Роберт М.Персиг.
Дзэн и Искусство Ухода за Мотоциклом
(c) Copyright 1974 by Rоbеrt M Pirsig
Zen and the Art of Motorcycle Maintenance
(c) Copyright М.Немцов, перевод, 1989
Моей семье
Особую благодарность следует выразить Стюарту Коэну,
предоставившему мне свой кабинет для того, чтоб я мог
писать, и миссис Эбигейл Кеньон за критическую помощь в
первых главах.
Примечание автора
То, что следует ниже, основано на подлинных событиях. Хотя многое было
изменено риторики ради, в сущности, к этому следует относиться как к факту.
Тем не менее, это никак не должно ассоциироваться с гигантским объемом
фактической информации, относящимся к практике ортодоксального
дзэн-буддизма. Что же касается мотоциклов, то тут все тоже не слишком
документально.
И что хорошо, Федр,
И что не хорошо, --
Надо ли просить кого-то рассказать нам об этом?
ЧАСТЬ 1
1
Не отрывая руки от левой рукоятки мотоцикла, я по часам вижу, что уже
восемь тридцать утра. Ветер даже при шестидесяти милях в час -- теплый и
душный. Если уже в полдевятого жарко и сыро, то как будет днем.
Ветер несет едкие запахи придорожных болот. Мы -- в той части
Центральных Равнин, где тысячи топей, где хороша утиная охота. Мы
направляемся на северо-запад от Миннеаполиса в сторону Дакот. Эта дорога --
старое бетонное двухполосное шоссе, по которому нет активного движения с
тех пор, как несколько лет назад параллельно ему проложили новую
четырехполосную трассу. Когда мы проезжаем очередное болото, воздух
неожиданно холодеет. Когда же болото остается позади, теплеет снова.
Я рад, что опять еду сюда. Вроде несуществующей страны, совершенно
ничем не знаменитой и именно поэтому -- привлекательной. На таких старых
дорогах исчезают все напряги. Мы трясемся по избитой бетонке среди рогоза,
лужаек, опять рогоза и болотной травы. Тут и там мелькает открытая вода, и,
если вглядеться, на краю рогозовых зарослей можно увидеть диких уток. И
диких голубей. ...Вон краснокрылый дрозд.
Я шлепаю Криса по коленке.
-- ЧЛ? -- вопит он.
-- Дрозд!
Он что-то отвечает -- я не слышу.
-- ЧЛ? -- ору я, не оборачиваясь.
Он хватает меня за затылок шлема и вопит:
-- Я видел их тучу, па!
-- А-а! -- ору я в ответ, потом киваю сам себе. В одиннадцать лет
краснокрылые дрозды не особенно впечатляют.
Для этого надо стать старше. У меня тут примешиваются воспоминания,
которых нет у него. Давние холодные утра, когда болотная трава бурела, а
метелки рогоза мотались на северо-западном ветру. Едкий запах поднимался от
жижи, взбаламученной высокими охотничьими сапогами: мы готовились к восходу
солнца и открытию утиного сезона. Иди змы, когда топи замерзали и мертвели,
и можно было часами ходить по льду и снегу среди мертвых камышей и ничего,
кроме серого неба, всякой дохлятины и мороза не видеть. Дроздов тогда не
было. Но сейчас, в июле, они вернулись, и всЛ очень даже живет, и каждый
квадратный фут этих топей гудит, щелкает, зудит и трещит, -- целое
сообщество миллионов живых существ, тратящих всю жизнь в каком-то блаженном
континууме.
Если отпуск проводишь на мотоцикле, видишь все совершенно иначе. В
автомобиле ты всегда в замкнутом купе, а поскольку к этому привыкаешь, то
сложно себе представить, что все, что видишь в окне, -- просто тот же самый
телевизор. Ты -- пассивный наблюдатель, и все движется мимо в скучном
обрамлении.
На мотоцикле такой рамки нет. Ты полностью в контакте со всем вокруг.
В самом пейзаже, а не просто созерцаешь его, и это чувство собственного
присутствия ошеломляет. Бетон, проносящийся в пяти дюймах под ногой,
реален, по нему ходишь, и -- вот он, мелькает так, что невозможно
сосредоточиться, и в то же время можешь опустить ногу и шваркнуть по нему в
любой момент. Все это вместе -- единое переживание, которое никогда не
сотрется из немедленного сознания.
