карте этого не видно. Воспоминания тоже исчезли. Должно быть, Федр здесь не
проезжал. Но другой дороги не было. Странно. Продолжаем подъем.
Солнце склоняется к облачку, которое уже расползлось до самого края
горизонта над нами: там деревья, сосны, и холодный ветер оттуда приносит с
собой запах хвои. Цветы на лугах волнуются от ветра, мотоцикл немного
накреняется, и вдруг становится холодно.
Я смотрю на Криса, а он улыбается. Я тоже улыбаюсь.
И тут дождь обрушивается на дорогу вместе с ошеломляющим запахом
земли, поднявшимся от пыли, которая ждала его слишком долго, и она, эта
пыль рядом с дорогой, испещрена первыми каплями дождя.
Это все -- так ново. И нам он так нужен, новый дождь. Одежда намокает,
очки забрызганы, меня знобит, и я чувствую себя восхитительно. Облако
выходит из-под солнца, сосновый лес и луга снова сияют, поблескивая там,
где капельки ловят солнечный свет.
Мы добираемся до верха подъема снова сухими, но уже замерзшими, и
останавливаемся, глядя на огромную долину и реку внизу.
-- Кажется, приехали, -- произносит Джон.
Сильвия и Крис уже бродят по лугу среди цветов, под соснами, сквозь
которые виден дальний край долины -- вдали и внизу.
Теперь я -- первооткрыватель, а подо мной -- земля обетованная.
ЧАСТЬ 2
8
Около десяти утра я сижу рядом с машиной на прохладной затененной
кромке тротуара за отелем, который мы обнаружили в Майлз-Сити, Монтана.
Сильвия с Крисом -- в прачечной-автомате стирают нам всем белье. Джон
где-то ищет козырек себе на шлем. Ему показалось, что он увидел его в
витрине мотомагазина вчера, когда мы въезжали в город. А я собираюсь
немного подработать двигатель.
Сейчас хорошо. Мы приехали сюда днем и сразу нацелились выспаться.
Хорошо, что остановились. Мы так одурели от измождения, что сами не
понимали, насколько устали. Когда Джон пытался зарегистрировать нас в
отеле, то даже не смог вспомнить мое имя. Дежурная гостиницы спросила, не
мы ли хозяева этих "клевых, сказочных мотоциклов" за окном, и мы оба так
заржали, что девушка испугалась, не ляпнула ли она чего-нибудь не так. Но
то был просто тупой смех от слишком сильной усталости. Мы были бы больше
чем рады просто бросить их на стоянке и ради разнообразия пойти пешком.
И вымыться. В прекрасной старой чугунной эмалированной ванне, что
присела на львиных лапах посреди мраморного пола в ожидании нас. Вода была
такой мягкой, что мне казалось, я никогда не смою с себя мыло. После этого
мы гуляли взад-вперед по центральным улицам и ощущали себя семьей...
Я так часто регулировал машину, что это стало ритуалом. Мне уже не
надо раздумывать, как это сделать. Главным образом, надо просто искать
что-то необычное. У двигателя появился шум, похожий на стук разболтанного
пальца, но на самом деле причиной может оказаться что-то похуже, поэтому я
сейчас его настрою и посмотрю, исчезнет или нет. Подгонка пальцев должна
производиться с остывшим двигателем, а это значит, что где бы вечером ни
припарковался, там и придется работать на следующее утро. Именно поэтому я
сейчас сижу в тени на тротуаре, на задворках отеля в Майлз-Сити, Монтана.
Воздух в тени прохладен, и так будет еще около часа, пока солнце не
поднимется над кромкой деревьев, и это хорошо при работе с мотоциклами.
Очень важно не регулировать их на солнце или под вечер, когда мозги уже
засоряются, потому что даже если проделывал это сотни раз, все равно должен
быть постоянно на стреме, чтобы ничего не пропустить.
Не все понимают, какой это рациональный процесс -- уход за мотоциклом.
