- Кто вы и что вам угодно?
- Дональд Мартин,- сказал парень.- Летчик из Мак-Мердо. У вас есть что-нибудь выпить? Только покрепче,- он провел ребром ладони по горлу,- крайне необходимо.
- Дайте ему спирту, Анохин,- сказал Зернов. Я налил в стакан из канистры со спиртом и подал парню - он был, вероятно, не старше меня. Выпил он залпом весь стакан, задохнулся - горло перехватило, глаза налились кровью.
- Спасибо, сэр,- он наконец отдышался и перестал дрожать.- У меня была вынужденная посадка, сэр.
- Давайте без сэра,- сказал Зернов.- У меня нет этого высокого титула. Меня зовут Зернов. Зернов,- повторил он по слогам.- Где вы сели?
- Недалеко. Почти рядом.
- Благополучно?
- Нет горючего. И с рацией что-то случилось.
- Тогда оставайтесь. Поможете нам перебазироваться на снегоход. Место для вас найдется. И рация есть.
Американец все еще медлил, словно не решаясь чего-то сказать, потом вытянулся и по-военному отчеканил:
- Прошу арестовать меня, сэр. Я, кажется, убил человека.
Второй цветок
Зернов шагнул к укутанному Вано, отдернул мех от его лица и резко спросил американца:
- Этого?
Мартин осторожно и, как мне показалось, испуганно подошел ближе и неуверенно произнес:
- Н-нет...
- Вглядитесь получше,- еще резче сказал Зернов. Летчик недоуменно покачал головой.
- Ничего похожего, сэр. Мой лежит у самолета. И потом...- прибавил он осторожно,- я еще не знаю, человек ли он.
В этот момент Вано открыл глаза. Взгляд его скользнул по стоявшему рядом американцу, голова оторвалась от подушки и опять упала.
- Это... не я,- сказал он и закрыл глаза.
- Все еще бредит,- вздохнул Толька.
- Наш товарищ ранен. Кто-то напал на него. Мы не знаем, кто,- пояснил американцу Зернов,- поэтому, когда вы сказали...- Он деликатно умолк.
Мартин подвинул Толькины санки и сел, закрыв лицо руками и покачиваясь, словно от нестерпимой боли.
- Я не знаю, поверите ли вы мне или нет, настолько все это необычно и непохоже на правду,- рассказал он,- Я летел на одноместном самолете, не спортивном, а на бывшем истребителе, маленький "локхид" знаете? У него даже спаренный пулемет есть для кругового обстрела. Здесь он не нужен, конечно, но по правилам полагается содержать оружие в боевой готовности: вдруг пригодится. И пригодилось... только безрезультатно. Вы о розовых облаках слышали? - вдруг спросил он и, не дожидаясь ответа, продолжал: - Я настиг их часа через полтора после вылета...
- Их? - удивленно переспросил я.- Их было несколько?
- Целая эскадрилья. Шли совсем низко, мили на две ниже меня, большие розовые медузы, пожалуй, даже не розовые, а скорее малиновые. Я насчитал их семь разной формы и разных оттенков - от бледно-розовой незрелой малины до пылающего граната. Причем свет все время менялся, густел или расплывался, как размытый водой. Я сбавил скорость и снизился, рассчитывая взять пробу: для этого у меня был специальный контейнер под брюхом машины. Но с пробой не вышло: медузы ушли. Я нагнал их, но они опять вырвались, без всяких усилий, будто играючи. А когда я вновь увеличил скорость, они поднялись и пошли надо мной - легкие, как детские шарики, только плоские и большие, не только мою канарейку, но и здоровенный "боинг" прикроют. А вели себя, как живые. Только живое существо может так действовать, почуяв опасность. Мелькнула мысль: не уйти ли? Но они словно предвидели мой маневр. Три малиновые медузы с непостижимой быстротой вырвались вперед и, не разворачиваясь, не тормозя, с такой же силой и быстротой пошли на меня. Я даже вскрикнуть не успел, как самолет вошел в туман, неизвестно откуда взявшийся, и даже не в туман, а в какую-то слизь, густую и скользкую. Я тут же все потерял - и скорость, и управление, и видимость. Рукой, ногой двинуть не могу. "Конец",- думаю. А самолет не падает, а скользит вниз, как планер. И садится. Я даже не почувствовал, когда и как он сел. Словно утонул в этой малиновой слякоти, захлебнулся. Смотрю: кругом снег, а рядом самолет, такой же, как и мой,- "локхид"-маленький. Вылез, бросился к нему, а из кабины мне навстречу такой же верзила, как и я. То ли знакомый, то ли нет, сообразить не могу. Спрашиваю: "Ты кто?" "Дональд Мартин",- говорит. "А ты?" А я смотрю на него, как в зеркало. Нет, врешь, говорю, это я Дон Мартин, а он уже замахнулся. Я нырнул ему под руку и левой в челюсть. Он упал и виском о дверцу хрясь! Смотрю: лежит. Пнул его ногой - не шелохнулся. Потряс - голова болтается. Я подтащил его к своему самолету, думаю: доставлю на базу, а там помогут. Проверил горючее - ни капли. Дам радиограмму хотя бы - так рация вдруг замолчала. Тут у меня голова совсем помутилась: выскочил и побежал без цели, без направления - все одно куда, лишь бы дальше от этого сатанинского цирка. И вдруг вашу палатку увидел.
