Но я все еще не понимал, на какой контакт мог рассчитывать Томпсон с помощью вертолета и аэросаней. Зернов загадочно улыбнулся.
- Газетчики тоже не понимают. Но Томпсон - человек неглупый. Он не подтвердил ни одного приписываемого ему заявления. Не отозвалась ни одна фирма, поставлявшая ему оборудование и снаряжение. Его спрашивают: правда ли, что в имуществе экспедиции имеются баллоны с газом неизвестного состава? Каково назначение приборов, погруженных недавно на теплоход в Копенгагене? Собирается ли он взрывать, просверливать или пробивать силовое поле пришельцев? В ответ Томпсон деловито поясняет, что имущество его экспедиции просматривалось таможенными контролерами и ничего запрещенного к ввозу в Гренландию не содержит. Об особых приборах, якобы погруженных в копенгагенском порту, ему ничего неизвестно. Цели экспедиции - научно-исследовательские, а цыплят он будет считать по осени.
- Откуда же у него деньги?
- Кто знает? Больших денег здесь нет, крупно на него никто не ставит, даже "бешеные". Ведь воюет он не с коммунистами и неграми. Но кто-то его финансирует, конечно. Говорят, какой-то газетный концерн. Как в свое время экспедицию Стэнли в Африку. Сенсация - товар ходкий; можно рискнуть.
Я поинтересовался: связана ли его экспедиция с каким-нибудь решением или рекомендацией конгресса?
- С конгрессом он порвал,- пояснил Зернов.- Еще до открытия объявил в печати, что не считает себя связанным с его будущими решениями. Впрочем, ты еще не знаешь, как сложились дела на конгрессе.
Я действительно не знал, как сложились дела на конгрессе. Я даже не знал, что он открылся в ту самую минуту, когда меня с операционного стола перевозили в палату.
После того, как Совет Безопасности ООН отказался обсуждать феномен розовых "облаков" впредь до решений Парижского конгресса, справедливо считая, что первое слово здесь должно принадлежать мировой науке, атмосфера вокруг конгресса еще более накалилась.
А открылся конгресс, как чемпионат мира по футболу. Были фанфары, флаги наций, приветствия и поздравления от всех научных ассоциаций мира. Правда, более мудрые в зале помалкивали, но менее осторожные уже выступали с декларациями, что тайна розовых "облаков" уже накануне открытия. Конечно, никакого открытия не произошло. Разве только вступительный доклад академика Осовца, выдвинувшего и обосновавшего тезис о миролюбии наших гостей из космоса, сразу же направил работу ученых по твердо намеченному руслу. Но, как говорится, премудрость одна, а мудростей много. О них и говорил мне Зернов с едва скрытым разочарованием. Сталкивались мнения, сшибались гипотезы. Некоторые участники конгресса вообще считали "облака" разновидностью летающих тарелок.
- Если бы ты знал, Юра, сколько еще тугодумов в науке, давно потерявших право называться учеными! - рассказывал Зернов.- Конечно, были и вдумчивые речи, и оригинальные гипотезы, и смелые предложения. Но Томпсон сбежал после первых же заседаний. "Тысяча робких старичков ничего стоящего не придумает",- объявил он атаковавшим его репортерам.
Из всех участников конгресса он пригласил в экспедицию только Зернова, присоединив к нему весь экипаж нашей "Харьковчанки" плюс Ирину. Вместе начинали, вместе продолжим",- сказал он Зернову.
- Я не начинала,- вмешалась Ирина.
- Зато продолжили.
- Где?
- Все той же ночью в отеле "Омон". Спросите у Анохина: он кое-что расскажет.
Я ответил Зернову взглядом, подобным удару шпаги Бонвиля. Ирина оглядывалась то на него, то на меня в состоянии полной растерянности.
- Правда, Юра?
- Правда,- вздохнул я и замолчал.
- Что-нибудь неприятное?
Мое молчание становилось неловким. Поэтому я даже обрадовался, услышав знакомый скрип двери.
- Самое неприятное начнется сейчас,- сказал я, кивая на открытую дверь, в которую уже входил мой белый ангел со шприцем.- Процедура, накую даже друзьям лицезреть не положено.
И целительная терапия профессора Пелетье снова низвергла меня в бездонную пучину.
