Едва окончился просмотр, как вместе с шумными аплодисментами раздались голоса, потребовавшие показать фильм вторично. Этот вторичный просмотр проходил уже в полном молчании: ни один возглас не прозвучал в зале, никто не кашлянул, не обмолвился словом с соседом, даже шепота не было слышно. Молчание продолжалось, и когда погас экран, словно люди еще не освободились от сковавшего их напряжения, пока старейший из старожилов, прозванный дуайеном корпуса зимовщиков, профессор Кедрин не выразил общую мысль:
- Вот ты и скажи, Борис, все, что думаешь. Так лучше будет: нам ведь тоже подумать надо.
- Я уже говорил, что у нас нет материальных свидетельств,- сказал Зернов.- Пробу взять Мартин не смог: "облако" не подпустило его к самолету. Не подпустило оно и нас на земле, пригнуло такой тяжестью, будто тело чугуном налили. Значит, "облако" может создавать гравитационное поле. Ледяной куб в воздухе это подтвердил - вы видели. Вероятно, тем же способом был посажен самолет Мартина и наш снегоход извлечен из трещины. К бесспорным заключениям можно присоединить следующее: "облако" легко изменяет форму и цвет - вы это тоже видели. Создает любой температурный режим: так резать стометровую толщу льда можно только при очень высоких температурах. В воздухе оно держится как рыба в воде, не нуждается в поворотах, мгновенно меняет скорость. Мартин уверяет, что замеченное им "облако" уходило от него с гиперзвуковой скоростью. Его "коллеги" отставали, видимо, только для того, чтобы создать гравитационный заслон вокруг самолета. Конечный вывод только один: никакого отношения к метеорологии феномен розовых облаков не имеет. Такое "облако"- или живой мыслящий организм, или биосистема с определенной программой. Основная ее задача - снять и перебросить в пространство большие массы материкового льда. Попутно синтезируются, я бы сказал, моделируются - неизвестно, зачем и как,- а затем уничтожаются - тоже неизвестно зачем - любые встречные атомные структуры - люди, машины, вещи.
Первый вопрос Зернову задал американец Томпсон:
- Я не уяснил одной мысли из вашего сообщения: враждебны ли эти существа людям?
- Думаю, нет. Они уничтожают лишь сотворенные ими копии.
- Вы в этом уверены?
- Вы же только что это видели,- удивился вопросу Зернов.
- Меня интересует, уверены ли вы в том, что уничтоженное - именно копии, а не люди? Если копии идентичны людям, то кто мне докажет, что мои летчик Мартин - это действительно мой летчик Мартин, а не его атомная модель.
Разговаривали они по-английски, но в зале многие понимали и переводили соседям. Никто не улыбнулся: вопрос был серьезный. Даже Зернов растерялся, подыскивая ответ.
Я рванул вниз вскочившего было Мартина и сказал:
- Уверяю вас, адмирал, что я - это действительно я, кинооператор экспедиции Юрий Анохин, а не созданная "облаком" модель. Когда я снимал фильм, мой двойник, как загипнотизированный, отступал и снегоходу: вы это видели на экране. Он сказал мне, что кто-то или что-то заставляет его вернуться а кабину. Видимо, его уже подготовляли к уничтожению,- я смотрел на поблескивающие очки адмирала, и меня буквально распирало от раздражения.
- Возможно,- сказал он,- хотя и не очень убедительно. У меня вопрос к Мартину. Встаньте, Мартин.
Летчик поднялся во весь свой двухметровый рост баскетболиста.
- Вы пытались стрелять, когда подумали об агрессивных намерениях "облака"?
- Я это сделал, сэр. Две очереди трассирующими пулями.
- Результативно?
- Никак нет, сэр. Все равно, что из дробовика по снежной лавине.
- А если бы у вас было другое оружие? Скажем, огнемет или напалм.
- Не знаю, сэр.
- Садитесь, Мартин. И не обижайтесь на меня: я только выяснял смутившие меня детали сообщения господина Зернова. Благодарю вас за разъяснения, господа.
Настойчивость адмирала развязала языки. Вопросы посыпались, подгоняя друг друга, как на пресс-конференции.