Я слушал его, вспоминая свое приключение, и, кажется, уже начал понимать, что случилось с Вано. Что сообразил Толька, по его выпученным глазам уразуметь было трудно, вероятно, начал сомневаться и проверять на износ каждое слово Мартина. Сейчас он начнет задавать вопросы на своем школьном английском языке. Но Зернов предупредил его.
- Оставайтесь с Вано, Дьячук, а мы с Анохиным пойдем с американцем. Пошли, Мартин,- прибавил он по-английски.
Я взял с собой кинокамеру. Снимать пришлось сразу же на подходе к месту аварии Мартина. Там было уже не два самолета, а только один. А рядом знакомый мне пенистый малиновый холм. Он дымился, менял оттенки, странно пульсировал, точно дышал. И белые вытянутые вспышки пробегали по нему, как искры сварки. "Не подходите!" - предупредил я обгонявших меня Мартина и Зернова. Но опрокинутый цветок уже выдвинул свою невидимую защиту. Вырвавшийся вперед Мартин, встретив ее, как-то странно замедлил шаг, а Зернов просто присел, согнув ноги в коленях. Но оба все еще тянулись вперед, пытаясь преодолеть силу, пригибавшую их к земле.
Не прекращая съемки, я обошел территорию нового "чуда" и наткнулся на тело убитого или, может быть, только раненого двойника Мартина. Он лежал в такой же нейлоновой куртке с "химическим" мехом, уже запорошенный снегом, метрах в трех-четырех от самолета.
- Идите сюда, он здесь! - закричал я.
И тут от вибрирующего цветка отделился малиновый лепесток, поднялся, потемнел, свернулся в воздухе этаким пунцовым фунтиком, вытянулся и накрыл лежавшее перед нами тело. Минуту или две это змееподобное щупальце искрилось и пенилось, потом оторвалось от земли, и в его огромной, почти двухметровой пасти мы ничего не увидели. Через мгновение лепесток снова слился с куполом. А на снегу осталась лишь вмятина от лежавшего здесь человека.
Я продолжал снимать, торопясь не пропустить последнего превращения. Оно уже начиналось. Теперь оторвался от земли весь цветок и, поднимаясь, стал загибаться кверху. Этот растекавшийся в воздухе колокол был тоже пуст - мы ясно видели его ничем не наполненное, уже розовеющее нутро и тонкие распрямляющиеся края,- сейчас оно превратится в розовое облако и исчезнет за настоящими облаками. А на земле будут существовать только один самолет и один летчик. Так все и произошло.
Зернов и Мартин стояли молча, потрясенные, как и я, впервые переживший все это утром. Мартин был подавлен ужасом уже от одной мысли о том, что все увиденное -лишь плод его расстроенного воображения.
- Кого же я убил? - спросил он.
- Будем считать, что никого,- сказал Зернов.
- Но ведь это был человек, живой человек,- повторял Мартин.
- Вы в этом очень уверены? - спросил Зернов. Мартин замялся.
- Не знаю.
- То-то. Я бы сказал: временно живой. Его создала и уничтожила одна и та же сила.
- А зачем? - спросил я осторожно.
Он ответил с несвойственным ему раздражением:
- Вы думаете, я знаю больше вас? Когда вы проявите пленку, посмотрим, обсудим.
И ушел вперед, даже не пригласив нас с собой. Мы с Мартином переглянулись и пошли рядом.
- Тебя как зовут? - спросил Мартин, по-свойски взяв меня за локоть, как ровесника.
- Юрий.
- Юри, Юри,- повторил он,- запоминается. А меня Дон. Оно живое, по-твоему?