Конгресс
Я выкарабкался из пучины сна только утром, сразу вспомнил все и разозлился: предстоял еще один день больничного заключения. Появление белого ангела с сервированным на движущемся столике завтраком мне не доставило утешения.
Она протянула мне папку в красном сафьяне.
- Что это?
- Газетные вырезки, которые оставила для вас мадемуазель Ирина. Профессор разрешил.
И то хлеб для человека, умирающего с голоду по информации. Я открыл папку. То был голос мира, донесшийся но мне сквозь никель н стекло клиники, сквозь белый кирпич ее стен, сквозь тьму бездонного сна и блаженство выздоровления. То был голос конгресса, голос доклада академика Осовца, сразу определившего единственно разумную и последовательную позицию человечества по отношению и гостям из космоса.
"Пришельцы подарили человечеству попутно, так сказать, открытые ими богатства, - говорил Осовец. - В отрогах Яблоневого хребта были вскрыты ими богатейшие залежи медной руды, а в Якутии-новые алмазные месторождения. В Антарктиде они открыли нефть, собственными силами произвели бурение и установили вышки оригинальной, доселе нам неизвестной конструкции. Могу вам сообщить, - резюмировал под аплодисменты академик, - что сейчас в Москве подписано соглашение между заинтересованными державами о создании торгово-промышленного акционерного общества под условным названием ОСЭАН, то есть Общества по совместной эксплуатации антарктической нефти".
Академик суммировал и события, связанные с моделированием пришельцами заинтересовавших их явлений земной жизни.
Помимо Сэнд-сити, "всадники" смоделировали курортный городок в Итальянских Альпах, французские пляжи в утренние часы, когда они напоминают лежбища котиков, площадь святого Марка в Венеции и часть лондонского метро. Пассажирский транспорт привлек их внимание во многих странах. Они пикировали на поезда, морские и воздушные лайнеры, сохранившиеся кое-где трамваи, полицейские вертолеты и даже воздушные шары, испытывавшиеся в каком-то любительском состязании под Брюсселем.
Во Франции они проникли на спринтерские гонки на парижском велодроме, в Сан-Франциско - на матч боксеров-тяжеловесов, в Лисабоне - на футбольный матч на Кубок европейских чемпионов, причем игроки потом жаловались журналистам, что красный туман вокруг порой так сгущался, что они не видели ворот противника. В таком же тумане игрались партии одного тура на межзональном шахматном турнире в Цюрихе, два часа заседал правительственный кабинет в Южно-Африканской Республике и сорок минут кормились звери в Лондонском зоопарке.
В списке академика подробно перечислялись все заводы и фабрики, смоделированные пришельцами полностью или частично: где цех, где конвейер, где просто несколько машин и станков, характерных для данного производства и выбранных с безошибочной точностью. Парижские журналисты, комментируя этот выбор, делали любопытные выводы. Одни считали, что "облака" интересуются преимущественно отсталыми видами техники, не менявшейся в своей основе чуть ли не целое столетие и наименее им понятной, вроде способов ювелирной обработки драгоценных камней или бытового применения нашей кухонной посуды. И вот моделируется гранильная мастерская в Амстердаме или фабрика игрушек в Нюрнберге.
Другие, комментируя список Осовца, указывали на повышенный интерес гостей к бытовому обслуживанию населения. "Вы обратили внимание,- писал корреспондент "Пари-миди",- на количество смоделированных парикмахерских, ресторанов, ателье мод и телевизионных студий"! С каким вниманием и выбором копируются магазины и магазинчики, уголки рынков и ярмарок и даже уличные витрины!.. И как варьируются здесь способы моделирования! Иногда "облако" пикирует на "объект" и тотчас уходит, не успев даже вызвать естественной в таких случаях паники.
"Никто не пострадал при этом, никто не понес никаких материальных потерь,- резюмировал академик.- Кроме стула, исчезнувшего вместе с двойником на собрании полярников в Мирном, и автомобиля летчика Мартина, опрометчиво оставленного им в моделированном городе, никто не назовет мне ни одной вещи, уничтоженной или поврежденной нашими космическими гостями".
Выступление советского академика было одобрено подавляющим большинством делегатов, и прения, по сути дела, превратились в обмен репликами и вопросами, отнюдь не полемическими и даже не очень смелыми и уверенными. Выражались, например, опасения в том, что миролюбие пришельцев - только своеобразный камуфляж и что они еще вернутся с другими намерениями.
