- К Томпсону, Юрка! Адмирал созывает всех участников экспедиции.
Джиг-со
Мы оказались последними из явившихся и сразу почувствовали атмосферу любопытства и настороженности. Экстренный, даже чрезвычайный характер заседания, назначенного сейчас же вслед за экспериментом, свидетельствовал о колебаниях Томпсона. Обычно склонный к единоличным решениям, он не слишком заботился о коллегиальности. Теперь он, по-видимому, решил узнать мнение большинства.
- Эксперимент удался,- начал без предисловий Томпсон.- Фиолетовый вход уже передвинут на верхние грани купола. В связи с этим я попробую применить кое-что новое. Сверху, с воздуха.
- Бомбу?- спросил кто-то.
- Не говорите глупостей. Мне нужны парашютисты.
Наступило молчание. Сам Томпсон не предусмотрел такой необходимости и не включил в состав экспедиции ни одного парашютиста.
- Я бы прыгнул,- сказал Мартин.- Но кто поведет машину?
Томпсон недовольно пожевал губами. Он всегда это делал, когда сдерживал накипающее раздражение.
- Даже если бы имелся другой пилот, я не послал бы Мартина. То, что он видел, мне представляется направленной галлюцинацией. Гипномиражем. Поэтому сейчас мне нужен другой человек, с другой психикой.
Мы переглянулись. Зернов полностью исключался. Вано повредил руку во время последней поездки. Я покидал самолет в воздухе только два раза в жизни, но без особого удовольствия.
- Я прыгал с вышки,- сказал Дьячук,- но могу рискнуть.
- Я тоже,- присоединилась Ирина.
- Не лезь поперед батьки в пекло,- оборвал я ее.- Операция не для девушек.
Терпеливо пережидавший нашу перепалку Томпсон поинтересовался предметом спора.
- Сформирована группа,- отчеканил я.- Будут прыгать двое: Дьячук и Анохин.
- Я не ошибся в вас,- улыбнулся адмирал.- Человек с характером. Именно то, что мне нужно. Двое - еще лучше.- Он оглядел присутствующих.- Вы свободны, господа.
Перед полетом нас проинструктировали:
- Самолет подымется до двух тысяч метров, зайдет с северо-востока и снизится к цели до трехсот метров над выходом. Опасности никакой: под ногами только воздушная пробка. Пробьете ее-и готово.
Адмирал оглядел каждого из нас и, словно чем-то усомнившись, прибавил:
- А боитесь - можете отказаться. Я не настаиваю.
Я взглянул на Тольку. Тот на меня.
- Старик психует,- сказал по-русски Толька,- уже снимает с себя ответственность. Ты как?
- Железно.
Адмирал молча ждал, вслушиваясь в звучание незнакомого языка.
- Обменялись впечатлениями,- сухо пояснил я.- К полету готовы.
Самолет взмыл с ледяного плато, набрал высоту и пошел на восток, огибая пульсирующие протуберанцы. Потом, развернувшись, круто рванул назад, все время снижаясь. Внизу опасно голубело море бушующего, но негреющего огня. Фиолетовый вход был уже отлично виден - неровная заплата на голубой парче - и казался плоским и твердым, как земля.
- Не робейте,- посочувствовал Мартин.- Не расшибетесь. Что-то вроде пивной пены, чем-то подкрашенной.
Мы прыгнули. Первым Толька, за ним я. Я видел, как он вошел в фиолетовый кратер, словно провалился. А что там, за мутной газовой занавеской,- лед, тьма, смерть от удара или удушья? Я погрузился во что-то темное, не очень ощутимое, не имеющее ни температуры, ни запаха. Только лиловый цвет сменился знакомо красным.
И вдруг, как удар в глаза, голубое небо и город внизу, сначала неясный, едва различимый в туманной сетке, лотом она разошлась, и город приблизился, видимый все более отчетливо. Почему Мартин назвал его Нью-Йорком? Я не был там, не видел его с самолета, но по кинохронике представлял себе, как он выглядит. Этот выглядел иначе: не было тех знакомых по фотографиям примет - ни статуи Свободы, ни Эмпайр-билдинга, ни ущелий с утесами небоскребов. Нет, это был совсем другой город, гораздо более знакомый и близкий.
