Вероятно, одна и та же мысль тревожила всех троих: что же делать? Возвращаться в город? Но какие еще чудеса ожидают нас в этом городе, превратившемся в гигантский аттракцион фокусника? Какие люди встретят нас, с кем можно перемолвиться человеческим словом? До сих пор, кроме толстяка коммивояжера, мы не встретили здесь ни одного нормального человека. Я подозревал в этом происки розовых облаков, но здешние жители не были похожи на двойников, сотворенных у Южного полюса. Те были или казались людьми, а эти напоминали воскресших покойников, забывших обо всем, кроме необходимости куда-то идти, управлять машиной, гонять шары на бильярде или пить виски за стойкой бара. Я вспомнил о версии Томпсона и, пожалуй, впервые испугался по-настоящему. Неужели они успели подменить все население города? Неужели?.. Нет, требовался еще один тест. Только один.
- Возвращаемся в город, ребята,- сказал я своим спутникам.- Необходимо основательно прочистить мозги, иначе нас всех отправят в психиатрическую лечебницу. Судя по сигаретам, виски здесь тоже неподдельное.
Погоня
У меня в городе была девушка - Мария. К ней, собственно, я и ехал - провести свой последний свободный день перед отъездом в Ныо-Иорн, к адмиралу. Работала она в кафетерии, девчонка как девчонка, в крахмальном халатике, с замысловатой голливудской прической - все они под кинозвезд работают. Я почему-то привязался к ней, все свободные вечера в город гонял.
К кафетерию, где работала Мария, мы подошли в полдень. Вывеска и витрины пылали неоновым пламенем. Моя белая форменка буквально взмокла от пота, но в помещении было прохладно и пусто. Высокие табуреты у стойки были свободны, только у окна шептались какие-то парочки.
Мария не слышала, как мы вошли. Она стояла к нам спиной у открытого шкафа-стойки и переставляла бутылки на его стеллажах. Мы взгромоздились на табуреты и выразительно переглянулись без слов. Митчелл уже собирался было окликнуть Марию, но я предупредил его, приложив палец к губам.
Начинался действительно самый трудный для меня эксперимент в безумном городе.
- Мария,- тихо позвал я.
Она резко обернулась, словно звук моего голоса испугал ее. Прищуренные близорукие глаза без очков, яркий свет с потолка, слепивший ее,- все это, пожалуй, объясняло ее вежливое безразличие к нам. Меня она не узнала.
- Что с тобой, девочка? - спросил я.- Это я, Дон.
- Какая разница - Дон или Джон,- кокетливо откликнулась она, играя глазами и по-прежнему не узнавая меня.- Что вам угодно, сэр?
- Посмотри на меня,- сказал я резко.
- Зачем? - удивилась она, но послушалась. И на меня взглянули не ее глазищи, синие и узкие, как у девушек на полотнах Сальватора Дали, но всегда живые, ласковые или гневные, а холодные, мертвые глаза, такие же, какие были у Фрича, у девушки из табачного киоска, у водителя растаявшей на шоссе машины - стеклянные глаза куклы. Заводная машина. Оборотень. Нежить.
- За мной! - скомандовал я, соскакивая с табурета.
Толстяк еще недоумевал, ожидая обещанной выпивки, но Митч понял. Славный малый - он все схватывал на лету. Только спросил, когда мы выходили на улицу:
- А где же я теперь найду хозяина?
- Нет здесь твоего хозяина,- сказал я.- Нет людей. Оборотни.
- Ну что ж, смываться так смываться,- заметил он философично,- а ты помнишь, где оставил машину?
Я оглянулся. На углу моего "корвета" не было, очевидно, он остался где-то ближе или дальше на улице. Вместо него у тротуара в двух-трех метрах от нас стояла черная полицейская машина тоже с зажженными фарами. Несколько полицейских в форме находились внутри, а двое - сержант и полисмен с перебитым носом, должно быть, бывший боксер,- находились у открытой дверцы. Напротив, у подъезда с вывеской "Коммершел бэнн", стояли еще двое полицейских.
Сержант что-то сказал сидевшим в машине. Прицельный взгляд его настораживал. Они определенно кого-то ждали. "Не нас ли?"-мелькнула мысль. Мало ли что может случиться в этом придуманном городе.
