- А помните вырезку из газеты? Во время тумана был избит какой-то нью-йоркский адвокат. Полиция прибыла слишком поздно и, к сожалению, не нашла виновников. Вы обратили внимание на это "к сожалению"? Полиция, конечно, знала виновников и не собиралась их искать. Но почему бы не найти им замену? Каких-нибудь пьяниц или бродяг? На это и были нацелены полицейские. В реальном Сэнд-сити они никого не нашли. В моделированном городе им подвернулся Мартин с приятелями.
- Хотел бы я быть на его месте,- сказал я с завистью.
- И получить пулю в лоб? Пули-то были настоящие.
- И у Мартина были настоящие. Может, мазал?
- Не думаю,- сказал Зернов,- просто травмы, опасные для человека, безопасны для этих манекенов. Едва ли их организм был похож на человеческий.
- А глаза? Они же видели Мартина.
- И глаза не те. Видели Мартина, но не видели солнца. Не наши глаза. Потому что были запрограммированы на существование лишь в пределах какого-то моделированного часа. Само время было моделировано. И проезжавшие по шоссе машины моделировались в движении в пределах того же отрезка времени и того же отрезка пространства. Вот и получилось, что в городе-двойнике они возникали ниоткуда и пропадали в никуда. Кроссворд,- засмеялся он.
- Камуфляж,- прибавил я,- вроде их домов. Снаружи стенка как стенка, а внутри пустота. Черное ничто. А посмотреть бы хотелось,- опять вздохнул я.- Едем как очевидцы, а видели тютельку.
- Еще увидим,- загадочно произнес Зернов,- мы с вами, как и Мартин, меченые. Они еще покажут нам кое-что новенькое, может, случайно, может, и сознательно. Боюсь, что покажут.
Самолет, пробив облака, уже снижался навстречу большому, едва различимому в сиреневой дымке городу со знакомым с детства силуэтом ажурной башни Эйфеля. Издали она казалась обелиском из тончайших нейлоновых нитей.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ: ДЖУЛЬЕТТА И ПРИЗРАКИ
Пресс - конференция к отеле "ОМОН"
В связи с предстоящим конгрессом Париж был буквально наводнен туристами. Нашу делегацию устроили в большом, первоклассном отеле "Омон", владелец которого, должно быть, гордился старомодностью своего заведения. В скрипучих деревянных лестницах отеля, бархатных портьерах и роскошных старинных подсвечниках было что-то бальзаковское. Свечи горели всюду - на столах, на подоконниках, на каминных мраморных досках. Американцам это нравилось, а нам не мешало. Впрочем, в комнатах мы и десяти минут не пробыли, и два часа до ожидавшей нас пресс-конференции пробегали с Ириной по улицам "столицы мира". Я - разевая рот на каждое архитектурное чудо, она - со снисходительным вниманием поясняя мне, когда и для кого это чудо было построено.
- Откуда ты так знаешь Париж? - удивился я.
- Я уже третий раз здесь, а вообще я родилась в Париже, и катали меня в детской колясочке по этим же улицам. Впрочем, об этом потом как-нибудь,- сказала она загадочно и вдруг засмеялась.- Даже портье в нашем отеле встретил меня как старую знакомую.
- Когда?
- Когда ты рассчитывался с шофером такси. Я и Зернов вошли в холл, портье - лысый человек с внешностью сенатора - оглядел нас с профессиональным безразличием, потом вдруг глаза у него расширились, он отступил на шаг и уставился на меня как истукан. "Что с вами?" - удивилась я. Он стоит и молчит. Тут уже Зернов спросил: "Вы, вероятно, узнали мадемуазель?" "Нет-нет,- опомнился он,- просто мадемуазель очень похожа на одну нашу клиентку". А мне показалось, что узнал он именно меня, хотя в этом отеле я не останавливалась. Странно.
Когда мы вернулись в отель, портье на этот раз даже не взглянул на Ирину, зато мне улыбнулся и сказал, что меня уже дожидаются: "Прямо на эстраду пройдите".
