- Вопрос к председателю, как математику и астроному. Что имел в виду русский математик Колмогоров, когда говорил, что при встрече с неземной жизнью мы можем попросту ее не узнать? Не этот ли феномен?
Мак-Эду отпарировал без улыбки:
- Он, несомненно, учитывал и вопросы, какие задают иногда на пресс-конференциях.
Опять смех в зале, и опять репортеры, обходя Мак-Эду, начинают атаку с флангов. Очередная жертва - физик Виэра, только что угощавшийся у столика виски с содовой водой.
- Господин Виэра, вы специалист по физике элементарных частиц. Если облака материальны,- журналист орудовал микрофоном, как пистолетом,- значит, они состоят из хорошо известных науке элементарных частиц? Так?
- Не знаю. Может быть, и не так.
- Но ведь большая часть известного нам мира построена из нуклонов, электронов и квантов излучения.
- А если здесь меньшая часть известного нам мира или мира нам вообще неизвестного? А вдруг это мир совсем новых для нас частиц, не имеющих аналогии в нашей физике?
Вопрошатель сдался. Тут кто-то опять вспомнил обо мне.
- Не скажет ли нам кинооператор Анохин, как он относится и песенке, сопровождающей демонстрацию его фильма в Париже?
- Я не знаю этой песенки,- сказал я,- и еще не видел своего фильма в Париже.
- Но ее же написал русский. Ее только что оркестровали,- И корреспондент довольно точно пропел по-французски знакомые не слова:
"...всадники ниоткуда строем своим прошли".
- Знаю!- закричал я.- Автор - мой друг, тоже участник нашей антарктической экспедиции, Анатолий Дьячук.
Я поймал иронический взгляд Зернова, но даже ухом не повел: плевал я на иронические взгляды, я мировую известность Тольке создавал, бросал его имя на газетные полосы Европы и Америки и, не заботясь о музыкальности, затянул по-русски:
,. - Всадники ниоткуда... что это, сон ли, миф? И в ожидании чуда... замер безмолвно мир...
Я не успел продолжить в одиночестве: зал подхватил песню, кто по-французски, кто по-английски, а кто и совсем без слов, одну только мелодию; и, когда все стихло, долговязый Мак-Эду деликатно позвонил своим игрушечным колокольчиком.
- Я полагаю, конференция закончена, господа,- сказал он.
Ночь превращений
После пресс-конференции мы разошлись по своим комнатам, условившись встретиться через час в том же ресторане за ужином. Я так устал на собрании, как не уставал даже в изнурительных антарктических походах. Только добрый сон мог бы прояснить мысль, вывести ее из состояния тупого безразличия к окружающему. Но он так и не пришел, этот спасительный сон, как ни приманивал я его, ворочаясь на кушетке с мягким шелковым валиком. В конце концов я встал, сунул голову под кран с холодной водой и пошел в ресторан заканчивать этот перегруженный впечатлениями день. Но день не кончился, и впечатления еще стояли в очереди. Одно из них прошло мимолетно, не зацепив внимания, хотя в первый момент и показалось мне странным.
Я спускался по лестнице позади человека в коричневом костюме, сидевшем на нем, как военный мундир. Квадратные плечи, седые усы стрелочками и короткая стрижка еще более подчеркивали в нем военную косточку. Прямой, как линейка, он прошел не глядя мимо лысого портье и вдруг, резко повернувшись, спросил:
- Этьен?
Мне показалось, что в чиновничьих холодных глазах портье мелькнул самый настоящий испуг.
- Что угодно, мсье?- с заученной готовностью спросил он.
Я задержал шаги.
- Узнал?- спросил, чуть-чуть улыбнувшись, усач.
- Узнал, мсье,-едва слышно повторил француз.
- То-то,- сказал усач.- Приятно, когда о тебе помнят.
И прошел в ресторан. Я, намеренно громыхая по скрипучим ступенькам, сошел с лестницы и с невинным видом спросил у портье.
- Вы не знаете этого господина, который только что прошел в ресторан?
- Нет, мсье,- ответил француз, скользнув по мне прежним равнодушным взором чиновника.- Турист из Западной Германии. Если хотите, могу справиться в регистрационной книге.
- Не надо,- сказал я и прошел дальше, тут же забыв о случившемся.
