он боялся, что мысли у него спутаются и что этим он выдаст свое душевное
смятение. Притом его мучила страшная мысль: а вдруг он начнет дрожать?
Экипаж вскоре выехал за город. Было около девяти. В это морозное зим-
нее утро вся природа казалась искрящейся, ломкой и твердой, как хрус-
таль. Каплями ледяного пота висел на деревьях иней; земля под ногами
звенела; в сухом воздухе далеко разносился малейший звук; голубое небо
блестело, как зеркало, и в нем, ослепительное и тоже холодное, проплыва-
ло солнце, посылая окоченевшему миру свои негреющие лучи.
- Пистолеты я купил у Гастин-Ренета, - обращаясь к Дюруа, сказал Жак
Риваль. - Он же сам их и зарядил. Ящик запечатан. Впрочем, придется бро-
сить жребий, из чьих пистолетов стрелять: из ваших или из его.
- Благодарю, - машинально ответил Дюруа.
С целью предотвратить малейшую ошибку со стороны своего подопечного
Риваль дал ему подробные указания. Каждое из них он повторял по нес-
кольку раз:
- Когда спросят: "Готовы?" - отвечайте громко "Да!" Когда скомандуют:
"Стреляйте!" быстро поднимите руку и спустите курок прежде, чем скажут
"Три!"
"Когда скомандуют: "Стреляйте!" - я подниму руку, - твердил про себя
Дюруа, - когда скомандуют: "Стреляйте!" - я подниму руку, когда скоман-
дуют: "Стреляйте!" - я подниму руку".
Для того чтобы наставления Риваля запечатлелись у него в памяти, он
зубрил их, как школьник, до тех пор, пока они не набили ему оскомины:
"Когда скомандуют: "Стреляйте!" - я подниму руку".
Въехав в лес, ландо свернуло направо, в аллею, потом опять направо.
Риваль резким движением распахнул дверцу и крикнул кучеру:
- Сюда, по этой дорожке.
Это была торная дорога, тянувшаяся между двумя перелесками; на де-
ревьях дрожали сухие листья с ледяной бахромкой.
Дюруа все еще бормотал себе под нос?
- Когда скомандуют: "Стреляйте!" - я подниму руку.
Вдруг ему пришла мысль, что катастрофа с экипажем могла бы уладить
все. Вывалиться из ландо, сломать себе ногу - как бы это было хорошо!..
Но тут он заметил, что на краю прогалины стоит экипаж, а поодаль чет-
веро мужчин топчутся на месте, чтобы согреть ноги. Ему даже пришлось
раскрыть рот - так у него захватило дыхание.
Сначала вышли секунданты, за ними врач и Дюруа. Риваль взял ящик с
пистолетами и вместе с Буаренаром пошел навстречу двум незнакомцам. Дю-
руа видел, как они церемонно раскланялись и вчетвером двинулись вперед
по прогалине, глядя то себе под ноги, то на деревья, будто искали что-то
улетевшее или упавшее наземь. Потом отсчитали шаги и с силой воткнули в
мерзлую землю две палки. Затем опять сбились в кучу и стали делать такие
движения, точно играли в орлянку.
- Вы себя хорошо чувствуете? - обратился к Дюруа Ле Брюман. - Вам ни-
чего не требуется?
- Нет, ничего, благодарю вас.
Дюруа казалось, будто он сошел с ума, будто ему снится сон, будто он
грезит, будто что-то сверхъестественное обступило его со всех сторон.
Боится ли он? Пожалуй, да! Он сам не знал. Все вокруг него преобрази-
лось.
- Вернулся Жак Риваль и с довольным видом шепнул ему:
- Все готово. С пистолетами нам повезло.
Дюруа это было совершенно безразлично.
С него сняли пальто. Он не противился. Затем ощупали карманы сюртука,
чтобы удостовериться, не защищен ли он бумажником или чем-нибудь вроде
этого.
"Когда - скомандуют: "Стреляйте!" - я подниму руку", - как молитву
твердил он про себя.
Потом его подвели к одной из воткнутых в землю палок и сунули в руку
пистолет. Тут только он заметил, что впереди, совсем близко, стоит лысый
пузан в очках. Это и был его противник.
Он видел его очень ясно, но думал об одном: "Когда скомандуют: "Стре-
ляйте!" - я подниму руку и спущу курок". Внезапно мертвую тишину леса,
нарушил чей-то голос, как бы донесшийся издалека:
- Готовы?
