вовсе ничего не объясним. Как зовут вашего отца?
- Александр.
- Александр, Александр, - несколько раз повторила она, прислушиваясь
к звучанию этого слова, потом взяла чистый лист бумаги и написала:
"Господин и госпожа Александр Дю Руа де Кантель имеют честь сообщить
вам о бракосочетании их сына Жоржа Дю Руа де Кантель с госпожой Мадленой
Форестье".
Она издали взглянула на свое рукописание и, довольная эффектом, зая-
вила:
- При известной сноровке можно добиться чего угодно.
Выйдя от нее с твердым намерением именоваться впредь "Дю Руа" и даже
"Дю Руа де Кантель", он почувствовал, что вырос в собственных глазах.
Походка у него стала еще более молодцеватой, голову он держал выше, а
его усы были теперь особенно лихо закручены, - так, по его мнению, дол-
жен был выглядеть дворянин. Он находился в таком приподнятом состоянии,
что ему хотелось объявить первому встречному:
- Меня зовут Дю Руа де Кантель.
Но, вернувшись домой, он с беспокойством подумал о г-же де Марель и
тотчас же написал письмо, в котором назначил ей свидание на завтра.
Затем, с той же врожденной беспечностью, благодаря которой он ко все-
му относился легко, Дюруа махнул на это рукой и начал писать бойкую
статью о новых налогах, которые он предлагал установить в целях укрепле-
ния государственного бюджета.
За частицу, указывающую на дворянское происхождение, он считал нужным
взимать сто франков в год, а за титул, начиная с баронского и кончая
княжеским, от пятисот до тысячи франков.
Подписался он: "Д. де Кантель".
На другой день из "голубого листочка", посланного ему любовницей, он
узнал, что она будет у него в час.
Дюруа ждал ее с некоторым волнением; он решил сразу приступить к де-
лу, сказать ей все напрямик и только потом, когда острая боль пройдет,
привести убедительные доводы, объяснить ей, что он не может оставаться
холостяком до бесконечности и что раз г-н де Марель упорно не желает
отправляться на тот свет, то ему пришлось подумать о законной супруге.
И все же ему было не по себе. Когда раздался звонок, у него сильно
забилось сердце.
Она бросилась к нему:
- Здравствуй, Милый друг!
Холодность его объятий не укрылась от г-жи де Марель.
- Что с тобой? - внимательно посмотрев на него, спросила она.
- Сядь, - сказал он. - Нам надо серьезно поговорить.
Не снимая шляпы, а лишь приподняв вуалетку, г-жа де, Марель села в
ожидании.
Дюруа опустил глаза - он собирался с мыслями.
- Дорогая моя, - медленно заговорил он, - меня очень волнует,
расстраивает и огорчает то, что я должен тебе сообщить. Я горячо люблю
тебя, люблю всем сердцем, и боязнь причинить тебе горе удручает меня
сильней, чем самая новость.
Госпожа де Марель побледнела и начала дрожать.
- Что случилось? Ну, говори! - прошептала она.
Тогда он печально и в то же время решительно, с той притворной
грустью в голосе, с какой обыкновенно извещают о приятной неприятности,
проговорил:
- Дело в том, что я женюсь.
Из груди у нее вырвался болезненный стон, - так стонут женщины перед
тем, как лишиться чувств, ей стало душно, она задыхалась и не могла вы-
говорить ни слова.
- Ты себе не представляешь, сколько я выстрадал, прежде чем прийти к
этому решению, - видя, что она молчит, продолжал он - Но у меня нет ни
денег, ни определенного положения. Я одинок, я затерян в Париже. Мне
нужно, чтобы около меня находился человек, который помогал бы мне сове-
тами, утешал бы меня, служил мне опорой. Я искал союзницу, подругу жиз-
ни, и я ее нашел!
Дюруа смолк в надежде, что она что-нибудь ответит ему, - он ждал
вспышки гнева, резкостей, оскорблений.
Она прижала руку к сердцу словно для того, чтобы сдержать его биение.
Дышала она все так же прерывисто, тяжело, отчего высоко поднималась ее
грудь и вздрагивала голова.
Он взял ее руку, лежавшую на спинке кресла, но она резко отдернула
ее.
- О боже! - в каком-то оцепенении прошептала она.