Журналисты действительно ожидали нас в ресторанном зале отеля. Американцы уже явились, заняв большую часть концертной эстрады. Телевизионные операторы суетились вокруг своих аппаратов. Корреспонденты с фото- и кинокамерами, блокнотами и магнитофонами рассаживались за столиками. Тут же официанты разносили бутылки с разноцветными этикетками. У нас на эстраде тоже стоял столик с бутылками - об этом уже позаботились американцы. Ирина осталась в зале, переводить не требовалось: все или почти все присутствующие говорили и по-французски и по-английски. Французский, правда, я знал неважно, лучше понимал, чем говорил, но полагал, что присутствие Зернова избавит меня от ответов. Увы, я ошибался. Газетчики собирались выжать все, что могли, из "очевидцев феномена", а я к тому же был еще и автором фильма, потрясавшего Париж уже вторую неделю.
Вел конференцию астроном из Мак-Мердо по фамилии Мак-Эду. Он уже привык к тому, что газетчики то и дело острили о Мак-Эду из Мак-Мердо или, вспоминая название шекспировской комедии, устраивали "много шуму из-за Мак-Эду". По-английски это звучало совсем колоритно: "мач эду эбаут Мак-Эду". Но смутить его было трудно. Он вел наш корабль в "пресс-шторме" с искусством многоопытного кормчего. Даже голос у него был капитанский, умеющий осадить когда нужно чересчур уж назойливых вопрошателей.
Я не случайно упомянул о шторме. Тремя часами раньше в другом парижском отеле состоялась встреча журналистов с еще одним "очевидцем феномена" и делегатом конгресса, адмиралом Томпсоном. Он отказался от участия в нашей пресс-конференции по мотивам, которые предпочел высказать корреспондентам в индивидуальной беседе. Сущность его высказываний стала ясна после первых же адресованных нам вопросов. Отвечали делегаты, к которым обращались корреспонденты; на вопросы без адреса отвечал Мак-Эду. Конечно, я не все запомнил, но то, что запомнилось, сохранило последовательность магнитофонной записи.
- Вам что-нибудь известно о пресс-конференции адмирала Томпсона?
Так полетел к нам первый теннисный мяч из зала, и тотчас же отразила его ракетка председателя:
- К сожалению, ничего не известно, но, честно говоря, я не очень взволнован.
- Но заявление адмирала сенсационно. Он уезжает в Гренландию.
- Вы расскажете об этом в своих газетах. Прошу задавать вопросы.
- Что вы скажете, если некоторые делегации в ООН потребуют карательных мер против розовых облаков?
- Я не военный министр, чтобы отвечать на такие требования.
- А если бы вы были военным министром?
- Я никогда не мечтал об этой карьере.
Смех и аплодисменты были ответом зала. Ман-Эду поморщился: он не любил театральных эффектов. Даже не улыбнувшись, он молча сел, поскольку сраженный вопрошатель тоже умолк.
Но его уже сменил следующий. Он не рискнул состязаться в красноречии с Ман-Эду и выбрал другую жертву.
- Вопрос профессору Зернову. Согласны ли вы с тем, что действия розовых облаков могут угрожать человечеству?
- Конечно, нет,- тотчас же откликнулся Зер-нов,- До сих пор облака не причинили никакого вреда людям. Исчезновение земных ледяных массивов только улучшит климат. Никакого ущерба не было нанесено ни природе, ни делу рук человеческих.
- Вы на этом настаиваете?
- Насколько мне известно, единственный ущерб - это табуретка, исчезнувшая в Мирном вместе с моим двойником. Не слишком большая потеря для человечества.
- Вопрос профессору Зернову! - опять крикнули в зале.- Как вы относитесь к заявлению адмирала, что двойники - это пятая колонна пришельцев и превентивная операция перед будущей галактической войной?
- Считаю, что адмирал начитался фантастических романов и их сюжеты выдает за действительность.
- Вопрос и автору фильма Анохину. Адмирал считает, что вы двойник и ваш фильм снят двойником, а эпизод гибели вашего двойника в фильме - это гибель самого Анохина. Чем вы докажете, что это неправда?
Я только плечами пожал: чем бы я мог это доказать? Вместо меня ответил Мак-Эду:
- Анохину незачем это доказывать. В науке есть незыблемая "презумпция установленного". Ученым нет нужды проверять и доказывать ложность какого-то голословного утверждения, пусть автор докажет его истинность.
В зале снова зааплодировали. Но долговязый и плоский, как доска, Мак-Эду на этот раз оборвал аплодисменты.