- Вы сказали: ледяные массы облака перебрасывают в пространство. Какое? Воздушное или космическое?
- Если воздушное, то зачем? Что делать со льдом в атмосфере?
- Допустит ли человечество такое массовое хищение льда?
- А кому вообще нужны ледники на Земле?
- Что будет с материном, освобожденным от льда? Повысится ли уровень воды в океане?
- Изменится ли климат?
- Не все сразу, товарищи.- умоляюще воздел руки Зерно".- Давайте по очереди. В какое пространство? Предполагаю: в космическое. В земной атмосфере ледники нужны только гляциологам. Как может повыситься уровень воды в океане, осли количество воды не увеличилось? Вопрос на уроке географии, скажем, в классе пятом. Вопрос о климате тоже из школьного учебника.
- Какова, по-вашему, предполагаемая структура "облака"? Мне показалось, что это газ.
- Мылящий газ,- хмыкнул кто-то,- А то из какого учебника?
- Вы физик?- спросил Зернов.
- Допустим.
- Допустим, что вы и напишете этот учебник.
Поднялся знакомый мне корреспондент "Известий".
- В каком-то фантастическом романе я читая о пришельцах с Плутона. Между прочим, тоже в Антарктиде. Неужели вы считаете это возможным?
- Не знаю. Кстати, я ничего не говорил о Плутоне.
- Пусть не с Плутона. Вообще из космоса. Из какой-нибудь звездной системы. Но зачем им летать за льдом на Землю? На окраину нашей галактики. Льда во Вселенной достаточно - можно найти и ближе.
- Ближе к чему?- спросил Зернов, улыбаясь.
Я восхищался им: под градом вопросов он не утратил ни юмора, ни спокойствия. Он был не автором научного открытия, а только случайным свидетелем уникального, необъяснимого феномена, о котором знал не более зрителей фильма. Но они почему-то забывали об этом, а он терпеливо откликался на каждую реплику.
- Лед - это вода,- сказал он тоном уставшего к концу урока учителя,- соединение не столь уж частое даже в нашей звездной системе. Мы не знаем, есть ли вода на Венере, ее очень мало на Марсе и совсем нет на Юпитере или Уране. И не так уж много земного льда во Вселенной. Пусть поправят меня наши астрономы, но, по-моему, космический лед - это чаще всего замерзшие газы: аммиак, метан, углекислота, азот.
- Почему никто не спрашивает о двойниках?- шепнул я Тояьке. И тут профессор Кедрин вспомнил именно обо мне.
- У меня вопрос к Анохину. Общались ли вы со своим двойником, разговаривали? Интересно, как и о чем?
- Довольно много и о разных вещах,- сказал я.
- Заметили вы какую-нибудь разницу, чисто внешнюю, в мелочах, в неприметных деталях? Я имею я виду разницу между вами обоими.
- Никакой. У нас даже кровь одинаковая.- Я рассказал о микроскопе.
- А память? Память детства, юности. Не проверяли?
Я рассказал и о памяти. Мне только непонятно было, куда он клонит. Но он тотчас и объяснил.
- Тогда вопрос адмирала Томпсона, вопрос тревожный, даже пугающий, должен насторожить и нас. Если люди-двойники будут появляться и впредь и если, скажем, появятся неуничтожаемые двойники, то как мы будем отличать человека от его модели? И как они будут отличать себя сами? Здесь, как мне кажется, дело не только в абсолютном сходстве, но и в уверенности каждого, что именно он настоящий, а не синтезированный.
Я вспомнил о спорах со своим злосчастным "дублем" и растерялся. Выручил меня Зернов.