- Юри!- окликнул меня знакомый голос. Я обернулся. Навстречу мне поднялся Дональд Мартин в нелепой замшевой куртке и пестрой рубашке с открытым воротом. Он сидел один за длинным и пустым столом и тянул прямо из бутылки темно-коричневую бурду. Обняв меня, он задышал мне в лицо винным перегаром. Но пьян он не был; все тот же большой, шумный и решительный Мартин, встреча с которым как бы приблизила меня к вместе пережитому в ледяной пустыне, к загадке все еще не разоблаченных розовых облаков и тайной надежде, подогретой словами Зернова: "Мы с вами, как и Мартин, меченые. Они еще нам покажут что-то новенькое. Боюсь, что покажут". Я лично не боялся. Я ждал. Мы недолго обменивались воспоминаниями: стол уже начали накрывать к ужину. Подошли Зернов с Ириной, наш край сразу оживился и зашумел.
- Поменяемся местами,- предложила Ирина,- пусть этот тип смотрит мне в затылок.
Я оглянулся и увидел человека с усами-стрелочками, знакомство с которым по неизвестной причине скрыл от меня портье. Усач как-то уж очень пристально смотрел на Ирину.
- Тебе везет,- усмехнулся я,- тоже старый знакомый?
- Такой же, как и портье за конторкой. В первый раз вижу.
Тут к нам подсел журналист из Брюсселя - я видел его на пресс-конференции. Он уже неделю жил в отеле и со всеми раскланивался.
- Кто этот тип?- спросил я его, указывая на усача.
- Ланге,- поморщился бельгиец,- Герман Ланге из Западной Германии. Кажется, у него адвокатская контора в Дюссельдорфе. Малоприятная личность. А рядом, не за табльдотом, а за соседним столиком, обратите внимание на человека с дергающимся лицом и руками. Европейская знаменитость, итальянец Каррези, модный кинорежиссер и муж Виолетты Чекки. Ее здесь нет, она сейчас заканчивает съемки в Палермо. Говорят, он готовит для нее сенсационнейший боевик по собственному сценарию. Вариации на исторические темы: плащ и шпага. Кстати, его визави с черной повязкой на глазу тоже знаменитость: Гастон Монжуссо, первая шпага Франции...
Он еще долго перечислял нам присутствовавших в зале, называя по именам и сообщая подробности, о которых мы тотчас же забывали. Только принесенный официантами ужин заставил его умолкнуть. Впрочем, неизвестно почему, вдруг замолчали все. Странная тишина наступила в зале, слышалось только позвянивание ножей и посуды. Я взглянул на Ирину. Она ела тоже молча и как-то лениво, неохотно, полузакрыв глаза.
- Что с тобой?- спросил я.
- Спать хочется,- сказала она, подавляя зевок,- и голова болит. Я не буду ждать сладкого.
Она поднялась и ушла. За ней встали и другие. Зернов помолчал и сказал, что он, пожалуй, тоже пойдет: надо подчитать материалы к докладу. Ушел и бельгиец. Вскоре ресторан совсем опустел, только официанты бродили кругом, как сонные мухи.
- Почему такое повальное бегство?- спросил я одного из них.
- Непонятная сонливость, мсье. А вы разве ничего не чувствуете? Говорят, атмосферное давление резко переменилось. Будет гроза, наверно.
И он прошел, сонно передвигая ноги.
- Ты не боишься грозы?- спросил я Мартина.
- На земле нет,- засмеялся он.
- Поглядим, что такое ночной Париж?
- А что со светом?- вдруг спросил он. Свет действительно словно померк или, вернее, приобрел какой-то мутный красноватый оттенок.
- Непонятно.
- Красный туман в Сэнд-сити. Читал письмо?
- Думаешь, опять они? Чушь.
- А вдруг спикировали?
- Обязательно на Париж и обязательно на этот заштатный отель?
- Кто знает? Здесь же собрались ученые, журналисты,- вздохнул Мартин.
- Пошли на улицу,- предложил я.
Когда мы проходили мимо конторки портье, я вдруг заметил, что она выглядела раньше как-то иначе. И все кругом словно переменилось: другие портьеры, абажур вместо люстры, зеркало, которого прежде не было. Я сказал об этом Мартину, он равнодушно отмахнулся:
- Не помню. Не выдумывай.
Я взглянул на портье и еще больше удивился: то был другой человек. Похожий, даже очень похожий, но не тот. Гораздо моложе, без лысины и в полосатом фартуке, которого раньше на нем я не видел. Может быть, прежнего портье сменил на дежурстве его сын?
- Идем, идем,- торопил Мартин.
- Куда вы, мсье?- остановил нас портье. В голосе его, как мне показалось, прозвучала тревога.
- А не все ли вам равно?- ответил я.
- Комендантский час, мсье. Нельзя. Вы рискуете.
- Что он, с ума сошел?- толкнул я Мартина.