Подо мной, как гигантская буква "А", построенная в трехмерном пространстве, подымалась ажурная башня Эйфеля. Мимо нее вправо и влево загибалась кривой дугой лента Сены. Для многих с высоты птичьего полета все реки представляются голубыми, даже синими, а мне всегда-зелеными. И эта зеленая Сена загибалась вправо к Иври и влево к Булони. Взгляд сразу нащупал Лувр и вилку реки, зажавшую остров Ситэ. Дворец Юстиции и Нотрдам показались мне сверху двумя каменными кубиками, но я узнал их. Узнал и Триумфальную арку на знаменитой площади, от которой тоненькими лучиками расходился добрый десяток улиц.
- Соврал Мартин,- сказал Толька.- Какой же это Нью-Йорк?
Я оглянулся и увидел его, висевшего рядом в двух метрах на туго натянутых стропах своего парашюта. Именно висевшего, а не падавшего, не плывущего и влекомого ветром, а неподвижно застывшего в таком же странном неподвижном воздухе. Я говорю: в воздухе,- потому что дышалось свободно и легко, как в Приюте одиннадцати у вершины Эльбруса.
- Нет,- сказал я.- Не соврал.
- А что ты видишь?
- По Эйфелевой башне можно судить, что.
- А все-таки это не Париж. Федот, да не тот,- сказал Толька.
- Глупости.
- А где горы в Париже? Пиренеи далеко, Альпы тоже. А это что?
Я взглянул направо и увидел цепь лесистых склонов, увенчанных каменными рыжими пиками в снежных шапках.
- Может быть, это здешние, гренландские?- предположил я.
- Мы внутри купола. Никаких гор кругом. Я еще раз взглянул на горы. Между ними и куполом тянулась синяя полоска воды. Озеро или море?
- Как эта игра называется?- вдруг спросил Толька.
- Какая игра?
- Ну, когда из кусочков что-то клеят. Вроде конструктора.
- Джиг-со
- Сколько одной прислуги в отеле, не считая постояльцев?- размышлял Толька - Человек тридцать Разве все парижане? Кто-нибудь наверняка из Гренобля. Или откуда-нибудь, где горы и море. У каждого свой Париж пополам с Пошехоньем Если все это склеить, модели не будет Не тот Федот
Он повторил предположение Зернова, но я все еще сомневался Значит, игра в кубики? Сегодня построим, завтра сломаем. Сегодня Нью-Йорк, завтра Париж. Сегодня Париж с Монбланом, завтра с Фудзиямой. А почему бы и нет? Может быть, в этой лаборатории идут поиски типического в нашей земной жизни? Может быть, это типическое здесь выверяется и уточняется? Может быть, "не тот Федот" для них именно тот, которого они ищут?
- А почему мы не падаем?- вдруг спросил Тольиа.
- А тебе знакомо явление невесомости?
- В невесомости плаваешь. А я двинуться не могу И парашют как деревянный Что-то держит.
- Не что-то, а кто-то. Гостеприимные хозяева дают урок вежливости незваным гостям.
- Чушь зеленая! - сказал Толька и замолчал, потому что нас вдруг сорвало будто внезапно налетевшим порывом ветра и понесло над Парижем Сначала мы снизились метров на двести Город еще приблизился и стал отчетливее Заклубились черные с проседью дымки над фабричными трубами. Самоходные баржи на Сене стали отличимы от пестрых катерков, как обувные коробки от сигаретных пачек Червячок, медленно ползущий вдоль Сены, превратился в поезд на подъездных путях к Лионскому вокзалу, а рассыпанная крупа на улицах - в цветную мозаику летних костюмов и платьев. Потом нас швырнуло вверх, и город опять стал удаляться и таять Толька взлетел выше и сразу исчез вместе с парашютом в сиреневой пробке. Через две-три секунды окунулся в нее и я, а затем мы оба, как дельфины, подпрыгнули над гранями голубого купола, причем ни один из парашютов не изменил своей формы, словно их все время поддували неощутимые воздушные струи, и нас понесло вниз к белому полотну ледника.
Мы приземлялись медленнее, чем при обычном прыжке с парашютом, но Толька все же упал, и его поволокло по льду. Пока я освободился от стропов и поспешил помочь ему, к нам уже бежали из лагеря, и впереди всех - Томпсон. В расстегнутой куртке и канадских шнурованных сапогах, без шапки, с коротким ежиком седины, он напоминал старого тренера - таких я видел на последней зимней олимпиаде.
- Ну как?- спросил он с привычной повелительностью манеры и тона.
- Нормально,- сказал я
- Мартин уже сигнализировал, что вы оба благополучно вышли из пробки
Я молча пожал плечами Зачем они держали в воздухе Мартина? Чем бы он нам помог, если бы мы неблагополучно вышли из пробки?
