- Кончился, - сказала она.
К Дюруа вернулось его обычное спокойствие, и, облегченно вздохнув, он
прошептал:
- Я думал, это дольше протянется.
Не успел пройти первый столбняк, не успели высохнуть первые слезы,
как уже начались заботы и хлопоты, неизбежно связанные с присутствием в
доме покойника. Дюруа бегал до поздней ночи.
Вернулся он голодный как волк. Вместе с ним немного поела и г-жа Фо-
рестье. После ужина оба перешли в комнату, где лежал покойник и где им
предстояло провести всю ночь.
Две свечи горели на ночном столике, около тарелки с водой, в которой
плавала ветка мимозы, - традиционной ветки букса достать не удалось.
Они сидели вдвоем, молодой человек и молодая женщина, возле того, кто
уже не существовал более. Молча, задумчиво смотрели они на него.
Полумрак, обволакивавший труп Форестье, пугал Жоржа, но он упорно
продолжал рассматривать его. Дрожащее пламя свечи подчеркивало худобу
этого высохшего лица, приковавшего к себе, приворожившего и мысль и
взгляд Дюруа. Вот он, Шарль Форестье, его друг, с которым он беседовал
еще вчера! Как ужасна и непостижима эта полная гибель живого существа!
О, теперь у него все время звучали в ушах слова истерзанного страхом
смерти Норбера де Варена: "Никто оттуда не возвращается!" Народятся мил-
лионы, миллиарды почти во всем подобных ему существ, у которых все бу-
дет, как у него: и глаза, и нос, и рот, и мыслящий череп, но - тому, кто
лежит сейчас на этой кровати, уже не воскреснуть вновь.
Столько-то лет он жил, как все люди, ел, смеялся, на что-то надеялся,
кого-то любил. А теперь все для него кончено, кончено навсегда. Вот она,
жизнь! Каких-нибудь несколько дней, а затем - пустота! Ты появляешься на
свет, ты растешь, ты счастлив, ты чего-то ждешь, затем умираешь. Кто бы
ты ни был" - мужчина ли, женщина ли, - прощай, ты уже не вернешься на
землю! И все же каждый из нас несет в себе лихорадочную и неутолимую
жажду бессмертия, каждый из нас представляет собой вселенную во вселен-
ной, и каждый из нас истлевает весь, без остатка, чтобы стать удобрением
для новых всходов. Растения, животные, люди, звезды, миры - все зарожда-
ется и умирает для того, чтобы превратиться во что-то иное. Но ни одно
существо не возвращается назад - будь то насекомое, человек или планета!
Неизъяснимый, безмерный, гнетущий ужас камнем лежал на сердце Дюруа,
- ужас перед этим неизбежным беспредельным небытием, без конца поглощаю-
щим все эти столь жалкие и столь быстротекущие жизни. Он уже склонял го-
лову перед нависшей над ним угрозой. Он думал о насекомых, которые живут
всего лишь несколько часов, о животных, которые живут всего лишь нес-
колько дней, о людях, которые живут всего лишь несколько лет, о матери-
ках, которые существуют всего лишь несколько столетий. Какая между ними
разница? Разница в нескольких солнечных восходах - только и всего.
Чтобы не смотреть на труп, он отвел глаза в сторону.
Госпожа Форестье сидела, опустив голову, - казалось, ее тоже одолева-
ли мрачные мысли. Белокурые волосы так красиво оттеняли ее печальное ли-
цо, что внутри у Дюруа шевельнулось какое-то сладкое чувство, словно в
его сердце заронила свой луч надежда. О чем горевать, когда вся жизнь
еще впереди?
Он стал смотреть на г-жу Форестье. Погруженная в свои мысли, она не
замечала его. "Вот оно, единственное утешение в жизни - любовь! - гово-
рил он себе. - Держать в объятиях любимую женщину - вот он, верх челове-
ческого блаженства!"
Какое счастье выпало на долю покойному - найти такую умную, обая-
тельную спутницу жизни! Как они познакомились? Как она согласилась выйти
за этого малого, который не мог похвастаться ни умом, ни богатством? Как
ей в конце концов удалось сделать из него человека?
У каждого свои тайны, решил он. И тут ему пришли на память все эти
толки о графе Водреке, который якобы дал ей приданое и выдал замуж.