- Скорее, Митч,- сказал я, осматриваясь,- кажется, влипли.
- На ту сторону! - сразу откликнулся он и побежал, лавируя между стоявшими у тротуара машинами.
Я ловко увернулся от чуть не наехавшего на меня грузовика и тотчас же оказался на противоположной стороне улицы подальше от подозрительной черной машины. И вовремя! Сержант шагнул на мостовую и поднял руку:
- Эй вы, стоять на месте!
Но я уже сворачивал в переулок - темноватое ущельице между домами без витрин и без вывесок. Толстяк с несвойственной его комплекции быстротой тут же догнал меня и схватил за руку.
- Посмотрите, что они делают!
Я взглянул. Полицейские, развернувшись цепочкой" перебегали улицу. Впереди, посапывая, бежал мордастый сержант, расстегивая на ходу кобуру. Заметив, что я обернулся, он крикнул:
- Стой! Стрелять буду!
Меньше всего мне хотелось познакомиться с действием его пистолета. Особенно сейчас, когда я разгадал происхождение этого города и его населения. Но мне везло: я услышал свист пули, когда уже нырнул за кузов отдыхавшей у тротуара пустой машины. Эта сжатая цепочка притертых бок о бок автомобилей облегчала нам маневрирование. Поразительно, с какой ловкостью подгоняемые страхом Бейкер и Митч ныряли, присаживались или, согнувшись крючком, перебегали открытое пространство переулка.
Я знал этот переулок. Где-то поблизости должны быть два дома, разделенные воротами-аркой. Через эту арку можно было попасть на соседнюю улицу. Кроме того, можно было скрыться в мастерской. Неделю тому назад, когда мы здесь проходили с Марией, мастерская была пуста, на двери висел замок под табличкой "Сдается внаем". Я вспомнил об этой мастерской, когда свернул под арку. Полицейские застряли где-то сзади.
- Сюда! - крикнул я спутникам и рванул дверь.
Но входа за ней не было. Она никуда не вела. Перед нами темнел проем, заполненный плотной, черной, как уголь, массой. Сначала мне показалось, что это просто темнота неосвещенного подъезда, куда не проникает солнечный свет. Я рванулся было вперед, в темноту, и отскочил: она оказалась упругой, как резина.
Тогда рванулся Митч. Он прыгнул в эту зловещую темноту, как кошка, и отлетел назад, как футбольный мяч. Я подумал - и это мое твердое убеждение,- что весь дом внутри был такой же: без квартир, без людей, одна чернота с упругостью батута.
- Что это? - спросил Митчелл.
Я видел, что он опять испугался, как утром на автомобильной дороге в город. Но заниматься анализом впечатлений не было времени. Где-то совсем близко послышались голоса преследователей. Вероятно, они вошли в арку. Но между нами и густой пружинящей черной массой было узкое - не шире фута - пространство обычной только разреженной до концентрации тумана или газа. То был типичный лондонский "смог", в котором не видишь стоящего рядом. Я протянул руку - она исчезла в нем, как обрезанная. Я встал и прижался к спрессованной черноте в глубине дверного проема и услышал, как вскрикнул шепотом Бейкер:
- Где же вы?
Рука Митча нашла меня, и он тотчас же сообразил, в чем наше спасение. Вдвоем мы втащили в проем толстяка коммивояжера. Полицейские, уже заглянувшие в переулок, не могли нас увидеть, но легко сообразили, что пробежать весь переулок и скрыться на смежной улице мы не успели бы.
- Они где-то здесь,- сказал сержант, ветер донес к нам его слова.- Попробуй по стенке!
Грохнули автоматные очереди, одна... другая... Пули не задевали нас, скрытых за выступами стены, но свист их и скрежет о камень, стук отбитых кусков штукатурки и кирпича и тяжелое дыхание трех человек, зажатых в потный клубок в темноте, были нелегким испытанием даже для крепких нервов. Выстрелы уже гремели на противоположной стороне улицы, полицейские простреливали все подъезды и ниши. У них был инстинкт ищеек и собачья уверенность в том, что дичь все равно никуда не уйдет. Я знал эту породу и шепнул Митчеллу:
- Пистолет!
