то после моей смерти он недолго процарствует и его же голова скатится в
мой гроб... Это уж так! Едем отсюда...
Но сыну с невесткой указала следовать за нею в Царское Село, чтобы ни
на минуту не ослаблять своего наблюдения за ними. Зная о заговоре, сос-
тавленном для ее свержения, Екатерина хотела лишь убедиться: примкнет ли
к заговору и невестка? Из Архипелага как раз приехал Алехан Орлов-Чес-
менский, явно удрученный потерей прежнего влияния брата при дворе. Он
сообщил, что Степан Малый, прокладывая в горах дороги, заложил в скалу
слишком много пороха и при взрыве ослеп. Дожи Венеции, не желая конфлик-
тов с турками, подослали к нему убийц, и они зарезали Малого.
- Нам все легче, - отозвалась Екатерина. - Я на этих самозванцев уже
не обращаю внимания, так их расплодилось...
Удалив от "малого" двора Никиту Панина, она приставила к сыну гене-
рал-аншефа Николая Ивановича Салтыкова, алчного до чинов и поживы про-
хиндея. Павел справедливо рассудил, что мать подослала к нему шпиона, а
Екатерина, в ответ на упреки сына, доказывала, что Салтыков обуздает
крайние порывы его настроений:
- Я не могу позволить вам слушаться только жену, у которой ветер в
голове, или Разумовского, ставшего вашим фаворитом.
- У меня нет фаворитов! - сразу напыжился Павел.
Екатерина тяжко вздохнула: что с ним спорить?
- Если у тебя нету, так у жены заведутся.
Переходя с французского на русский язык, Екатерина всегда "тыкала"
сыну. Павел сказал, что его жена воспитана в "благородных манерах".
- Воспитание проверяется опытом, - подавленно отвечала мать. - А ма-
неры не стоит путать с пустым манерничанием...
Чтобы смирить ретивость великой княгини, императрица назначила ей в
обер-гофмейстерины суровую графиню Екатерину Румянцеву, жену фельдмарша-
ла, которая никому из молодежи при дворе спуску не давала, боясь только
одного человека на свете - своего грозного мужа. Но русский язык при
"малом" дворе оставался в загоне! Однажды, когда Natalie обратилась к
царице по-немецки, та ничего не ответила, продолжая шушукаться с графи-
нею Брюс.
- Вы не желаете разговаривать со мной?
- Желаю. Но только на языке российском...
Великая княгиня закатила глаза, угрожая потерей сознания.
Екатерина, опахнувшись веером, сказала ей с издевкой:
- Вы, милая, в обморок перед своим мужем падайте, он это оценит как
надо. А мы с графиней Брюс дамы ужасно невоспитанные, нравов злодейских,
и жалеть вас не станем...
Вскоре картина заговора прояснилась настолько, что пора было действо-
вать. Екатерина приступила к делу, когда к заговору в пользу своего мужа
примкнула и Natalie. Список заговорщиков вскоре пополнился именами князя
Николая Васильевича Репнина и персонами духовными; среди помощников Па-
нина был подозрителен Денис Фонвизин. Екатерина жаловалась Орловым:
- Худо мне жить стало! Даже "бригадир" и тот желает учить меня, как
следует царствовать по всем правилам конституции...
Среди офицеров столичной гвардии тоже нашлись охотники до нового,
"мужского" правления. Панин желал ограничить русское самодержавие оли-
гархией аристократической, и в этом духе была сочинена им "конституция",
которую Павел и заверил своей подписью, согласный ради короны посту-
питься даже некоторыми правами монарха. Но больше всего в этой истории
Екатерину возмутило вмешательство в придворные дела юной невестки...
"Кем быть?"
Поздним вечером, будучи одна, Екатерина грелась у камина. Позвонила -
пусть явится наследник. Когда сын пришел, она великолепно разыграла роль
разъяренной мегеры, даже обычная кочерга в ее руках показалась Павлу
грозным оружием.
Последние слова матери были разящими:
- Помните! Тем, что вы живете в моем дворе и обладаете правами нас-
ледника престола, вы обязаны исключительно моему молчанию о вашем проис-
хождении. Но стоит мне однажды раскрыть рот и объявить истину, как вас
никогда здесь не станет, и где вы после этого окажетесь - этого не знаю
даже я!
Павел в ужасе побежал к себе в комнаты, своими руками вынес для мате-
ри полный список участников заговора.
Екатерина блистательно довела эту сцену до финала.
Даже не глянув в список (ей давно все было известно), она швырнула
бумагу в пламя камина и помешала кочергой.
- Я не желаю знать этих глупцов! - сказала она. - А ты передай своей
жене, что Натальей Первой и Великой ей не бывать... Вряд ли что из нее
получится, если до сих пор она не в силах произнести простейшее русское:
здрасьте и до свиданья!
Конечно, Екатерина могла бы сказать и гораздо больше, но решила поща-
дить свое исчадье ада... "Это потом - не сейчас".
Дени Дидро долго не видел Екатерину: всю жизнь пивший воду из Сены,
он заболел от воздействия невской воды. Что дальше?