Что она будет делать теперь? Кого выберет себе в мужья? Депутата, как
думает г-жа де Марель, или молодого человека, подающего надежды, второго
Форестье, только повыше сортом? Есть ли у нее уже теперь твердые намере-
ния, замыслы, планы? Как бы хотелось ему все это знать! Но почему его
так волнует ее судьба? Задав себе этот вопрос, он тут же почувствовал,
что его беспокойство вызвано одним из тех неясных и тайных умыслов, ко-
торые мы скрываем даже от самих себя и которые мы обнаруживаем лишь пос-
ле того, как пороемся в тайниках собственной души.
Да, почему бы ему не попробовать покорить ее? В какую мощную и гроз-
ную силу вырос бы он при ее поддержке! Как быстро, уверенно и как далеко
шагнул бы он сразу!
И почему бы ему не добиться успеха? Он чувствовал, что нравится ей,
что она питает к нему больше, чем симпатию, - особого рода склонность,
которая возникает у родственных натур и которую подогревает не только
взаимное влечение, но в существующий между ними молчаливый заговор. Она
знала, что он умен, решителен, цепок; он должен был внушать ей доверие.
Не к нему ли обратилась она в трудную минуту? И зачем она его вызва-
ла? Не значит ли это, что она уже сделала для себя выбор, что она уже
решила для себя что-то, в чем-то призналась ему? Не потому ли он пришел
ей на память, что в ту самую минуту, когда ей предстояло овдоветь, она
уже начала думать о том, кто будет теперь ее спутником жизни, ее союзни-
ком?
Ему не терпелось знать все, выпытать у нее все, проникнуть в ее сок-
ровенные замыслы. Послезавтра он должен уехать, ему неудобно оставаться
в этом доме вдвоем с молодой женщиной. Значит, мешкать нельзя, надо еще
до отъезда осторожно и деликатно выведать ее намерения, не допустить,
чтобы она передумала, уступила домогательствам кого-то другого и, быть
может, безвозвратно связала себя обещанием.
Глубокая тишина стояла в комнате: слышно было лишь металлическое мер-
ное тиканье каминных часов.
- Вы, наверно, очень устали? - спросил Дюруа.
- Да, - ответила она. - Не столько устала, сколько подавлена.
Странно прозвучали их голоса в этой мрачной комнате, и они это по-
чувствовали. Оба внезапно посмотрели на мертвеца, словно ожидая, что,
как это бывало с Форестье раньше, всего несколько часов назад, он заше-
велится и станет прислушиваться к их разговору.
- Да, это страшный удар для вас, - снова заговорил Дюруа, - весь ук-
лад жизни нарушен, все перевернуто вверх дном, я какое сильное душевное
потрясение!
Ответом ему был глубокий вздох.
- Как тяжело должно быть молодой женщине остаться одной! - добавил
он.
Она промолчала.
- Во всяком случае, я прошу вас помнить наш уговор, - прошептал Дюруа
- Вы можете располагать мною, как вам заблагорассудится. Я в вашей влас-
ти.
Госпожа Форестье бросила на него грустный и нежный взгляд, один из
тех взглядов, которые переворачивают нам душу.
- Благодарю вас, вы добрый, прекрасный человек, - протягивая ему ру-
ку, сказала она - Если б я могла, если б я смела что-нибудь сделать для
вас, я тоже сказала бы вам: "Рассчитывайте на меня".
Он взял протянутую ему руку и, испытывая страстное желание поцеловать
ее, задержал ее и стиснул в своей. Затем, осмелев, медленно поднес ее к
губам, и губы его ощутили прикосновение тонкой, горячей, вздрагивавшей
надушенной кожи.
Почувствовав, что эта дружеская ласка становится чересчур продолжи-
тельной, он разжал пальцы. И маленькая ручка г-жи Форестье вяло опусти-
лась на ее колено.
- Да, я теперь совсем одна, но я постараюсь быть твердой, - очень
серьезно проговорила она.
Он не знал, как ей намекнуть, что он был бы счастлив, счастлив впол-
не, если б она согласилась стать его женой. Разумеется, он не может за-
говорить с ней об этом сейчас, в комнате, где лежит покойник. Впрочем,
пожалуй, можно было бы придумать какую-нибудь многозначительную, учти-
вую, хитросплетенную фразу, состоящую из слов, которые лишь намекают на
глубоко запрятанный в ней смысл, изобилующую строго обдуманными фигурами
умолчания, способными выразить все, что угодно.