- Ты же пытался взять пробу, Мартин. Тебе виднее.
Он засмеялся.
- Никому не посоветую. Интересно, почему оно меня в воздухе не слопало? Заглотнуло и выплюнуло.
- Попробовало - не вкусно.
- А его проглотило.
- Не знаю,-сказал я.
- Ты же видел.
- Что накрыло - видел, а что проглотило - не видел. Скорее растворило... или испарило.
- Какая же температура нужна?
- А ты ее измерял?
Мартин даже остановился, пораженный догадкой.
- Чтобы расплавить такой самолет? В три минуты? Сверхпрочный дюраль, между прочим.
- А ты уверен, что это был дюраль, а не дырка от бублика?
Он не понял, а я не объяснил, и до самой палатки мы уже шли молча. Здесь тоже что-то произошло: меня поразила странная поза Тольки, скорчившегося на ящике с брикетами и громко стучавшего зубами не то от страха, не то от холода.
- Что с вами, Дьячук? - спросил Зернов.- Простыли?
Толька, не отвечая, как загипнотизированный, присел у топки.
- Психуем немножко,- сказал Вано из-под своего мехового укрытия. Он глядел шустро и весело.
- У нас тоже гости были,- прибавил он и подмигнул, кивком головы указывая на Тольку.
- Никого у меня не было! Говори о себе! - взвизгнул тот и повернулся к нам. Лицо его перекосилось и сморщилось: вот-вот заплачет.
Вано покрутил пальцем у виска.
- В расстроенных чувствах находимся. Да не кривись - молчу. Сам расскажешь, если захочешь,- сказал он Тольке и отвернулся.- У меня тоже чувства расстроились. Юрка, когда я тебя в двух экземплярах увидел. Не перенес, удрал. Страшно стало - мочи нет. Хлебнул спирта, накрылся кожанкой, лег. Хочу заснуть - не могу Сплю-не сплю, а сон вижу. Длинный сон, и смешной и страшный. Будто ем кисель, темный-темный, не красный, а лиловый, и так много его, что заливает меня с головой, вот-вот захлебнусь. Как долго это продолжалось, не помню. Только открыл глаза, вижу - все, как было, пусто, холодно, вас нет. И вдруг он входит. Как в зеркале вижу: я! Собственной персоной, только без куртки и в одних носках.
Мартин, хотя и не понимал, слушал с таким вниманием, словно догадывался, что речь дет о чем-то, для него особенно интересном. Тогда я стал переводить. Он так и вцепился в меня, пока Вано рассказывал, и только дергал поминутно: переводи, мол. Но переводить трудно, и я решил пересказать ему вкратце то, что случилось с Вано. В отличие от нас тот сразу заметил разницу между собой и гостем. Опьянение давно прошло, страх тоже, только голова с непривычки побаливала, а вошедший смотрел по-бычьи мутными, осоловевшими глазами. "Ты эти штучки брось,- закричал он по-грузински,- я снежных королев не боюсь, я из них шашлык делаю". Самое смешное, что Вано об этом сам в точно таких же выражениях подумал, когда Зернов и Толька ушли. Будь кто рядом, непременно бы в драку бросился И этот бросился. Но протрезвевший Вана схватил куртку и выбежал из палатки, сразу сообразив, что от такого гостя следует держаться подальше. О том, что появление его противоречило всем известным ему законам природы, Вано и не думал. Ему нужен был оперативный простор, свобода маневра в предстоявшей баталии. У настигавшего его двойника уже сверкнул в руке нож, знаменитый охотничий нож Вано, предмет зависти всех водителей Мирного. Оригинал этого ножа был у Вано в кармане, но об этой странности он тоже не подумал, а просто выхватил его, когда пьяный фантом нанес свой первый удар. Только подставленная вовремя куртка спасла Вано от ранения. Бросив ее под ноги преследователю, Чохели добежал до угла, где стена поворачивала на север. Второй удар достал его уже здесь, но, и счастью, скользнул поверху, у плеча - помешал свитер. А третий Вано сумел отразить, сбив с ног преследователя. Дальнейшее он не помнил: кровавая тьма надвинулась на него, и какая-то сила, как взрывная волна, отшвырнула в сторону. Очнулся он уже в палатке на койке, укутанный в меха и совершенно здоровый. Но чудеса продолжались. Теперь раздвоился Дьячук.
Вано не успел закончить фразы, как Толька швырнул брикет - он топил печь - и вскочил с истерическим воплем:
- Прекрати сейчас же! Слышишь?