- Здесь не спектакль, господа.
- А что скажет о Томпсоне председатель? - ответили в зале.- Вы целый год работали с адмиралом в антарктической экспедиции. Ваше впечатление о нем, как об ученом и человеке?
- Первый обращенный ко мне разумный вопрос,- усмехнулся в усы Ман-Эду.- К сожалению, не смогу удовлетворить любопытство спрашивающего. Мы работали с адмиралом в одной экспедиции и в одном географическом пункте, но в разных областях. Он - администратор, я - астроном. Почти не сталкивались. Он не проявлял особого интереса и моим астрономическим наблюдениям, я-к его административным способностям. Полагаю, что он и сам не претендует на звание ученого, во всяком случае, научные труды его мне неизвестны. Как человека же, я его почти не знаю, хотя убежден, что он действует честно и не в интересах корысти или политики. Он не причастен ни и антикоммунизму, ни к предвыборной президентской кампании. Все, что он проповедует, основано, по-моему, на ложном предубеждении и ошибочных выводах.
- Как же, по-вашему, должно поступить человечество?
- Рекомендации даст конгресс.
- Тогда к вам вопрос, как к астроному. Откуда, по-вашему, прибыли к нам эти чудовища?
Мак-Эду впервые засмеялся искренне и непроизвольно.
- Не нахожу в них ничего чудовищного. Они похожи то на всадника или стреловидное крыло самолета, то на очень большой и красивый цветок, то на розовый дирижабль. Эстетические каноны в нашем и их понимании, вероятно, различны. А откуда они прибыли, мы узнаем, когда они сами пожелают ответить нам на этот вопрос, если, конечно, мы сумеем его задать. Возможно, из соседней с нами звездной системы. Может быть, это Туманность Андромеды; может быть, туманность в созвездии Треугольника. Гадать бессмысленно.
- Вы сказали: когда они сами ответят. Значит, контакт возможен?
- Пока ни одна из попыток сближения не дала результатов. Но контакт достижим, я убежден в этом, если они живые разумные существа, а не биосистемы с определенной программой.
- Вы имеете в виду роботов?
- Я не имею в виду роботов. Я говорю о программных системах вообще. Тогда контакт зависит от программы.
- А если это самопрограммирующиеся системы?
- Тогда все зависит от того, как меняется программа под влиянием внешних воздействий. Попытки контакта - это тоже одно из внешних воздействий.
- Вопрос к автору фильма Анохину. Вы наблюдали самый процесс моделирования?
- Его нельзя наблюдать,- сказал я,- человек находится в коматозном состоянии.
- Но ведь на ваших глазах возникла копия снегохода. Гигантская машина из пластмасс и металла. Откуда она возникла, из каких материалов?
- Из воздуха,- сказал я.
В зале засмеялись.
- Ничего нет смешного,- вмешался Зернов.- Именно из воздуха. Из неизвестно каких и каким образом внесенных в него элементов.
- Значит, чудо?- вопрос прозвучал явной насмешкой.
Но Зернов не смутился.
- Чудесами считали когда-то все, не объяснимое тогдашним уровнем знаний. Наш уровень тоже допускает необъяснимое, но он предполагает, что объяснения будут даны в ходе дальнейшего научного прогресса. А поступательное его движение уже сейчас допускает возможность предположить ориентировочно в середине или конце будущего века воспроизведение предметов с помощью волн и полей. Каких волн и каких полей - это, конечно, уровень знаний будущего. Но лично я, например, убежден, что в том уголке космоса, откуда прибыли к нам эти существа, наука и жизнь уже достигли такого уровня.
- Какая же это жизнь?- спросил женский голос и, как показалось мне, с явно истерической ноткой, с нескрываемым уже страхом,- Как объясниться с ней, если это жидкость, и о каком контакте можно говорить, если это газ?
- Выпейте воды,- невозмутимо предложил Мак-Эду.- Я вас не вижу, но мне кажется, что вы слишком взволнованны.
- Я просто начинаю верить Томпсону.
- Поздравляю Томпсона еще с одной союзницей. Что же касается мыслящей жидкой или коллоидальной структуры, то и мы, как известно, существуем в полужидком состоянии. И химия нашей жизни - это химия углерода и водных растворов.