- Что там?- наконец спросил Томпсон.
- Джиг-со.- оказал я.
Пари
Мы возвращались в Уманак на вездеходе Адмирал с аппаратурой, которую можно было погрузить на самолет, уже вылетел в Копенгаген.
Там и состоялась его последняя пресс-конференция. Мы слушали ее в радиорубке вездехода и сохранили в магнитофонной записи Вот она. Все возгласы, шум и смех и несущественные реплики с места мы вырезали, оставив только вопросно-ответный костяк.
"- Может быть, командор сделает сначала официальное заявление?
- Оно будет кратким Экспедиция не удалась Не удалось определить ни физико-химическую природу голубого свечения, ни сущность явлений внутри него - я имею в виду пространство, ограниченное протуберанцами.
- Почему?
- Силовое поле, окружающее площадь свечения, оказалось непроницаемым для нашей техники.
- В печать, однако, проникли сведения о его проницаемости.
- Что вы имеете в виду?
- "Фиолетовое пятно"
- Мы видели несколько таких "пятен". Они действительно не защищены силовым полем.
- Только видели или пытались пройти?
- Пытались. И даже прошли. В первом случае- направленная взрывная волна, во втором - сверхскоростная струя водомета В третьем - люди.
- Почему Мартин отказывается давать интервью? Откройте тайну.
- Никакой тайны нет Просто я запретил разглашение сведений о нашей работе
- Кто, кроме Мартина, сумел проникнуть за пределы голубого свечения?
- Двое русских. Кинооператор и метеоролог.
- Каким образом?
- На парашютах.
- А обратно?
- Тоже.
- С парашютом прыгают, а не взлетают Может быть, они воспользовались помощью с вертолета?
- Они не воспользовались помощью с вертолета. Их остановило, выбросило и приземлило силовое поле.
- Что они видели?
- Спросите у них, когда состав экспедиции будет распущен. Я думаю, что все, виденное ими,- внушенный мираж.
- С какой целью?
- Не знаю.
- Нам известно, что летчик видел Нью-Йорк, а русские - Париж. Кое-кто предполагает, что это действительная модель, как и Сэнд-сити.
- Мое мнение вы уже слышали. А кроме того, площадь голубого свечения не столь велика, чтобы построить на ней два таких города, как Нью Йорк и Париж.
КОММЕНТАРИЙ ЗЕРНОВА Мистер Томпсон не точен Имеется в виду не постройка, а воспроизведение зрительных образов, какие пришельцам удалось записать Как в монтажной съемочной группы Что-то отбирается, просматривается и подгоняется А нашим ребяткам и Мартину просто повезло. их пустили в монтажную с черного входа".
Так мы коротали часы по дороге в Уманак, самой удивительной дороге в мире Таких машин нет, чтобы создать столь идеальную плоскость дороги. Но вездеход все-таки стал Отказала гусеница, или что-то заело в моторе Вано не объяснил Только буркнул: "Говорил, наплачемся". Прошел час, давно уже ушли вперед и наш коллега-вездеход и его санный хвост, а у нас все еще продолжался ремонт. Моих спутников, однако, это не раздражало: все работали. Зернов - над какими-то записями. Ирина - над корреспонденцией для женского журнала Толька вычерчивал одному ему понятные карты, испещренные витками и стрелочками, лишь я шагал как неприкаянный, всем мешая. Наконец меня просто выставили - погулять и поснимать что-нибудь для потомства.
Я вышел с камерой. Что там снимать, кроме последнего льда на Земле? Но все-таки вышел. Вано с предохранительным щитком на лице сваривал лопнувшие звенья гусеницы. Я посмотрел назад, вперед и вдруг заинтересовался. Примерно на расстоянии километра перед нами посреди безупречного ледяного шоссе торчало что-то большое и ярко-красное, похожее на поджавшего ноги мамонта, если бы водились мамонты с такой красной шкурой
Я подошел к Вано.
- Будь другом, посмотри на дорогу. Он посмотрел
- А на что смотреть? На рыжий камень?
- Он не рыжий, а красный
- Здесь все камни красные.
- Сюда ехали, его не было.
Вано посмотрел еще раз, но не заинтересовался. Тогда я решил подойти поближе. Сначала этот предмет не вызывал никаких ассоциаций, но я все силился что-то вспомнить, приближаясь к нему. Бывает так, что забудешь что-то очень знакомое, мучительно пытаешься вспомнить и не можешь.