Крис и я едем в Монтану с друзьями. Они -- впереди, возможно,
направляются еще дальше. Планы смутны намеренно: цель больше само
путешествие, чем прибытие куда-либо. Мы в отпуске. Предпочитаем
второстепенные дороги, лучше всего -- мощеные проселки, только потом --
однополосные шоссе. Скоростные трассы хуже всего. Мы хотим хорошо провести
время, но для нас ударение стоит на слове "хорошо", а не на слове "время",
-- а когда смещаешь ударение таким образом, то меняется весь подход.
Извилистые дороги среди холмов длинны только при счислении на секунды, а на
мотоцикле они гораздо приятнее: вписываешься в плавный поворот сам, а не
болтаешься из стороны в сторону в каком-нибудь ящике. Приятнее всего дороги
с небольшим движением; они еще и безопаснее. Лучше, если нет автостоянок и
рекламных щитов, где рощи, луга, сады и полянки -- чуть ли не у самого
плеча, там тебе машут дети, когда проезжаешь мимо, там люди вытягивают с
крылец шеи рассмотреть, кто проехал, там останавливаешься узнать дорогу или
чего-нибудь еще, а ответ грозит затянуться так, что мало не покажется, и
люди интересуются, откуда ты и долго ли уже в пути.
Моя жена, я и наши друзья впервые пристрастились к таким дорогам
несколько лет назад. Время от времени мы сворачивали на них для
разнообразия или чтобы сократить путь до другого шоссе, и всякий раз пейзаж
оказывается просто грандиозным, и мы съезжали с такого проселка успокоенные
и радостные. Мы проделывали так множество раз, пока не поняли вещь,
очевидную с самого начала: такие дороги в самом деле отличаются от
основных. И весь ритм жизни, и личности тех, кто вдоль них живет. Эти люди
никуда не едут. Они не слишком заняты и поэтому вежливы. О "здешности" и
"сейчасности" вещей они знают вс. Это другие -- те, кто много лет назад
переехал в города, да их потерянные отпрыски -- напрочь забыли про такое.
Переоткрытие этого стало для нас истинной находкой.
Я спрашивал себя: почему нам понадобилось столько времени, чтобы это
постичь. Мы это видели, однако не замечали. Или, скорее, нас натаскали не
замечать. Быть может, нас научили думать, что подлинная жизнь происходит в
метрополии, а все остальное -- просто скучное захолустье. Загадка прямо.
Истина стучится в дверь, а ты говоришь: "Пошла прочь, я ищу истину". И она
уходит. Непонятно.
Конечно, как только нас дорубило, ничто уже не могло согнать нас с
этих дорог: уикенды, вечера, отпуска... Мы стали настоящими мотоциклетными
маньяками второстепенных дорог и поняли, что, оказывается, в пути можно
многому научиться.
Мы научились, например, отыскивать хорошую дорогу на карте. Если линия
петляет, это хорошо. Холмы, значит. Если дорога похожа на единственный путь
из маленького города в большой, это плохо. Самые лучшие дороги всегда
соединяют одно ничто с другим, а добраться туда всегда можно другой
дорогой. Если выезжаешь из большого города, скажем, на северо-восток,
никогда не следует долго ехать прямо. Сразу отклоняйся к северу, потом к
востоку, опять к северу -- и скоро окажешься на второстепенной дороге, по
которой ездят только местные жители.
Основной навык -- не потеряться. Поскольку дорогами пользуются только
местные, которые их и так знают, никто не жалуется, что перекрестки никак
не обозначены. Так часто бывает. А когда обозначены -- то, как правило,
малюсенькой стрелкой, ненавязчиво прячущейся в кустах. И все. Те, кто
делают стрелки для проселочных дорог, редко повторяют дважды. Пропустил их
знак -- твоя проблема, а не их. Более того, приходишь к выводу, что карты
автомобильных дорог зачастую неточны в том, что касается грунтовок. И твоя
"грунтовая дорога" время от времени просто заводит сначала в две колеи,
затем -- в одну, а потом -- на пастбище и там останавливается; или же
приводит на задний двор к какому-нибудь фермеру.