- Плюнь,- сказал тот.- Пошли.
И мы вышли на улицу.
Вышли и остановились, словно споткнувшись на месте. Мы даже схватили друг друга за руки, чтобы не упасть. Тьма окружала нас без теней и просветов, ровная и густая, как тушь.
- Дома, как скалы ночью. Ни огонька.
- Должно быть, вся сеть парализована.
- Может, вернемся?
- Нет,- заупрямился Мартин,- я так быстро не сдаюсь. Поглядим.
- На что?
Не отвечая, он шагнул вперед, я за ним, держась за его карман. И остановились опять. Высоко-высоко, в черноте неба, как в глубоком колодце, сверкнула звездочка. Рядом что-то блеснуло. Я попробовал поймать этот блеск и наткнулся на стекло. Мы стояли у магазинной витрины. Не отрываясь от Мартина и таща его за собой, я ощупал всю ее целиком.
- Не было ее раньше,- сказал я, останавливаясь.
- Чего?- спросил Мартин.
- Этой витрины. И вообще магазина не было. Мы с Ириной шли здесь мимо чугунной ограды. А ее нет.
- Погоди.- Мартин почему-то насторожился. Он прислушивался.
Впереди что-то громыхнуло несколько раз.
- Похоже на гром,- сказал я.
- Скорее на автоматную очередь,- не согласился Мартин.
- Может, все-таки вернемся?
- Пройдем немножко. Вдруг встретим кого-нибудь. Куда исчезли прохожие?
- И стреляют. Кто? В кого?
Словно в подтверждение моих слов, где-то впереди автомат затарахтел еще раз. Его перебил шум приближающегося автомобиля. Два пучка света, пронзив темноту, лизнули брусчатку на мостовой. Я вздрогнул: почему брусчатку? Обе улицы, огибавшие наш отель, еще несколько часов назад были залиты асфальтом.
Мартин вдруг толкнул меня и прижал к стене. Грузовик с людьми в кузове промчался мимо.
- Солдаты,- сказал Мартин,- в шинелях и касках. С автоматами.
- Как ты разглядел?- удивился я.- Я ничего не заметил.
- Глаз натренированный.
- Знаешь что?- подумал я вслух.- По-моему, мы не в Париже. И отель не тот, и улица не та.
- Красный туман. Помнишь? Не иначе, как они спикировали.
В этот момент над нами кто-то открыл окно. Послышался скрип рамы и дребезжание плохо закрепленного стекла. Света не было. Но из темноты над головой раздался хриплый скрипучий голос, типичный грассирующий голос радиодиктора: вероятно, радиоприемник стоял на подоконнике.
- Внимание! Внимание! Слушайте сообщение комендатуры города. До сих пор два английских летчика, спустившиеся на парашютах со сбитого утром самолета, все еще находятся в пределах Сен-Дизье. Через четверть часа начинается облава. Будут прочесаны квартал за кварталом, дом за домом. Все мужское население дома, где будут обнаружены вражеские парашютисты, будет расстреляно. Только своевременная выдача скрывающихся врагов приостановит начатую акцию.
Что-то щелкнуло в приемнике, и голос умолк.
- Ты понял?- спросил я Мартина.
- Чуть-чуть. Ищут каких-то летчиков.
- Английских.
- В Париже?
- Нет. В каком-то Сен-Дизье.
- Кого-то расстреливать собираются?
- Всех мужчин в доме, где будут обнаружены летчики.
- За что? Разве Франция воюет с Англией?
- Бред. Может, мы под гипнозом? Или спим. Ущипни-ка меня посильнее.
Мартин дал такого щипка, что я вскрикнул.
- Тише! Еще примут нас за английских летчиков.
- А что ты думаешь?- сказал я.- Ты же американец. И летчик к тому же. Пошли-ка назад, пока близко.
Я шагнул в темноту и неожиданно очутился в ярко освещенной комнате. Вернее, была освещена только часть ее, как выхваченный из темноты уголок съемочного интерьера: занавешенное окно, стол, покрытый цветной клеенкой, огромный пестрый попугай на жердочке в высокой проволочной клетке и старуха, протирающая куском ваты ее грязное днище.
Безумный, безумный, безумный мир
Старуха подняла голову и посмотрела на нас. В ее желтом, пергаментном лице, седых буклях и строгой кастильской шали было что-то искусственное, почти неправдоподобное. Тем не менее она была человеком, и ее глаза-буравчики как бы ввинчивались в нас холодно и недобро. Живым был попугай, тотчас же повернувшийся к нам своим раздувшимся клювом-крючком.