Он опустился на колени, но дотронуться до нее не посмел: любая дикая
выходка с ее стороны не испугала бы его так, как ее молчание.
- Кло, моя маленькая Кло, - пробормотал он, - войди в мое положение,
постарайся меня понять. Ах, если бы я мог на тебе жениться, - какое это
было бы счастье! Но ты замужем. Что же мне остается делать? Подумай са-
ма, подумай сама! Я должен занять положение в обществе, а для этого не-
обходим семейный очаг. Если бы ты знала!.. Бывали дни, когда я готов был
убить твоего мужа...
Его мягкий, вкрадчивый, чарующий голос звучал, как музыка.
Две крупные слезы, выступив на ее неподвижных глазах, покатились по
щекам, а на ресницах меж тем повисли другие.
- Не плачь, Кло, не плачь, умоляю тебя! - шептал он. У меня душа раз-
рывается.
Чувство собственного достоинства и женская гордость заставили ее сде-
лать над собой огромное усилие.
- Кто она? - тем сдавленным голосом, какой появляется у женщины, ког-
да ее душат рыдания, спросила г-жа де Марель.
Он помедлил секунду, затем, поняв, что это неизбежно, ответил:
- Мадлена Форестье.
Госпожа де Марель вздрогнула всем телом - и окаменела вновь; погру-
женная в свои размышления, она словно не замечала, что он все еще стоит
перед ней на коленях.
А прозрачные капли, одна за другой, все текли и текли у нее по щекам.
Она встала. Дюруа понял, что она хочет уйти, не сказав ему ни слова,
не бросив ни единого упрека, но и не простив его. Он был обижен, оскорб-
лен этим до глубины души. Пытаясь удержать ее, он обхватил ее полные но-
ги и почувствовал сквозь материю, как они напряглись, ощутил их сопро-
тивление.
- Не уходи так, заклинаю тебя, - молил Жорж.
Она бросила на него сверху вниз замутненный слезою отчаянный взгляд,
тот чудный и грустный взгляд, в котором женщина выражает всю свою душев-
ную боль.
- Мне... нечего сказать... - прошептала она, - мне... нечего здесь
больше делать... Ты... ты прав... ты... ты... ты сделал хороший выбор...
Высвободившись резким движением, она пошла к выходу, и он не удержи-
вал ее более.
Поднимаясь с колен, Жорж испытывал такое чувство, точно его хватили
обухом по голове. Но он быстро овладел собой.
- Ну что ж, тем хуже или, верней, тем лучше, - сказал он себе. - Дело
обошлось... без скандала. А мне того и надо.
Почувствовав, что с души у него свалилась огромная тяжесть, по-
чувствовав, что он свободен, ничем не связан, что теперь ничто не мешает
ему начать новую жизнь, упоенный удачей, не зная, куда девать избыток
сил, он с такой яростью принялся бить кулаками в стену, точно вступал в
единоборство с самой судьбой.
На вопрос г-жи Форестье: "Вы сказали госпоже де Марель?" - он с не-
возмутимым видом ответил:
- Конечно...
Она испытующе посмотрела на него своим ясным взглядом.
- И это ее не огорчило?
- Ничуть. Напротив, она нашла, что это очень хорошо.
Новость быстро распространилась. Одни изумлялись, другие уверяли, что
они это предвидели, третьи улыбались, давая понять, что это их нисколько
не удивляет.
Жорж, подписывавший теперь свои фельетоны - "Д. де Кантель", заметки
- "Дюруа", а политические статьи, которые он время от времени давал в
газету, - "Дю Руа", полдня проводил у невесты, и она держала себя с ним,
как сестра, просто и естественно, но в этой простоте, вместе с подлин-
ной, хотя и затаенною нежностью, проскальзывало едва заметное влечение к
нему, которое она скрывала, как некую слабость. Она условилась с ним,
что на их бракосочетании не будет никого, кроме свидетелей, и что в тот
же вечер они уедут в Руан. Ей хотелось погостить несколько дней у его
родителей.
Дюруа пытался отговорить ее от этой поездки, но безуспешно; в конце
концов он вынужден был уступить.
Отказавшись от церковного обряда, поскольку они никого не звали, но-
вобрачные десятого мая зашли в мэрию, потом вернулись домой уложить ве-
щи, а вечером шестичасовой поезд, отходивший с вокзала Сен-Лазар, уже
уносил их в Нормандию.