" - Какими? - уточнял академии.
- Агрессивными.
- С такими техническими возможностями им незачем прибегать к камуфляжу.
- А если это разведка?
- Уже первые встречи показали им разницу наших технических потенциалов.
- А мы разве показали им наш потенциал? - Вопрос задал Томпсон.
- Они его смоделировали.
- Но мы даже не пытались обратить его против их нападения.
- Разве было нападение?
- А вы рискнете утверждать, что оно не последует?
- В доказательство моих утверждений я привел десятки проверенных фактов, в доказательство ваших мы услышали только гипотезы".
После этой бесславной для противников советского академика дискуссии "сомневающиеся", как их прозвали в кулуарах конгресса, стали отыгрываться в комиссиях, особенно в известной бурными заседаниями Комиссии контактов и предположений. Здесь высказывались любые гипотезы, которые тут же ядовито оспаривались. Одна дискуссия переходила в другую, порой удаляясь все больше от первоначального спора, пока не вмешивался электрический гонг председателя. Журналисты даже не прибегали к фельетонизации газетных отчетов. Они просто цитировали стенограммы.
Я взял наудачу одну из вырезок: автор вспоминал Гулливера и снисходительно сожалел о людях, которые не сумели уподобиться лилипутам, не измышлявшим гипотез. Но после выступления Зернова от этой иронической снисходительности не осталось и следа. Когда я развернул принесенные Ириной вечерние выпуски парижских газет, солидарность их на этот раз была совсем иной.
"Загадка решена!". "Русские проникли в тайну розовых "облаков". "Анохин и Зернов устанавливают контакт с пришельцами". "Советы опять удивили мир!" Под этими заголовками бойко рассказывалось о превращении современного Парижа в провинциальный Сен-Дизье времен нацистской оккупации, о чудесной материализации кинозамыслов знаменитого режиссера и о моем поединке с первой шпагой Франции. Последнее особенно восхищало парижан. Обыкновенный киношник, никогда не появлявшийся на фехтовальных дорожках мира, скрестил шпаги с самим Монжуссо. И при этом остался жив. Олимпийский чемпион в этот же вечер дал несколько интервью, и ему вдвое повысили гонорар за участие в фильме. Репортеры, выжав все из Монжуссо и Каррези, бросились на штурм клиники Пелетье, и только ее суровый монастырский устав избавил меня еще от одной пресс-конференции. А Зернову попросту повезло. Воспользовавшись ритуалом, сопровождавшим открытие и закрытие заседаний конгресса, он незаметно скрылся от преследования
В его докладе, подробно пересказанном и прокомментированном, я не нашел для себя ничего нового: все это родилось и сформулировалось в наших спорах о пережитом.
"Нечто поистине сказочное пережили двое русских и один американец за одну ночь в парижском отеле, воскресившую кошмары средневекового романа,- прочел я на первой странице "Пари-жур", рядом с фотографиями - моей, Зернова и Мартина,- Далеко не каждый, мгновенно перенесенный из привычного настоящего в мир материализованных снов и видений, извлеченных из глубин чужой памяти, поведет себя с таким бесстрашием, пониманием обстановки к разумной последовательностью действий. Так можно сказать обо всех трех участниках этой фантастической Одиссеи. Но Зернова следует выделить. Он сделал больше. Борис Зернов первый из ученых нашего мира дал единственно возможный ответ на вопрос, волнующий сейчас миллиарды людей на Земле: почему пришельцы, игнорируя наши попытки контакта, сами не ищут общения с нами? Зернов отвечает: между их и нашей физической и психической жизнью разница гораздо большая, возможно, неизмеримо большая, чем, скажем, между организацией и психикой человека и пчелы. Что получилось бы, если бы они стали искать контакта друг с другом,- пчела своими пчелиными средствами, человек - человеческими? Так возможен ли вообще контакт между двумя еще более различными формами жизни? Мы не нашли его, они нашли. Они могли не показать нам моделей нашего мира, они показали. Зачем? Чтобы изучить наши физические и психические реакции, характер и глубину нашего мышления, его способность постичь и оценить их действия. Они выбрали достойных аргонавтов, но только Зернов оказался Одиссеем: понял и перехитрил богов".