Но у Дюруа было такое чувство, точно этот труп, окоченелый труп, ле-
жит не перед ними, а между ними, и это его стесняло.
Кроме того, в спертом воздухе комнаты ему уже некоторое время чудился
смрад, зловонное дыхание этой разлагающейся груди, запах падали, которым
бедный мертвец обдает" еще лежа в постели, бодрствующих родственников,
ужасный запах, которым он потом наполняет свой тесный гроб.
- Нельзя ли открыть окно? - спросил Дюруа - По-моему, здесь тяжелый
воздух.
- Конечно, - ответила она. - Мне тоже так показалось.
Он отворил окно В комнате сразу повеяло благоуханной ночной прохла-
дой, всколыхнувшей пламя свечей. Луна, как и в прошлый вечер, щедро из-
ливала свой тихий свет на белые стены вилл, на широкую сверкающую водную
гладь. Дюруа дышал полной грудью, в душу к нему словно хлынул поток на-
дежд, трепетная близость счастья словно отрывала его от земли.
- Подышите свежим воздухом, - сказал он, обернувшись. - Ночь дивная.
Госпожа Форестье спокойно подошла к окну, стала рядом с ним и облоко-
тилась на подоконник.
- Выслушайте меня, - шепотом заговорил он, - я хочу, чтобы вы меня
правильно поняли. Главное, не сердитесь на то, что я в такой момент го-
ворю о подобных вещах, но ведь я послезавтра уезжаю, а когда вы верне-
тесь в Париж, быть может, будет уже поздно. Так вот...
Я бедняк, у меня нет ни гроша за душой и пока еще никакого определен-
ного положения, это вам известно. Но у меня есть воля, мне кажется, я не
глуп и стою на верном пути. Человек, достигший своей цели, весь налицо.
О человеке, только еще начинающем жить, трудно сказать, что из него вый-
дет. В этом есть своя дурная и своя хорошая сторона. Короче, я как-то
сказал вам, когда был у вас, что моя заветная мечта - жениться на такой
женщине, как вы. Теперь я повторяю то, что сказал тогда. Не отвечайте
мне пока ничего. Выслушайте меня до конца. Я не делаю вам сейчас предло-
жения. В таком месте и в такую минуту это было бы отвратительно. Мне
важно, чтобы вы знали, что одно ваше слово может меня осчастливить, что
вы можете сделать меня, хотите - ближайшим своим другом, хотите - мужем,
как вам будет угодно, что мое сердце и вся моя жизнь принадлежат вам. Я
не хочу, чтобы вы мне отвечали сейчас, я не хочу вести этот разговор в
такой обстановке. Когда мы встретимся в Париже, вы мне дадите понять,
как вы решили. А до тех пор - ни слова, согласны?
Все это он проговорил, не глядя на нее, точно роняя слова в раскинув-
шуюся перед ним ночь. Она, казалось, не слушала, - так неподвижно она
стояла, тоже глядя прямо перед собой, устремив рассеянный и вместе с тем
пристальный взгляд в широкую даль, освещенную бледной луной.
Они еще долго стояли рядом, касаясь друг друга локтями, задумчивые и
молчаливые.
- Становится свежо, - наконец прошептала она и отошла к кровати.
Дюруа последовал за ней.
Убедившись, что от трупа действительно идет запах, он отодвинул крес-
ло: он все равно не вынес бы долго этого зловония.
- Утром надо будет положить его в гроб, - заметил он.
- Да, да, я уже распорядилась, столяр придет к восьми.
- Бедняга! - со вздохом сказал Дюруа.
У нее тоже вырвался вздох - тяжелый вздох унылой покорности.
Теперь они реже смотрели на него; оба такие же смертные, как и он,
они свыкались с мыслью о смерти, в глубине души примиряясь с уходом в
небытие, с тем, что еще совсем недавно волновало и возмущало их.
Молча сидели они, из приличия стараясь не засыпать. Но около полуночи
Дюруа заснул первый. А когда проснулся, то увидел, что г-жа Форестье то-
же дремлет, и, устроившись поудобнее, снова закрыл глаза.
- Черт возьми, куда лучше в своей постели! - проворчал он.
Его разбудил какой-то стук. Вошла сиделка. Было уже совсем светло.
Г-жа Форестье сидела против него; спросонья она тоже, видимо, не сразу