До той минуты, когда они остались вдвоем в вагоне, им все не удава-
лось поговорить. Почувствовав, что они уже едут, они взглянули друг на
друга и, чтобы скрыть легкое смущение, засмеялись.
Поезд, миновав наконец длинный Батиньольский дебаркадер, выбрался на
равнину, - ту чахлую равнину, что тянется от городских укреплений до Се-
ны.
Жорж и его жена изредка произносили незначащие слова и снова принима-
лись смотреть в окно.
Проезжая Аньерский мост, они ощутили радостное волнение при виде ре-
ки, сплошь усеянной судами, яликами и рыбачьими лодками. Косые лучи
солнца, могучего майского солнца, ложились на суда и на тихую, неподвиж-
ную, без плеска и зыби, воду, словно застывшую в жарком блеске уходящего
дня. Парусная лодка, развернувшая посреди реки два больших белых полот-
няных треугольника, которые сторожили малейшее дуновение ветра, напоми-
нала огромную птицу, приготовившуюся к полету.
- Я обожаю окрестности Парижа, - тихо сказал Дюруа, - одно из самых
приятных моих воспоминаний - это воспоминание о том, как я ел здесь ры-
бу.
- А лодки! - подхватила она. - Как хорошо скользить по воде, когда
заходит солнце!
Они замолчали, как бы не решаясь продолжать восхваления прошлого;
погруженные в задумчивость, они, быть может, уже предавались поэзии со-
жалений.
Дюруа сидел против жены; он взял ее руку и медленно поцеловал.
- Когда вернемся в Париж, мы будем иногда ездить в Шату обедать, -
сказал он.
- У нас будет столько дел! - проговорила она таким тоном, будто жела-
ла сказать: "Надо жертвовать приятным ради полезного".
Он все еще держал ее руку, с беспокойством думая о том, как перейти к
ласкам. Он нимало не смутился бы, если б перед ним была наивная девушка,
но он чуял в Мадлене живой и насмешливый ум, и это сбивало его с толку.
Он боялся попасть впросак, боялся показаться слишком робким или, наобо-
рот, слишком бесцеремонным, медлительным или, наоборот, торопливым.
Он слегка пожимал ей руку, но она не отвечала на его зов.
- Мне кажется очень странным, что вы моя жена, - сказал он.
Это, видимо, поразило ее.
- Почему же?
- Не знаю. Мне это кажется странным. Мне хочется поцеловать вас, и
меня удивляет, что я имею на это право.
Она спокойно подставила ему щеку, и он поцеловал ее так, как поцело-
вал бы сестру.
- Когда я вас увидел впервые, - продолжал он, - помните, в тот день,
когда я по приглашению Форестье пришел к вам обедать, - я подумал: "Эх,
если бы мне найти такую жену!" Так оно и случилось. Я ее нашел.
- Вы очень любезны, - хитро улыбаясь и глядя ему прямо в глаза, про-
шептала она.
"Я слишком холоден. Это глупо. Надо бы действовать смелее", - подумал
Дюруа и обратился к ней с вопросом:
- Как вы познакомились с Форестье?
- Разве мы едем в Руан для того, чтобы говорить о нем? - с лукавым
задором спросила она, в свою очередь.
Он покраснел.
- Я веду себя глупо. Я робею в вашем присутствии. Это ей польстило.
- Да что вы! Почему же?
Он сел рядом с ней, совсем близко.
- Олень! - вдруг закричала она.
Поезд проезжал Сен-Жерменский лес. На ее глазах испуганная косуля од-
ним прыжком перескочила аллею.
Мадлена все еще смотрела в раскрытое окно, когда Дюруа вдруг накло-
нился и прильнул губами к ее шее, - это был Продолжительный поцелуй лю-
бовника.
Несколько минут она сидела не шевелясь, затем подняла голову:
- Перестаньте, мне щекотно.
Но возбуждающая ласка не прекращалась: медленно и осторожно продолжал
он водить своими закрученными усами по ее белой коже.
Она выпрямилась:
- Да перестаньте!
Тогда он обхватил правой рукой ее голову и повернул лицом к себе. За-
тем, как ястреб на добычу, набросился на ее губы.
Она отбивалась, отталкивала его, пыталась высвободиться. На секунду