Я не сделал бы этого в нормальном городе с нормальными полицейскими даже в аналогичной ситуации, но в городе оборотней все средства годились. Поэтому рука без трепета нашла в темноте протянутую мне сталь митчелловской игрушки. Осторожно выглянув из-за выступа, я медленно поднял ее, поймал в вырез прицела щекастую морду сержанта и нажал на спусковой крючок. Пистолет коротко грохнул, и я увидел явственно, как дернулась голова полицейского от удара пули. Мне даже показалось, что вижу аккуратную круглую дырочку на переносице. Но сержант не упал, даже не пошатнулся.
Я готов был поклясться, что пуля угодила полицейскому прямо в лоб: я имел призы за стрельбу. Значит, эти куклы неуязвимы для пуль. Стараясь унять дрожь в коленях, уже не целясь, я выпустил в щекастого сержанта всю оставшуюся обойму, И опять ничего. Он даже не почувствовал, даже не отмахнулся. Может быть, внутри у него была такая же черная резина, как и та, в которой мы прятались?..
Я бросил ненужный уже пистолет и вышел из-за угла. Не все ли равно: один конец.
И тут произошло нечто - я бы не сказал неожиданное, нет, что-то начало изменяться в окружающей обстановке, только мы в пылу борьбы не обратили на это внимания. Воздух алел по малости, словно его подкрашивали фуксином, потом побагровел. Последнюю обойму я выпустил в сержанта, почти не различая его, он был как в дыму. А когда упал пистолет, я машинально взглянул на него и не увидел: там, где он стоял, была лужа густого малинового киселя, да и кругом все было окутано малиновым туманом.
Не знаю, сколько времени он окутывал нас - минуту, полчаса, час, но растаял незаметно и быстро. А когда растаял, нам открылась совсем другая картина: ни полицейских, ни домов, ни улицы, только кирпичная, выжженная солнцем пустыня и небо с высокими нормальными облаками. вдали темнела дымчатая лента шоссе, да на колючей проволоке перед ней висела вздернутая на дыбы злосчастная машина толстяка коммивояжера.
- Что это было? Сон? - спросил он.
- Нет.- Я успокаивающе похлопал его по плечу,- Не хочу утешать вас. Явь. И мы единственные ее участники.
Я ошибся: не единственные. Нашелся еще свидетель, наблюдавший со стороны эту картину. Вернее, мы сами нашли его. Пешком через четверть часа мы добрались до мотеля - древнего, почерневшего от времени строения рядом с новеньким гаражом из сборного железобетона и органического стекла в дюралевых переплетах. И Джонсон, как ему и было положено, сидел на ступеньках каменной лесенки. Он вскочил нам навстречу, неестественно и непонятно обрадованный.
- Дон? - неуверенно спросил он.- Откуда?
- Из самого пекла,- сказал я.- Из его земного филиала.
- Ты был в этом Содоме? - он почти с ужасом посмотрел на меня.
- Был,- подтвердил я.- Все расскажу, только принеси чего-нибудь выпить. Если только ты не мираж.
Нет, он был не мираж. И виски со льдом тоже не мираж. И так приятно было присесть на ступеньках и услышать рассказ о том, как выглядел со стороны этот город, о котором еще в писании было сказано: земля еси и в землю отыдеши.
Джонсон увидел его внезапно. Сидел, дремал, вдруг очнулся, посмотрел кругом и обмер: слева, где ничего, кроме ссохшейся глины, никогда не было, вырос город-близнец. Направо Сэнд-сити и налево Сэнд-сити. Джонсон рассказывал: "Подумал было: конец света! Не пьян, а в глазах двоится. Ушел в дом, вернулся - все то же: посреди я, а по бокам за мною два города-брата, как Содом и Гоморра. Не мираж ли? Бывает, пустыня все-таки. А город-близнец тут как тут, не испаряется и не тает. И, как на грех, на шоссе ни одной машины. А потом вдруг стемнело, заволокло, туман не туман, дым не дым, словно туча на землю легла, как в ветреные закаты, оранжево-красная".