- Да! - крикнул Жорж.
- Стреляйте! - скомандовал тот же голос.
Дюруа ничего уже больше не улавливал, не различал, не сознавал, он
чувствовал лишь, что поднимает руку и изо всех сил нажимает спусковой
крючок.
Но он ничего не услышал.
Однако он тотчас же увидел дымок около дула своего пистолета. Чело-
век, стоявший против него, не шевельнулся, не изменил положения, и над
его головой тоже вилось белое облачко.
- Они выстрелили оба. Все было кончено.
Секунданты и врач осматривали его, ощупывали, расстегивали одежду, с
тревогой в голосе спрашивали:
- Вы не ранены?
- Кажется, нет, - ответил он наугад.
Лангремон тоже был невредим.
- С этими проклятыми пистолетами всегда так, - проворчал Риваль, -
либо промах, либо наповал. Мерзкое оружие!
Дюруа не двигался. Он обомлел от радости и изумления. "Дуэль кончи-
лась!" Пришлось отнять у него пистолет, так как он все еще сжимал его в
руке. Теперь ему казалось, что он померялся бы силами с целым светом.
Дуэль кончилась. Какое счастье! Он до того вдруг осмелел, что готов был
бросить вызов кому угодно.
Секунданты поговорили несколько минут и условились встретиться в тот
же день для составления протокола, потом все снова сели в экипаж, и ку-
чер, ухмыляясь, щелкнул бичом.
Некоторое время спустя оба секунданта, Дюруа и врач уже завтракали в
ресторане и говорили о поединке. Дюруа описывал свои ощущения:
- Я нисколько не волновался. Нисколько. Впрочем, вы это и сами, на-
верно, заметили?
- Да, вы держались хорошо, - подтвердил Риваль.
В тот же день Дюруа получил протокол, - он должен был поместить его в
хронике. Сообщение о том, что он "обменялся с г-ном Луи Лангремоном дву-
мя выстрелами", удивило его, и, слегка смущенный, он спросил Риваля:
- Но ведь мы выпустили по одной пуле?
Риваль усмехнулся.
- Да, по одной... каждый - по одной... значит, всего две.
Объяснение Риваля удовлетворило Дюруа, и он не стал в это углуб-
ляться.
Старик Вальтер обнял его:
- Браво, браво, вы не посрамили "Французской жизни", браво!
Вечером Жорж показался в редакциях самых влиятельных газет и в самых
модных ресторанах. Со своим противником он встретился дважды, - тот, ви-
димо, тоже счел нужным показать себя.
Они не поклонились друг другу. Они обменялись бы рукопожатием только
в том случае, если бы один из них был ранен Впрочем, оба клялись, что
слышали, как над головой у них просвистели пули.
На другой день, около одиннадцати, Дюруа получил "голубой листочек":
"Боже, как я боялась за тебя! Приходи скорей на Константинопольскую,
я хочу поцеловать тебя, моя радость Какой ты смелый.
Обожающая тебя Кло"
Когда он пришел на свидание, она бросилась к нему в объятия и покрыла
поцелуями его лицо.
- Дорогой мой, если б ты знал, как взволновали меня сегодняшние газе-
ты! Ну, рассказывай же! С самого начала. Я хочу знать, как это было.
Он вынужден был рассказать ей все до мелочей.
"Воображаю, какую ты ужасную ночь провел перед дуэлью, - воскликнула
он".
- Да нет. Я отлично спал.
- Я бы на твоем месте не сомкнула глаз. А как прошла самая дуэль?
Он тут же сочинил драматическую сцену:
- Когда мы стали друг против друга в двадцати шагах" - расстояние
всего лишь в четыре раза больше, чем эта комната, - Жак спросил, готовы
ли мы, и скомандовал: "Стреляйте" В ту же секунду я поднял руку, вытянул
ее по прямой линии и стал целить в голову, - это была моя ошибка. Писто-
лет мне попался с тугим курком, а я привык к легкому спуску, - в ре-
зультате сопротивление спускового крючка отклонило выстрел в сторону. Но
все-таки я чуть-чуть в него не попал. Он тоже здорово стреляет, мерза-
вец. Пуля оцарапала мне висок. Я почувствовал ветер.
Сидя у Дюруа на коленях, г-жа де Марель сжимала его в своих объятиях,
- она точно желала разделить грозившую ему опасность.
- Ах, бедняжка, бедняжка, - шептала она.