Его считают какой-то "сноровкой" или "склонностью к машинам". Они правы, но
сноровка -- почти в чистом виде процесс интеллекта, и большинство
неприятностей вызвано, как называли его в старину радисты, "замыканием
между наушниками", неумением использовать свою голову должным образом.
Мотоцикл функционирует в полном соответствии с законами разума, и изучение
искусства ухода за мотоциклом -- это, на самом деле, изучение искусства
рациональности в миниатюре. Вчера я сказал, что призрак рациональности --
это то, что преследовал Федр и что привело его к безумию, но чтобы
проникнуть в него, жизненно необходимо придерживаться приземленных примеров
рациональности, чтобы не потеряться в обобщениях, которые больше никто не
сможет понять. Разговор о рациональности может очень сильно сбивать с
толку, если в него не включать те вещи, с которыми рациональность имеет
дело.
И вот мы стоим у барьера классического и романтического, где по одну
сторону видим мотоцикл каким он нам непосредственно видится (и это --
важный способ его видеть), а по другую уже можем различать его в понятиях
лежащей в основе формы, как это делает механик (и это -- тоже важный способ
видеть вещи). Например, эти инструменты, гаечный ключ -- у него своя
романтическая красота, но цель его -- всегда чисто классическая. Он
разработан для того, чтобы изменять форму, лежащую в основе машины.
Фарфор внутри первой свечи сильно потемнел. Это классически -- так же,
как и романтически, -- безобразно, поскольку означает, что в цилиндре --
слишком много топлива и недостаточно воздуха. Молекулы углерода в бензине
не могут найти себе достаточно кислорода для комбинации и просто остаются,
засоряя свечу. Вчера при въезде в город холостой ход был неравномерным --
симптом того же самого.
Только убедиться, один ли цилиндр такой грязный, я проверяю второй. То
же самое. Я достаю карманный нож, беру из канавы первую попавшуюся ветку и
обстругиваю кончик, чтобы вычистить свечи, пытаясь разгадать, что послужило
этому причиной. Это не имеет ничего общего ни с шатунами, ни с клапанами. И
карбюратор редко так барахлит. Главные жиклеры слишком велики, что
способствует засорению при больших скоростях, но свечи с теми же самыми
жиклерами до этого были намного чище. Загадка. Они всегда тебя окружают. Но
если попытаешься решить их все, то никогда не починишь машину. Немедленного
ответа нет, поэтому я просто оставляю вопрос висеть в воздухе.
Первый палец в порядке, никакой подкрутки не надо, и я сразу перехожу
к следующему. У меня куча времени, пока солнце не поднялось над
деревьями... Всякий раз при этом занятии я себя чувствую, как в церкви...
Калибр -- как икона, и я совершаю над ней святой обряд. Он -- часть набора,
называемого "инструменты для точного измерения", что в классическом смысле
имеет очень глубокое значение.
В мотоцикле эта точность поддерживается не по каким-то романтическим
или перфекционистским причинам, а просто потому, что огромные силы тепла и
взрывного давления внутри двигателя могут контролироваться только той
точностью, которую дают эти инструменты. Когда происходит каждый взрыв, он
гонит соединительный шатун на коленвал с поверхностным давлением во
множество тонн на квадратный дюйм. Если шатун точно соответствует валу, то
взрывная сила будет распределяться гладко, и металл сможет ее выдержать. Но
если есть зазор хотя бы в несколько тысячных дюйма, то сила ударит
внезапно, как молот, и шатун, подшипник и поверхность коленвала вскоре
начнут расплющиваться, создавая шум, который сначала будет походить на стук
разболтанных пальцев. Вот почему я их сейчас проверяю. Если же это
действительно разболтавшийся шатун, и я попытаюсь доехать до гор без
капитального ремонта, то вскоре шуметь начнет все громче и громче, пока
шатун не вырвется, не ударит во вращающийся коленвал и не уничтожит
двигателъ. Иногда сломавшиеся шатуны пробивают картер, и все масло
выливается на дорогу. Тогда остается только идти пешком.