Поэтому мы осуществляем навигацию в основном методом мысленной
прикидки и дедуктивными умозаключениями из тех признаков, которые удается
распознать. У меня в кармане всегда есть компас на случай облачных дней,
когда не определишь направление по солнцу. На бензобаке в специальной рамке
закреплена карта, по которой можно подсчитать мили от последней развилки и
узнать, каких ориентиров искать дальше. С такими орудиями и без давления от
мысли "куда-то непременно попасть" все получается просто отлично, и Америка
у нас почти в полном распоряжении.
На День Труда и День Памяти(1) мы проезжаем по таким дорогам милю за
милей, не встречая ни одной машины, потом пересекаем шоссе штата и смотрим
на автомобили, бампер к бамперу выстроившиеся до самого горизонта. Внутри
-- угрюмые физиономии. На задних сиденьях плачут детишки. Все-таки хочется
им как-то что-то объяснить, но они хмурятся и, кажется, спешат, поэтому --
дулю...
Я видел эти болота тысячу раз и всегда -- по-новому. Неверно называть
их "блаженными". С таким же успехом можно звать их жестокими и
бесчувственными, -- они и жестокие, и бесчувственные, но их реальность
опрокидывает все скоропалительные концепции. Вот! Огромная стая
краснокрылых дроздов, вспугнутая шумом наших моторов, поднимается со своих
гнезд в зарослях рогоза. Я хлопаю Криса по коленке еще раз... и вспоминаю,
что он их уже видел.
-- ЧЛ? -- снова вопит он.
-- Ничего.
-- Чего?
-- Проверяю, ты еще здесь или уже нет, -- ору я, и разговор
прекращается.
Если не особенно любишь орать, содержательных разговоров на мчащемся
мотоцикле не получится. Вместо этого все время примечаешь окружающее и
размышляешь по его поводу. Виды и звуки, настроение погоды и то, что
вспомнится, машина и местность вокруг -- размышления на долгом досуге, без
спешки и без осознания пустой траты времени.
Больше всего сейчас хотелось бы использовать данное мне время на
разговоры о том, что приходит в голову. Бльшую часть его мы проводим в
такой спешке, что так и не представляется особенного случая поговорить. В
результате -- что-то вроде бесконечной повседневной суеты и монотонности,
от которой много лет спустя человек вынужден удивляться: куда же ушло все
это время, -- и жалеть, что все прошло. Теперь, когда у нас действительно
есть немного свободного времени, и мы об этом знаем, я бы хотел подробнее
поговорить о том, что мне кажется важным.
А приходит в голову нечто вроде Шатокуа(2) (единственное название,
которое я могу придумать) -- вроде множества бродячих палаточных Шатокуа,
которые раньше ездили по всей Америке, по той, в которой мы сейчас:
старинная серия популярных бесед, призванных обучать и развлекать,
развивать ум и нести культуру, и просвещать уши и мысли слушателей. Шатокуа
оттеснили быстродействующие радио, кино и телевидение, и мне кажется, что
эта перемена не вполне к лучшему. Возможно, после таких перемен поток
национального сознания ускорился и расширился, да только мне думается, что
он-таки измельчал. Старые русла не могут больше удержать его, а в поиске
новых он только несет больше хаоса и разрушений на свои берега. В этом
Шатокуа я хотел бы не прокладывать новые русла сознания, а глубже раскопать
старые, забитые грязным илом застоявшихся мыслей и слишком часто
повторяемых банальностей. "Что нового?" -- интересный и просвещающий вечный
вопрос, но если ему следовать исключительно точно, он может привести лишь к
нескончаемому параду мелочей и мод, к илу завтрашнего дня. Вместо этого мне
бы хотелось интересоваться другим: "Что лучшего?" -- вопросом, режущим не
широко, а, скорее, глубоко, вопросом, ответы на который помогают спустить
ил по течению. В человеческой историй есть эпохи, когда русла мысли
прорезались слишком глубоко, и любые перемены оказывались невозможны,
ничего нового не происходило, а "лучшее" оставалось вопросом догмы. Сейчас
же все не так. Поток нашего общего сознания теперь, кажется, стирает