- Любопытная деталь,- сказал он,- двойники появляются всегда после одного и того же сна. Человеку кажется, что он погружается во что-то красное или малиновое, иногда лиловое и всегда густое и прохладное, будто желе или кисель. Эта невыясненная субстанция наполняет его целиком, все внутренности, все сосуды. Я не могу утверждать точно, что наполняет, но человеку именно это кажется. Он не может пошевелиться, словно парализованный, и начинает испытывать ощущение, схожее с ощущением гипнотизируемого: словно кто-то невидимый просматривает его мозг, перебирает каждую его клеточку. Потом алая темнота исчезает, к нему возвращается ясность мысли и свобода движений, он думает, что видел просто нелепый и страшный сон. А через некоторое время появляется двойник. Но после пробуждения человек успел что-то сделать, с кем-то поговорить, о чем-то подумать. Двойник этого не знает. Анохин, очнувшись, нашел не одну, а две "Харьковчанки" с одинаково раздавленным передним стеклом и с одинаково приваренным снегозацепом на гусенице. Для его двойника все это было открытием. Он помнил только то, что помнил Анохин до погружения в алую темноту. Аналогичные расхождения наблюдались и в других случаях. Дьячук после пробуждения побрился и порезал щеку. Двойник явился к нему без пореза. Чохели лег спать, сильно захмелев от выпитого стакана спирта, а встал трезвый, с ясным сознанием. Двойник же появился перед ним, едва держась на ногах, с помутневшими глазами, в состоянии пьяного бешенства. Мне кажется, что именно этот период, точнее, действия человека после его пробуждения от "алого сна" всегда помогут в сомнительных случаях отличить оригинал от копии.
- Вы тоже видели такой сон?- спросил кто-то.
- Видел.
- А двойника у вас не было?
- Вот это меня и смущает. Почему я оказался исключением?
- Вы не оказались исключением,- ответил Зернову его же собственный голос.
Говоривший стоял позади всех, почти в дверях, одетый несколько иначе, чем Зернов. На том был парадный серый костюм, на этом - новом Зернове - старый темно-зеленый свитер, какой носил Зернов в экспедиции. Зерновские же ватные штаны и канадские меховые сапоги, на которые я взирал с завистью во время поездки, дополняли костюм незнакомца. Впрочем, едва ли это был незнакомец. Даже я, столько дней пробывший рядом с Зерновым, не мог отличить одного от другого. Если на трибуне был Зернов, то в дверях стояла его точнейшая копия.
В зале ахнули, кто привстал, растерянно оглядывая обоих, кто сидел с разинутым по-мальчишески ртом, Кедрин с интересом рассматривал двойника, на тонких губах американского адмирала змеилась усмешка: казалось, он был доволен таким неожиданным подтверждением его мысли.
А Зернов-двойник неторопливо прошел к трибуне, провожаемый взглядами, полными такого захватывающего интереса, какого удостаивались, вероятно, редкие мировые знаменитости. Он оглянулся, подвинул стул-табуретку и сел у того же столика, за которым комментировал фильм Зернов. Зрелище не явило собой ничего необыкновенного: сидели два брата-близнеца, встретившиеся после долгой разлуки. Но все понимали: не было ни разлуки, ни братьев. Просто один из сидевших был непонятным человеческому разуму чудом. Только какой? Я понимал теперь адмирала Томпсона.
- Почему ты не появился во время поездки? Я ждал этого,- спросил Зернов номер один. Зернов номер два недоуменно пожал плечами.
- Я помню все до того, как увидел этот розовый сон. Потом провал в памяти. И сразу же я вхожу в этот зал, смотрю, слушаю и, кажется, начинаю понимать...- Он посмотрел на Зернова и усмехнулся.- Как мы похожи все-таки.
- Я это предвидел,- пожал плечами Зернов.
- А я нет. Если бы мы встретились там, как Анохин со своим двойником, я бы ни за что не уступил приоритета. Кто бы доказал мне, что ты настоящий, а я только повторение? Ведь я-это ты, я помню всю свою или твою - уж не знаю теперь чью - жизнь, до мелочей, лучше тебя, вероятно, помню, вероятно, синтезированная память свежее. Антон Кузьмич,- обернулся он к залу,- вы помните наш разговор перед отъездом? Не о проблематике опытов, просто последние ваши слова. Помните?
Профессор Кедрин смущенно замялся.
- Забыл.
- И я забыл,- сказал Зернов номер один.
- Вы постучали мундштуком по коробке "Казбека",- не без нотки превосходства напомнил Зернов номер два,- и сказали: "Хочу бросать, Борис. С завтрашнего дня обязательно".