Но все это можно предотвратить подгонкой на несколько тысячных дюйма с
помощью точности, которую дают измерительные инструменты, и в этом -- их
классическая красота: не то, что видишь, а то, что они означают, на что они
способны в понятиях контроля лежащей в основе формы.
Второй палец -- отлично. Я перебираюсь на сторону, обращенную к улице,
и начинаю другой цилиндр.
Точные инструменты предназначены для достижения идеи пространственной
точности, а ее совершенства достичь невозможно. Не существует совершенно
сформированной детали мотоцикла и никогда не будет существовать, но если
приблизишься к совершенству настолько, насколько позволят точные
инструменты, произойдут замечательные вещи, и ты полетишь по земле с силой,
которую можно было бы назвать волшебством, если б она не была столь
абсолютно и всесторонне рациональной. В основе ее -- именно понимание этой
рациональной интеллектуальной идеи. Джон смотрит на мотоцикл и видит сталь
в различных формах, у него к этим стальным формам возникает негативное
отношение, и он полностью отключается. А вот я смотрю на эти формы стали и
вижу идеи. Он думает, что я работаю с деталями. Я же работаю с концепциями.
Я упоминал об этих концепциях вчера: мотоцикл можно разделить по
компонентам и по функциям. Когда я это произнес, то внезапно создал набор
квадратиков, размещенных таким образом:
[Image]
[Image] [Image]
А когда я сказал, что компоненты могут далее подразделяться на силовой
и двигательный агрегаты, квадратиков внезапно стало больше:
[Image]
[Image] [Image]
[Image] [Image]
Как видно, каждый раз, когда я подразделяю дальше, появляется все
больше квадратиков, основанных на этих подразделениях -- до тех пор, пока
из них не складывается пирамида. В конце концов видно, что пока я делил
мотоцикл на все более и более мелкие части, то еще и строил его структуру.
Эта структура из концепций формально называется иерархией и с древних
времен служила основой всего западного знания. Королевства, империи,
церкви, армии -- все было структурировано в иерархии. Современный бизнес
структурируется так же. Таблицы содержания справочного материала -- тоже,
механические агрегаты, компьютерные программы, все научное и техническое
знание структурировано так -- до такой степени, что в некоторых областях
знания, например, в биологии, иерархия "филюм--порядок--класс--род--вид"
стала почти иконой.
Квадратик "мотоцикл" содержит в себе квадратики "компоненты" и
"функции". Квадратик "компоненты" содержит квадратики "силовой агрегат" и
"двигательный агрегат" -- и так далее. Существует множество других
структур, произведенных другими операторами, вроде "служить причиной",
который образует длинную цепь в форме: "А служит причиной Б, которое служит
причиной В" и так далее. Эта структура используется при функциональном
описании мотоцикла. "Существует", "равняется" и "подразумевает" оператора
производят уже другие структуры. Они обычно взаимодействуют, образуя узоры
и тропы настолько сложные и настолько огромные, что ни одному человеку не
под силу понять за всю свою жизнь больше какой-то маленькой их части.
Всеобщее название для этих взаимодействующих структур, род, в котором
иерархия содержания и структура причинности -- всего лишь виды, -- система.
Мотоцикл -- это система. Настоящая система.
Говорить об определенном правительстве и общественных институтах как о
"системе" -- значит говорить верно, поскольку эти организации основаны на
тех же структурных концептуальных отношениях, что и мотоцикл. Они
поддерживаются структурными взаимоотношениями, даже когда сами потеряли
иное предназначение и смысл. Люди приходят на фабрику и безо всяких
вопросов выполняют абсолютно бессмысленное задание, поскольку структура
требует, чтобы так было. Не существует никакого негодяя, никакого "гадкого
типа", желающего, чтобы они жили бессмысленной жизнью, -- просто структура,
система требует этого, и никто не хочет взвалить на себя невыполнимую
задачу изменить эту структуру только потому, что она бессмысленна.
Но снести фабрику, взбунтоваться против правительства или отказаться
чинить мотоцикл означает нападать скорее на следствия, нежели на причины;