Когда он кончил свой рассказ, г-жа де Марель воскликнула:
- Ты знаешь, я не могу больше жить без тебя! Я должна с тобой ви-
деться, но, пока муж в Париже, это невозможно Утром я могла бы вырваться
на часок и забежать поцеловать тебя, когда ты еще в постели, но в твой
ужасный дом я не пойду. Как быть?
Дюруа пришла в голову счастливая мысль.
- Сколько ты здесь платишь? - спросил он.
- Сто франков в месяц.
- Ну так вот: я обоснуюсь в этих комнатах и буду платить за них сам.
Теперь моя квартира меня уже не устраивает.
- Нет. Я не согласна, - подумав несколько секунд, возразила она.
Он удивился:
- Почему?
- Потому...
- Это не объяснение. Здесь мне очень нравится. Кончено Я остаюсь, -
Он засмеялся. К тому же квартира снята на мое имя.
Она стояла на своем:
- Нет, нет, я не хочу...
- Да почему же?
В ответ он услышал ее ласковый шепот:
- Потому что ты будешь приводить сюда женщин, а я этого не хочу.
Он возмутился:
- Да я и за что на свете! Обещаю тебе.
- Нет, будешь.
- Клянусь...
- Правда?
- Правда. Честное слово. Это наш дом и больше ничей.
Она порывисто обняла его.
- Ну хорошо, мой дорогой. Но знай: если ты меня хоть раз обманешь,
один-единственный раз, - между Нами все будет кончено, навсегда.
Дюруа снова разуверил ее, дал клятву, и в конце концов они решили,
что он переедет сегодня же, а она будет забегать к нему по дороге.
- Во всяком случае, приходи к нам завтра обедать, - сказала она. -
Мой муж от тебя в восторге.
Он был польщен.
- Вот как! В самом деле?
- Ты его пленил. Да, слушай, ты мне говорил, что ты вырос в деревне,
в имении, правда?
- Да, а что?
- Значит, ты немного смыслишь в сельском хозяйстве?
- Да.
- Ну так поговори с ним о садоводстве, об урожаях, - он это страшно
любит.
- Хорошо Непременно.
Дуэль вызвала у нее прилив нежности к нему, и, перед тем как уйти,
она целовала его без конца.
Идя в редакцию, Дюруа думал о ней:
"Что за - странное существо! Порхает по жизни, как птичка! Никогда не
угадаешь, что может ей взбрести на ум, что может ей прийтись по вкусу! И
какая уморительная пара! Зачем проказнице-судьбе понадобилось сводить
этого старца с этой сумасбродкой? Что побудило ревизора железных дорог
жениться на этой сорвиголове? Загадка! Кто знает" Быть может, любовь?
Во всяком случае, - заключил он, - она очаровательная любовница. Надо
быть круглым идиотом, чтобы ее упустить".
VIII
Дуэль выдвинула Дюруа в разряд присяжных фельетонистов "Французской
жизни". Но так как ему стоило бесконечных усилий находить новые темы, то
он специализировался на трескучих фразах о падении нравов, о всеобщем
измельчании, об ослаблении патриотического чувства и об анемии нацио-
нальной гордости у французов. (Он сам придумал это выражение - "Анемия
национальной гордости", и был им очень доволен).
И когда г-жа де Марель, отличавшаяся скептическим, насмешливым и яз-
вительным, так называемым парижским складом ума, надеваясь над его тира-
дами, уничтожала их одной какой-нибудь меткой остротой, он говорил ей с
улыбкой:
- Ничего! Мне это пригодится в будущем.
Жил он теперь на Константинопольской; он перенес сюда свой чемодан,
щетку, бритву и мыло, в этом и заключался весь его переезд. Каждые
два-три дня, пока он еще лежал в постели, к нему забегала г-жа де Ма-
рель; не успев согреться, она быстро раздевалась, чтобы сейчас же юрк-
нуть к нему под одеяло, и долго еще не могла унять дрожи.
По четвергам Дюруа обедал у нее и, чтобы доставить мужу удовольствие,
толковал с ним о сельском хозяйстве. Но он и сам любил деревню, и оба
иной раз так увлекались беседой, что забывали про свою даму, дремавшую
на диване.
Лорина тоже засыпала, то на коленях у отца, то на коленях у Милого
друга.
По уходе журналиста г-н де Марель неукоснительно замечал тем настави-
тельным тоном, каким он говорил о самых обыкновенных вещах:
- Очень милый молодой человек. И умственно очень развит.