Дальше было интересно. В мрачном королевском замке с треском и чадом
разгорелись дешевенькие свечи. Фридрих II принимал гостей и проезжих че-
рез Берлин знатных господ. Российский посол, князь Владимир Сергеевич
Долгорукий, представил королю молодого князя Василия Долгорукого, сына
Долгорукого-Крымского.
Король всегда был внимателен к русским офицерам:
- Вы проездом, полковник? А куда путь держите?
- Еду пить воды Ахенские и Пирмонтские...
- Очень приятно, - сказал король, - что у вас, такого молодого, хва-
тает времени для питья вод, а я вот, уже старик, и не вижу минуты отды-
ха... Кстати, полковник, какой на вас мундир?
- Второго гренадерского, - отвечал Долгорукий.
Фридрих перекинул трость из левой руки в правую.
- Какие там воды? - визгливо крикнул он. - Вам надобно быть не здесь,
а дома... Разве не знаете, что Второй гренадерский полк на почтовых [27]
срочно отправлен в Казань?
Король глянул на посла России - тот пожал плечами.
- Я об этом ничего не знаю, - сказал посол.
- Увы, я тоже, - сознался полковник.
Фридрих стегнул тростью по голенищу своего ботфорта:
- Так я знаю! У вас появился какой-то Пугачева,
Как ни мчался назад Долгорукий, все же опоздал. Его полк был рассеян,
офицеры повешены. Емельян Пугачев разъяснял эту жестокость в таких выра-
жениях: "А чего ж они противу меня, неприятеля своего, шли гуртом, будто
овцы какие, и никакой дисциплины не соблюдали".
6. "САДИТЕСЬ И ПОТОЛКУЕМ"
Екатерина проявила несвойственное ей легкомыслие.
- Мне эти самозваные "мужья" мои прискучили хуже горькой редьки!
Объявляю за голову "маркиза де Пугачева" награду в двести рублей, и на
этом, полагаю, скверный анекдот и закончится...
Стало известно, что самозванец украсил свою штаб-квартиру портретом
Павла и ожидает приезда наследника, который якобы мечтает кинуться в
объятия "папеньки". Но призрак воскресшего под Оренбургом "отца" не имел
очертаний прусского офицера в раздуваемой ветром пелерине, - напротив, в
нем виднелось нечто дремучее, идущее из самых глубин русской земли.
Natalie, взяв мужа за руку, вдруг ощутила, с какой ненавистью колотится
пульс на его влажном от страха запястье...
Официальный Петербург известился о восстании через курьера лишь в ок-
тябре 1773 года, когда Пугачев уже держал Оренбург в осаде, и поначалу
происшедшее называли "оренбургским смущением". Екатерина же была смущена
голштинским знаменем, попавшим неизвестно откуда в руки восставших. Пу-
гачев объявил ей войну именем мужа - не только в защиту народа, но и за
престол для Павла. "Этого мне еще не хватало!.."
- Садитесь и потолкуем, - обратилась она к членам своего Совета.
Придворные соглашались с нею: "Возмущение не может иметь следствий,
разве что расстроит рекрутский набор и умножит ослушников и разбойни-
ков". Екатерина предложила отпечатать "плакат" для расклеивания на забо-
рах - о прощении всех бродяг и дезертиров, чтобы к весне 1774 года оду-
мались и вернулись к своим занятиям.
- Пока, - велела она, - огласки о делах маркизовых делать не нужно,
чтобы народ наш ничего не знал!
Стали думать, кого из генералов послать против восставших, и выбрали
генерал-майора Василия Алексеевича Кара, который недавно приехал из
Польши в столицу для женитьбы на княжне Хованской.
- Его и пошлем, - распорядилась Екатерина. - Чай, молодая княжна не
засохнет, если медовый месяц без мужа проведет.
Григорий Орлов был настроен серьезнее прочих:
- Ежели сей Кар не был способен удержать князя Радзивилла от беспро-
будного пьянства, так где ему сдержать мужиков наших, когда они за топо-
ры да колья возьмутся?..
Орлов напророчил: Кар был мгновенно разбит народом и, перетрусив,
спасся единоличным бегством. Проездом через Казань он благим матом воз-
вещал дворянству, что идет сила небывалая, сила ужасная, всех дворян
грабит и вешает, а воински с Пугачевым не совладать. Екатерина была
удивлена. "Такой жирный котище, - писала она, - и не мог мышонка пой-
мать..." Она указала: Кара из службы навечно выставить, в Москве и Пе-
тербурге пожизненно не являться. Екатерину навестил Александр Ильич Би-
биков, бывший "маршал" комиссии. От него императрица впервые услышала
слова, перепугавшие ее.
- Опасен не сам Пугачев, - доказывал Бибиков, - опасно всеобщее недо-
вольство в народе...
- Да, - сказала Екатерина, - Дидро некстати приехал!
"А где взять войска?" Королевский переворот в Швеции заставил отоз-
вать из глубин России все годные части, там, где развертывалось восста-
